Торопливым шагом воробей прошел дальше, высматривая знакомых. Вот Пит. А вон тот надоедливый парень, что вечно занимал местечко у стола справа и тупо глядел, как замирала ложка у губ Рони, когда портили весь аппетит… Пятая дверь по левую руку не дождалась топора – ее отворил клерк, съежившись под взглядом Рауля. И поспешил к трем оставшимся камерам, нашептывая молитву Распорядителю вперемешку с бранью. – Быстрее, доходяги, – присвистнул Рауль. – Лежачих не берем. Из двери выскочил, по-видимому, один из душегубов Страйда: его обнял Арман, тут же хлопнув по спине. А в камере держали еще троих. Двое – совершенно незнакомы, и дьявол бы с ними… Через проем Рони увидел и старшего коршунов, поначалу спутав того с покойником. Лицо настолько разбитое, что от белого там – одна треть осталась. Виктор поднялся с лежака, поглядывая в коридор с такой ленью, будто всех собирали на завтрак, а не спасали из петли. Надо было идти к барже. – Какого дьявола ты здесь забыл?! – злость подкатила к воробью, как полнеет пламя в горне. – Я тебя выручать не вызывался! Коротышка-коршун не спешил на выручку своему старшому – его и след простыл. Виктор медленно свесил ноги с койки, распрямил спину. Посмотрел наглее, чем бывало когда-либо: – Не помню, чтобы просил меня спасать. А вот с разбитыми губами красиво не поговоришь: слова донеслись скомкано, будто застревали в горле. Рони распахнул рот от возмущения, набрал воздуха, резко выдохнул. Подошел ближе. – Никто тебя и не спасает, кусок ты собачьего дерьма! А ну, быстро поднял свою задницу и чеши исправлять ту херню, что наворотил, ясно?! Только потом заметил, как выругался трижды на ровном месте. Не лучшая речь. На такой крик, кажется, со спины подошел кто-то из бандитов: – Эй, че у вас тут… – Вставай, не то колени прострелю, слышишь?! – Рони приподнял квинс, прицелившись куда-то на уровне чужого пояса. Он не подумал наперед, как бы Виктор исполнил его приказ с пробитыми коленями. Бывший коршун ни слова поперек не сказал, только приподнял брови. Повозился, поискав опору в ногах. Узники, оказывается, и спали в обуви, спасаясь от холодов. В таком же искреннем удивлении Виктор дохромал до выхода, припадая на левую сильнее, чем было в соборе. Повязки на руке тоже не красовалось – висельников нигде не жаловали. Поравнявшись с Рони, бывший коршун еле слышно заметил: – Есть вещи, которые не исправишь. *** – Всего пятнадцать минут, а! – хвалился Арман, сверяясь с часами. – Мы превзошли сами себя, мой друг. Рауль буркнул что-то похожее на «мхм», если и согласившись, то не до конца. Рони шел следом, прикрывая узников, ведомых Раулем. Виктора с коршунами, по счастью, увели отступать через окна на востоке. Чутье так и не притихло, и злость не выветривалась из головы, оставшись масляным пятном. Спереди раздался выстрел, и ему ответили два револьвера. Кто-то упал на землю, послышался вой. Пробиваясь вперед, расталкивая узников, Рони с опозданием понял, что все закончилось. – Живее! – Вот с-собака, – цедил сквозь стиснутые зубы Арман. И шипел. Рони протолкнулся вперед боковым шагом, то и дело поглядывая за спину, продолжая прикрывать тыл. Увидел новых покойников. Два жандарма, наверняка оба на счету Рауля. Старшой спросил Армана: – Ты как? – Цепануло малек, – сказал тот, да только под ладонью на боку не видно, врет ли. Слов сострадания в Рауле не нашлось. Только указы: – Выводи, мы с птахой замыкаем. Кажется, манерный и вовсе позеленел, отправляясь к выходу. Рони двинулся следом и вдруг замер. – У-у-у… В смежной комнате, на полу, цепляясь побелевшими пальцами за стену, бормотал их союзник. – Не оставля-кха-йте меня… не им! Рони сделал еще шаг, чуть не споткнулся о чью-то ногу. Посмотрел вниз. По крайней мере, ее владельцу уже не было больно. Извинения так и не родились. – Не оставля… Юнец оттянул маску и часто хватал воздух ртом, не в силах надышаться. Он повернул