Вообще, если вы думаете, что Рик Андерсон должен был уходить от наружки КГБ с визгом шин — то вы здорово ошибаетесь. Такие вещи — были чреваты. Наружка КГБ — тоже люди, у них есть работа, есть начальство, есть отчетность. Если срываться — то они будут вынуждены написать в отчете, что потеряли объект. Их за это накажут, премии могут лишить или еще там что. А у наружки есть много способов отомстить. Шины проколют, бензин сольют, могут начать жестко прессовать тех, с кем ты встречаешься — тебе это надо? Нет. Наружка запросто подведет строптивого клиента под высылку с волчьим билетом, после чего о карьере придется забыть как засвеченному — а это надо? Нет. Значит, срываться не надо. Тем более — ничем таким он и не занимается, просто вращается в кругах московской богемы, настроенной, конечно же, антисоветски, о чем на Лубянке все прекрасно знают. Его предшественник, сдавая пост, предупредил — только не распространяй книги Солженицына. Русские просто взбесятся, если узнают, у них насчет этого пунктик. Рик Андерсон припарковал свою машину в одном из дворов Арбата. Достал из машины пакет — в нем был настоящий виски. Помахал КГБшникам и пошел в дом сталинской еще постройки… Дверь открыли после условного стука. На квартире уже все собрались, было шумно, накрыт стол — но играл не Высоцкий, а что-то новое… Бывший подъесаул уходил воевать На проклятье отца и молчание брата Он ответил: Так надо, но вам не понять Тихо обнял жену и добавил: Так надо Он вскочил на коня, проскакал полверсты Но, как вкопанный, встал у речного затона И река приняла ордена и кресты И накрыла волна золотые погоны Ветер сильно подул, вздыбил водную гладь Зашумела листва, встрепенулась природа И услышал казак: Ты идешь воевать За народную власть со своим же народом [48]… Митя, знакомый МНС, у которого умерла бабушка, бывший сталинский какой-то там деятель и оставила ему квартиру под сто метров — открыл дверь. — О, здорово. — Привет. — Все норм? — Ага, заходи. О, виски… — Шотландский. — Виски это хорошо… Они прошли в залу, там народ уже распался на группки. Были и незнакомые люди, в основном все собрались около одного, невысокого, очень толстого, с пухлыми губами, с жаром что-то доказывающего. Андерсон прислушался — говорили о Югославии и об опыте ее реформ. — Это кто? — спросил вполголоса Рик Андерсон. — О, это новый заведующий отделом экономики в газете коммунист. Внук Аркадия Гайдара. — Кто такой Аркадий Гайдар? — Ну ты и несознательный. Это же писатель… знаменитый. Тимур и его команда… — Не читал. А вон тот кто? — Тот из Ленинграда. Митя назвал какую-то странную, не русскую фамилию. Шубаев что ли… Или Чубаев. Вроде не еврей. Тут много евреев, но этот не еврей. Рыжий… … — Нет, господа, ничего у вас не выйдет. Тот, пухлый — с интересом смотрел на Андерсона. — Почему? — Видите ли, вы пытаетесь совместить хорошие черты нашей и вашей системы в одной. Только так не бывает, извините. Каждая система — характеризуется прежде всего своей цельностью, ее эффективность работы доказана практикой. — Но система работает как раз неэффективно! — Да, но вы не вылечите ее, вставляя детали от другой системы. Когда у вас ломается машина — вам нужны запасные части, но запасные части от этой машины, а не от какой-то другой, верно? Форд не поедет лучше если поставить шины от Мерседеса… … — Вы сейчас пытаетесь воспроизвести ключевой момент нашей системы — личную финансовую заинтересованность каждого ее участника в результате своего труда, так? — Так. — Но эту систему нельзя внедрить, просто приняв несколько новых законов. Это так не сработает… — Можете подробнее? — пухлый действительно заинтересовался. — Могу, только начну издалека. У вас, у русских — в принимаемых вами решениях есть одна общая черта. Вы считаете, что стоит только принять то или иное решение, сделать его законом — и все от этого изменится. — Детерминизм. — Возможно. Но это не так — не изменится. Вудро Вильсон говорил, что любой прогресс — это результат медленного движения по пути к нему, результат изменений, накопленных на протяжении многих поколений. Правительство и общественный строй в целом — это не результат какого-то волевого акта, это результат сотен и тысяч связей, складывающихся постепенно, причем среди них вряд ли можно найти хотя бы одну, которая создавалась намеренно. Вы, русские, даже те кто признает преимущество нашей системы — почему то это не понимаете. Капитализм — как и коммунизм — как и любая другая система складывается постепенно, а не внедряется. Вы же не можете отойти от понимания изменений как акта революционного. Сегодня так — а завтра иначе, потому что мы так сказали. Это не сработает. Так ничего не работает. — Любопытно. Но я по-прежнему не понимаю. — Поймете. Видите ли, хотите вы того или нет, но капиталистическая экономика у вас уже есть, она сложилась. И называется она «черный рынок». Когда вы будете проводить реформы… вы думаете, что вы создаете что-то новое. Но тем самым вы лишь легализуете то что фактически уже сложилось, то что есть. И вот тут у вас начнутся проблемы. — Какие? — Ваша капиталистическая экономика, которая, повторяю, уже есть — создана людьми, которые привыкли нарушать закон, а не следовать ему. Да, если вы разрешите мелкие лавки, то и у