Уоллес фыркнул: – И это опять вопрос веры. Хьюго рассмеялся: – Да, это так. Вы странный человек, Уоллес Прайс. Проблеск воспоминания. О том, как он сам назвал странной Мэй. – Это, наверное, самые добрые слова, когда-либо сказанные в мой адрес. – Да? Я запомню это. – Улыбка Хьюго померкла: – Мне придется тяжело. Когда вы уйдете. Уоллес сглотнул: – Почему? – Потому что вы мой друг, – сказал Хьюго так, будто это было чем-то очевидным. Никто никогда прежде не говорил такого Уоллесу, и эти слова потрясли его. Здесь, в конце всего, он нашел друга. – Вы… Он вспомнил, что говорил ему Нельсон: – Я вписался. – Да, – ответил Хьюго. – Вы вписались. Я не ожидал этого. И Уоллес ответил: – Вы должны были не ожидать этого. Хьюго снова рассмеялся, и они стояли бок о бок и смотрели, как раскачиваются из стороны в сторону чайные кусты. * * * В доме было тихо. Уоллес сидел на полу. Он смотрел на гаснущие угли в камине, голова Аполлона лежала на его коленях. Он, погруженный в свои мысли, рассеянно потрепал пса за уши. Он не знал, что заговорит, пока не сделал этого. – Я так и не состарился. – Да, – отозвался из своего кресла Нельсон. – Полагаю, так оно и есть. И если хочешь, могу сказать, что невелика потеря, что боль и страдания ужасны и что я никому их не пожелаю, но это будет ложью. – Мне бы это не понравилось. – Я так и думал. – Нельсон постучал тростью по плечу Уоллеса. – А тебе хотелось бы состариться? Трудный вопрос. – Тому мне, каким я был, нет. – А каким ты был? – Плохим, – пробормотал Уоллес. – Он посмотрел на свои лежащие на коленях руки. – Я был жестоким и эгоистичным. И думал исключительно о себе. Полное дерьмо. – Что? – Да это все, – ответил Уоллес, борясь с раздражением. – То, что я понимаю теперь, каким был, но никак не могу изменить этого. – А что бы ты сделал, если бы мог? Это и было сутью проблемы. Вопрос, любой ответ на который доказывает, что он потерпел поражение в каждом аспекте своей жизни. И чего ради? В конце-то концов, что он имел? Роскошные костюмы и поражающий воображение кабинет? Людей, незамедлительно выполнявших его требования? Прыгайте, говорил он им, и они прыгали. И не из-за преданности ему, а из страха расправы в случае непослушания. Они боялись его. И он использовал этот страх против них, потому что это было проще, чем обратить его на себя и осветить самые темные углы своей души. Страх был мощной движущей силой, и теперь, теперь, теперь он знал, что это такое. Он боялся очень многого, но пуще всего неизвестности. Эта мысль заставила Уоллеса подняться с пола. Руки у него тряслись, кожу покалывало, но он был преисполнен решимости выполнить задуманное. Нельсон прищурился: – Что ты делаешь? – Иду смотреть на дверь. Нельсон с выпученными глазами стал с трудом подниматься с кресла. – Что? Подожди, Уоллес, нет, не надо этого делать. Надо подождать Хьюго. Он помотал головой. – Я не буду входить в нее, я просто хочу ее увидеть. Это не успокоило Нельсона. Он с ворчанием встал, опираясь на трость. – Это неважно. Тебе нужно быть осторожным. Подумай сначала, Уоллес. Подумай крепче, чем когда-либо в жизни. Уоллес посмотрел на ступени: – Я думаю. * * * Он взошел по лестнице, Нельсон ворча следовал за ним. Они сделали остановку на втором этаже, где стены были бледно-желтыми, а пол не скрипел у них под ногами, и смотрели, как Аполлон идет по коридору к закрытой ярко-зеленой двери в его конце. Он вильнул хвостом, прежде чем пройти сквозь нее и исчезнуть. – Комната Хьюго, – сказал Нельсон. Уоллес уже знал это, хотя внутри не был. В другом конце коридора находилась комната Мэй. Белая дверь в нее тоже была закрыта, на табличке было написано: НЕ ЗАБУДЬ СДЕЛАТЬ ЭТОТ ДЕНЬ ПРЕКРАСНЫМ. Прежде Уоллес был на втором этаже один-единственный раз, когда в свой первый день здесь ворвался к Мэй, чтобы разбудить ее. Он подумал, что надо бы вернуться вниз, подождать, когда прозвонит будильник, и начать очередной день. Он развернулся… …и пошел по лестнице на третий этаж. Крюк у него в груди вибрировал при каждом его шаге. Он был почти горячим, и Уоллес, хорошенько прислушавшись, уловил шепот. Говорил не Хьюго, как он поначалу подумал. По крайней мере, не только Хьюго. А еще и Мэй, и Нельсон, и Аполлон, и сам этот странный дом. Но было в этом и нечто гораздо большее. Воздух был пронизан шепотом, и это походило на песню, слов которой он не мог разобрать. Шепот взывал к нему, заставлял идти дальше вверх. Уоллес быстро заморгал, преодолевая резь в глазах и гадая, слышала ли этот шепот Ли, когда Жнец тащил ее к двери, а она пыталась высвободиться из его хватки. Когда он добрался до площадки третьего этажа, то уже тяжело дышал. Справа был чердак, свет проникал в него сквозь единственное окно. Вдоль стен шли ряды полок с сотнями книг. С потолка свисали растения с золотыми, синими, желтыми и розовыми цветами. Слева был коридор с закрытыми дверями. На стенах висели картины: закат на море, снег, хлопьями падающий в дремучем лесу, церковь, покрытая мхом с одним, нетронутым им витражом. – Здесь жил я, – сказал Нельсон, крепко вцепившись в трость. – Моя дверь в самом конце коридора. – Вы скучаете по ней? – По комнате? – По жизни, – рассеянно ответил Уоллес, потому что крюк тащил его вперед. – Иногда. Но я приспособился. – Потому что вы все еще здесь. – Да, – сказал Нельсон. – Да. – Вы чувствуете это? – прошептал Уоллес. Ему казалось, он стал невесомым и парит; в ушах не замолкали пение и шепот. Нельсон выглядел обеспокоенным.