голову набок, сплюнул кровь. То ли лампы мерцали, то ли Рони становилось плохо. Голос Рауля прицепил к реальности, как оплеуха: – Не оставлю. – Давай-давай, придурок, шевелись, – прикрикнул Арман в соседней комнате, от боли растеряв все манеры. Он придерживал дверь для беглецов. Уходили через запасной выход. Рауль склонился над раненным, который все еще кашлял и что-то бормотал. Поднял того выше, в объятия. Рони увидел пятно на чужой спине, как от вина, будто целый бокал пролили. Далеко не уйдет. – Нет смысла его… – начал Рони, но осекся. Старшой одним взглядом выбил всякую охоту говорить. Рауль что-то прошептал раненому на ухо, сжимая крепко, будто задумал сидеть с ним до прибытия всей охраны. Сквозь грохот своего сердца, вопли с окон, стоны и топот ног, Рони услышал только одно слово Рауля: – …лучшим. И странный хруст. Рука бандита сползла по плечу Рауля и больно ударилась о доски. А сам старшой уже поднялся. Пихнул Рони к выходу, как зазевавшегося пса, что не спешил на прогулку и мешал, мешал на проходе… Машин все еще не было. И Рони с опозданием отметил, что дорога к зданию завалена каким-то хламом по обе стороны. Старые рамы, ставни, мешки, бочки, шифер, ржавое колесо… – Заговоренный, он, стерва, – Арман потрясал квинсом, привалившись к стене. – Все в меня улетело! Рауль приложил козырек ладони ко лбу, прикрывшись от света лампы. И спросил: – Который час, Арман? – Умирать рановато, – ответил тот, скривившись. И засмеялся так тихо, будто мышь чихнула. – Верно. Проваливай. Да только Арман и без его слов уже поторопился в переулок. И Рони захотелось помчаться за ним опрометью в спасительный мрак Гэтшира. Чтобы нянчили его стены, укрывая от зла и закона. – Это последние! – гаркнул кто-то из переулка напротив. Старший бандитов не отступал, словно припомнил, что оставил ключи в подвале, и вот-вот ринется их искать… – Рауль?! От нетерпения Рони разве что не приплясывал на месте. Укрылись они за углом здания, да слишком близко к штабу. Заметят же, подстрелят – как тут не подстрелить? – Стой смирно. Слышал про замыкающих? – лица старшого почти не было видно в сумерках города. Последние узники скрылись, часть в тонких рубахах – не всем хватило верхней одежды. Если доберутся до тепла, не околев – это станет настоящим чудом. Рони не хотел думать про тех, кто так и остался на полу, столах, а может, и в клетках штаба. Про воробьев в подвалах на другой улице, которые дождутся завтрашнего правосудия на Гэтширский манер… – Нет, не слышал, – Рони опасливо глянул в подворотню за спиной. Никого. – Ты им был, когда прикрывал своих на площади Исвиль. – Рауль, оказывается, уже перезарядил второй квинс. Только щелкнул барабан, вернувшись на место. Погоня запаздывала. Рауль неспешно пояснял: – Они ловят наших, а мы, замыкающие, ловим ловцов. – Я никого не ловил, – Рони растирал уже подмерзшие пальцы. – Я их уводил. «Точнее, драпал со второй минуты, куда глаза глядят». – Так тоже можно, – без боя согласился Рауль. – Только я весьма недурно стреляю. И люблю это дело. – Я бы тоже пострелял, не будь их три десятка, – приврал Рони. Оправдание повлекло за собой долгую тишину. Они стояли фонарными столбами, прислушиваясь, выжидая. На улице так никого и не объявилось – даже работники попрятались по своим комнатам, не желая встречи с пулей. – Хм. Видать, чисто сработали. Или у нас большие проблемы, – беззаботно пожал плечами Рауль. – Возвращаемся, так-то. Испытать почти щенячью радость из-за слов душегуба – дело постыдное. Вот только обреченному и стыд не страшен. Воробей забрался на крышу и обернулся на Рауля, так и не решив, насколько того боится. Видимо, все еще недостаточно, чтобы побежать от того прочь. «И страшный головорез сердцу мил, когда хорошо стреляет в твоих врагов», – со вздохом признал Рони, вспорхнув на пристройку. И протянул руку, чтобы помочь бандиту подняться: бегал Рауль хуже.