вас и у нас экономика будет выглядеть одинаково. Сначала у меня была мелкая лавка, если я торговал хорошо и мои товары были востребованы, у меня появились деньги на магазин, потом на второй, на третий — и вот к концу жизни я владелец торговой сети. Вот только суть разная. Наш лавочник — снабжал продуктами членов местного коммьюнити. Он привык подчиняться закону, платить налоги — которые у нас в основном местные, идут на ту же общину, и он привык продавать качественный товар, который едят его соседи. Ваш лавочник — это скорее всего бывший директор продовольственного магазина, который привык воровать, как привыкли воровать и его подчиненные. Он никогда не платил налоги, он имеет криминальные связи, он привык подкупать полицейского, чтобы тот закрывал глаза на его делишки. Это все не прекратится от того что вы разрешите ему торговать от своего имени, а не обманывать государство. — Но почему?! Ведь теперь ему не надо будет прятаться. — Да, но полицейский по-прежнему будет хотеть свою взятку и найдет способ ее получить, так или иначе. Сотрудники магазина будут продолжать воровать и нашему директору придется с этим что-то делать так или иначе. Он по-прежнему будет нечестен с покупателями, как он был нечестен до того, припрятывая продукты, чтобы продать их из подсобки. — Но почему?! — А почему он должен вести себя иначе, если привык вести себя именно так? Эта связь сложилась и сложилась именно такой. Конечно если вы зададите правильные стимулы в новой системе, через какое-то время произойдет естественный отбор. Недобросовестные лавочники уйдут и на их место придут добросовестные. Но я боюсь даже предположить, сколько на это уйдет времени и какими потерями это будет сопровождаться. … — Недобросовестные лавочники — они ведь будут сопротивляться, никто не захочет просто так уйти. И какими методами они будут сопротивляться… известно лишь Богу. Что еще хуже, в существовании недобросовестных лавочников заинтересованы будут не только сами лавочники. Полицейский, который раз в неделю приходит за взяткой. Мелкий чиновник, который получает свое за то что закрывает глаза на грязь, на обман потребителей. Те кто заинтересован сбывать некачественные товары. Они все будут не на вашей стороне. Вы столкнетесь с массовыми искажениями по всей системе, с конфликтом личной заинтересованности и должностных обязанностей. И это будет продолжаться многие годы… … — Кроме того, я бы советовал вам сильно задуматься над тем, как вы будете собирать налоги с тех, кто никогда их не платил и не собирается платить. Это вопрос едва ли не более важен, чем сами реформы. Если вы ошибетесь в реформах, вы сможете скорректировать ошибки и все повторить заново. Если вы ошибетесь с налогообложением, вы рискуете потерять всю страну. Если государство не будет исполнять свои социальные обязательства хотя бы месяц, вы рискуете получить либо бунт, либо сразу — развал[49]. Либо люди выйдут на улицы, либо чиновники, не получая зарплаты, откажутся исполнять свои обязанности. Пухлый был явно не готов к такому. — Но опыт Югославии доказывает, что рабочее самоуправление и частная экономическая заинтересованность при сохранении основного каркаса социалистического общества возможны. — Мы говорим не о Югославии, мы говорим об СССР. В Югославии до 1945 года был капитализм, даже при раннем Тито сохранялись его элементы. Тито начал реформы при том поколении, которое родилось при капитализме и помнит, как это было. У вас капитализма нет с 1917 года. Родилось два, если не три поколения, которые знают, если хочешь жить лучше чем другие, надо украсть или обмануть государство. Это парой законов не лечится… … — А возвращаясь к вашему тезису о конвергенции систем… рано или поздно вы столкнетесь с тем же, с чем столкнулись авторы НЭП. Заработанные деньги можно либо вкладывать, либо проживать их. Конечно, разумный человек предпочтет вложить — но только если ему дадут, куда. И вот тут перед авторами реформ встает вопрос. Допускать или нет крупную частную собственность на средства производства. Если допускать — то это уже не социализм. Если не допускать — то деньги будут просто проживаться и вы потеряете экономический рост, а так же столкнетесь с социальными последствиями демонстративного потребления. … — Если вы специалист по экономике Югославии, то должны знать, что Югославия сейчас страдает от высокой инфляции. Это как раз одно из следствий половинчатости реформ, которое только сейчас проявляется в полную силу. У нас люди несут свободные деньги на биржу и от этого растет курс акций — но простому человеку это не заметно, и на его кошельке не сказывается. В Югославии нет биржи, и потому все вкладывается либо в иностранную валюту либо в потребление. Первое вызывает необоснованный рост курса иностранной валюты, рост цен на весь импорт, проблемы с выплатой внешнего долга — правительство конкурирует за валюту с гражданами, что только разгоняет курс. Второе вызывает рост цен на все товары, особенно на те, в которые вкладываются с целью сохранения. Люди начинают проявлять недовольство, постоянный рост цен вызывает желание купить впрок, избавиться от дешевеющих денег, что вызывает новые и новые витки инфляции, которая бьет по экономике в целом… — Но что же вы предлагаете?