– Я не ребенок. – О, я знаю. С детьми, если хочешь знать, работать гораздо проще. Проблемы обычно возникают со взрослыми. Он не знал, что на это сказать, и потому не сказал ничего. – Пошли, – сказала Мэй. – Хьюго ждет. * * * Скоро они добрались до края деревни. Дома кончились, извилистая дорога шла через хвойный лес, и запах елей напомнил Уоллесу о Рождестве, когда весь мир забывает – пусть ненадолго – о том, что жизнь может быть очень жестока. Он хотел было спросить, долго ли им еще идти, но тут они вышли на проселочную дорогу за пределами деревни. У дороги был установлен деревянный указатель. Уоллес не мог разобрать в темноте, что на нем написано, пока не подошел ближе. Буквы были высечены в дереве с предельной тщательностью: ПЕРЕПРАВА ХАРОНА ЧАЙ И ВЫПЕЧКА – ХАрон? – удивился он. Никогда прежде ему не встречалось это слово. – ХарОн, – медленно поправила его Мэй. – Это вроде как шутка. У Хьюго своеобразное чувство юмора. – Я не понимаю смысла этой шутки. Мэй вздохнула: – Конечно не понимаешь. Но ты не волнуйся. Как только мы доберемся до чайной лавки, станет… – Чайная лавка, – повторил за ней Уоллес, с пренебрежением глядя на указатель. Мэй немного помолчала, а потом спросила: – Вау, ты имеешь что-то против чая, чувак? Ему это не понравится. – Я ничего не имею против чая. Но я думал, мы встретимся с Богом. Так с какой стати ему… Мэй звонко рассмеялась: – Что? Ты это о ком? – О Хьюго, – смутился он. – Кем бы он ни был. – Ни фига себе. Ох, чувак, мне не терпится рассказать ему об этом. – Но она тут же осеклась: – А может, я и не стану ничего ему говорить. – Не понимаю, что здесь смешного. – Вот что смешно. Хьюго не Бог, Уоллес. Он перевозчик. Я тебе уже говорила об этом. А Бог… идея Бога принадлежит человеку. Все это сложнее, чем кажется на первый взгляд. – Что? – слабым голосом проговорил Уоллес. Он гадал, а может ли у него случиться второй сердечный приступ, если он мертв. И тут понял, что больше не чувствует своего сердцебиения, и им снова овладело желание свернуться в клубочек. Хоть он и считал себя агностиком, но никак не ожидал, что такое невероятное утверждение может быть высказано так просто. – О нет. – Мэй схватила его за руку, дабы удостовериться, что он твердо стоит на ногах. – Мы не станем укладываться здесь. Осталось совсем чуть-чуть. В доме нам будет удобнее. Он позволил ей потащить себя дальше по дороге. Деревья здесь росли гуще, старые ели, касающиеся верхушками звездного неба, казались пальцами Земли. Уоллес не мог вспомнить, когда в последний раз был в лесу, тем более ночью. Он предпочитал никогда не умолкающие звуки большого города. Шум означал, что он не один, неважно, где он и с кем. А здесь стояла тишина, всеобъемлющая и тягостная. Скоро дорога сделала поворот, и он увидел сквозь деревья теплые огни, словно его подзывал, подзывал, подзывал свет маяка. Казалось, его ноги едва касаются земли. Он подумал даже, что, возможно, летит, но не посмел посмотреть вниз, чтобы выяснить, так ли это. Чем ближе они подходили к месту назначения, тем сильнее ему казалось, будто кто-то тянет его к себе. Это чувство не раздражало, но игнорировать его не получалось. Трос по-прежнему лежал на земле. Он собрался было спросить Мэй, почему оно так, но тут уловил впереди на дороге какое-то движение. Он вздрогнул, представив, что из полного теней леса выползает чудище с острыми когтями и горящими глазами. Но увидел всего лишь быстро идущую по дороге женщину. Чем ближе она подходила, тем лучше можно было разглядеть ее. Похоже, она была среднего возраста, ее губы образовывали тонкую линию, она старалась плотнее закутаться в пальто. Под глазами у нее были мешки, казавшиеся татуировками на лице. Уоллес, сам не зная почему, ожидал, что они поздороваются друг с другом, но она прошла мимо, не взглянув в их сторону, светлые волосы летели ей вслед. Мэй мельком посмотрела ей в лицо, но женщина помотала головой. – Пошли скорее. Не надо заставлять его ждать дольше, чем уже заставили. * * * Он, прочитав слова на указателе, не понял, что их ждет. Он никогда не бывал в чайной лавке. Свой утренний кофе он покупал с тележки рядом с офисом. Он не был хипстером. Не стягивал длинные волосы в узел на макушке, не придерживался иронического стиля в одежде, пусть даже сейчас его прикид был довольно странным. Очки, в которых он читал, были дорогими и в то же время практичными. Он не мог представить, что когда-нибудь посетит заведение под названием «чайная лавка». Что за нелепая идея! И потому он порядком удивился тому, что лавка выглядит как дом. Конечно, он не был похож на дома, виденные им до того, но тем не менее это был дом. С деревянным крыльцом с фасада, большими окнами по обе стороны от ярко-зеленой двери и льющимся изнутри мерцающим светом – казалось, там горят свечи. На крыше возвышалась кирпичная труба, из нее шел легкий дымок. Но на этом сходство с прежде виденными Уоллесом домами заканчивалось. Отчасти потому, что трос, тянущийся от крюка в его груди, исчезал в закрытой двери. Сквозь закрытую дверь. Сам дом выглядел так, будто его начали строить в одном стиле, а потом строители решили вдруг пойти совершенно иным путем. Лучше всего, мнилось Уоллесу, можно было описать это так: дети громоздили один кубик на другой до тех пор, пока не получилась весьма непрочная башня. Казалось, ее способен обрушить легчайший ветерок. Печная труба покосилась, кирпичи торчали из нее под самыми невозможными углами. Нижний этаж дома казался прочным, но второй будто съехал в одну сторону, третий – в противоположную, четвертый располагался посередине, и в результате получилась башня с многочисленными окнами, задернутыми занавесками. Уоллесу почудилось, что одна занавеска шевельнулась, словно кто-то тайком смотрел в окно, но это, возможно, была просто игра света. Снаружи дом был обшит досками. Но еще и выложен кирпичом. И… сырцом? Одна стена была выстроена из бревен, словно на каком-то этапе строители хотели соорудить избушку. Эта избушка была родом из сказки, являлась подобием необычного, прячущегося в глубине леса сказочного домика. Возможно, в нем жил добрый лесник или же ведьма, готовая испечь Уоллеса в печке, так что его кожа, почернев, потрескалась бы. Уоллес наслушался в свое время рассказов о всяких ужасах, творившихся в подобных домиках, – и все это ради Очень Важного Урока. И потому чувствовал он себя очень и очень неважно. – Что это за место? – спросил Уоллес, когда они остановились у крыльца. Рядом с клумбой стоял небольшой зеленый скутер, цветы были невероятно яркими – желтыми, красными и белыми, но темнота приглушала их сияние. – Потрясающе, правда? – сказала Мэй. – А внутри все еще более причудливо. Люди стекаются отовсюду, чтобы посмотреть на этот дом. По вполне понятным причинам он знаменит на всю округу. Она хотела было взойти на крыльцо, но тут он выдернул свою руку из ее руки: – Я не пойду внутрь. Она оглянулась на него: – Почему? Он махнул рукой в сторону дома: – Он не кажется мне безопасным, потому что построен не по правилам и может рухнуть в любой момент. – Откуда тебе знать? Он воззрился на нее: – А разве ты сама не видишь? Я не желаю оказаться погребенным под развалинами, когда это произойдет. Это подсудное дело. А я знаю все о таких делах. – Хм. – Мэй, как можно дальше запрокинув голову, окинула дом внимательным взглядом. – Но… – Но что? – Ты мертв. И потому неважно, рухнет он или нет. – Это… – Он сам не знал, что собирался сказать. – И кроме того, он всегда был таким, сколько я здесь живу. И еще не упал. И вряд ли упадет сегодня. Он вытаращил на нее глаза: – Ты живешь здесь? – Ну да. Это наш дом. Так что, может, проявишь хоть какое уважение? А о доме не беспокойся. Если бы мы все время беспокоились по пустякам, то упустили бы много чего важного. – Тебе говорили, что ты любишь говорить афоризмами, словно печенье с предсказаниями? – съязвил Уоллес. – Нет. Потому что намекать на то, что я азиатка, – это расизм.