На это предъявление петербурженка учтиво промолчала, лишь нахмурилась на собеседника, пусть кроме сведённых к переносице бровей в ней ничего больше и не говорило о какой-либо злости или раздражении. Маус тем временем молчаливо бегала от одного громадного прибора к другому, что-то в нём поправляла, изменяла где-то текст, переставляла местами, почти не вслушиваясь в разговоры пациентов, что было заметно по её сосредоточенному взгляду и плотно сжатым в задумчивости губам. Внезапно остановившись, она посмотрела на Галицкую и вдруг сообщила ей дикторским тоном, что озвучивал рекламу их магической больничной аппаратуры: — В нынешнее время мы — лекари по способности — всё чаще перекладываем ответственность за необходимое изучение состояния существа на компьютеры и их программы, так как, разумеется, на месте развитие человечества и магичества не стоит. Но не стоит из-за этого считать, что такое изучение недейственно или глупо — машины неслабо упрощают нам работу, благодаря ним мы быстрее заканчиваем исследование организма мага. Но и мы сами вкладываем немалый труд в полноценное обследование и если людской аппарат, подстроенный именно под нашу с тобой природу, находит что-то нехорошее в твоём организме, то мы берёмся за основательную проверку медиками, так что все твои органы и их реакции на внешний мир будут хорошо изучены. — Пи’Мышка, давай уже к делу, — встрял в монолог сын директора, удобно расположившись на своей койке. — Я думаю, сау это не так принципиально, как сама суть лечения после обследования, да и не у одних нас, я считаю, есть людские медицинские аппараты. — Нонг’Сет, я всего лишь хочу добиться полного расположения Нонг’Сыадам, чтобы она доверилась моей работе, мне и моим коллегам! А сложно, я думаю, доверять существу, не зная, почему оно «перекидывает работу на других». Поэтому я рассказываю ей, что не всё в ней исследует машина, но и мы свою, как бы это назвать... лепту вносим в дело. — Хорошо, Пи’, я поняла, спасибо, — кивнула Доминика, на ноги накинув плед, так как платье, хоть и было длиной до колен, всё равно часто поднималось вверх, если она лежала, заставляя её переживать, как бы совсем юбка не задралась. — Сау ба, у меня вопрос назрел внезапно, — встрепенулся Прасет, заговорив медленно, с задумчивостью. — А вот почему она — Пи’, а я всего лишь какой-то индюк?! — Пи’Маус меня старше, я выражаю ей уважение, которое у вас и должно быть оказано старшим! — Легко выдала магичка Тьмы, сверкнув на парня глазами. — Так я тоже старше тебя! Мне уже восемнадцать, а тебе ещё семнадцать! — Ну, извини меня, это не серьёзно. Пи’Маус двадцать пять точно есть, она меня на восемь-девять лет как минимум старше, а ты на год, если не меньше! — Спасибо за такие слова, Нонг’, — неловко улыбнулась обсуждаемая медичка, краем уха уловив суть диалога. — Но мне уже тридцать три. — Ещё лучше! Так что, пернатый, молчи и улыбайся, — темничка кинула взгляд на знакомого, весело ухмыляясь во весь рот, и проследила за тем, как таец наигранно упал духом, опустив потускневший взгляд. Вскоре лекарка занялась облачением Прасета в медицинские приборы, давая Нике время узнать, что ей предстоит почувствовать и что придётся на себя надеть. Все приборы оказались на своих местах довольно скоро, и вот уже пять минут темники лежали на койках прямо и вверх головами, беседуя тихими успокаивающими голосами на самые отстранённые от происходящего темы, появление которых было невозможно назвать — они сами приходили в их головы, непонятным образом вылетая с уст. — Я в восьмом классе летал в Японию, — начал Сет новую историю из жизни ностальгичным тоном. — Практиковал разговоры на их языке, приобщался там ко всем и ко всему, ибо будущий директор... В прочем, я рассказывал, для чего это проводится. Вот, и в один день иду я на учёбу — я учился в токийской школе, она самая большая и, само собой, самая престижная, ибо в столице, но до общежития нужно было пешком шагать километра два — и по пути случайно врезался плечом в японца, ему на вид было лет двадцать. И вот представь: он — человек одной из самых культурных стран мира, я не хуже, стоим около светофора и с чувством просим друг у друга прощения минут так восемь-десять, постоянно кланяясь и предлагая второй стороне что-то, чтобы вымолить прощения. В тот день я, наверное, впервые за всю жизнь опоздал на учёбу из-за чего потом ещё и перед учителем лоб отбивал, как мог. От этой истории его собеседница, как бы ни старалась, удержаться от звонкого заливистого смеха не смогла, отчего, хохоча, с силой вжимала себя спиной в матрас, чтобы не согнуться на две половины, ибо на голове уже находился прибор для проверки головного мозга, пусть пока и не работающий. — Так, Нонги’! — Недовольно осадила ребят медичка, сидя за компьютером, разделяющим две койки. — А ну-ка, не смеяться тут! Вы лучше скажите, сколько спали сегодня? — Се-е-ет! — С еле сдерживаемым смехом протянула Дома зов, продолжая смотреть в потолок без возможности повернуть голову. — Подскажи, пожалуйста, о чём Пи’ говорит? Что это за слово такое — «сон»? Ты о нём когда-нибудь слышал? — Прости, сау ба, не знаю о таком, — ухмыльнулся в ответ темник. — Понятно, — безнадёжно выдохнула Маус, что-то записав в аппарате. — Это и к лучшему — для правильного ЭЭГ важно, чтобы мозг исследуемого был уставшим. Так, а теперь быстро успокаиваемся, вдыхаем, выдыхаем и лежим молча, пока я по очереди выполняю свою работу с каждым из вас. Повторив за лекаркой всё, что она наказывала: закрыть глаза, вдохнуть, задержать дыхание и так далее, пара, дождавшись, когда с них аккуратно снимут все датчики и резиновые шапочки, продолжили своё ненавязчивое общение обо всём самом весёлом и самом скучном, что случалось у них в жизни. Разговор был долгим, в несколько часов, но таким интересным, что время с ним пролетало с неистовой скоростью. Под конец они даже насмешили лекарку, что, честно, очень старалась глупые разговоры своих пациентов не слушать, чтобы не отвлекаться от своих важных дел. — Я помню, как на уроке, классе в седьмом, отвечала у доски, — воодушевлённо поделилась Галицкая, посмеиваясь над дальнейшим рассказом. — Со мной тогда за партой лучший друг мой сидел. Вот представь: стою я, рассказываю важную тему, а потом вижу, что он в моём пенале роется. Смотрю на него и ка-а-ак начинаю свистеть во все лёгкие, точно «пацан с района», только, разве что, на корточки не села, а привлёкши внимание Кири, запустила в него связывающее лассо. Он потом так весь урок и просидел связанный — учитель возразить мне не мог, боялся по понятным уже причинам. Но это не самое смешное — я своим внезапным свистом пару девочек с первых рядов напугала, так они икать начали, бедные! Так и просидела весь час в классе с одним обиженным магом, которому ручку держать и писать в тетради пришлось с помощью Магии и двумя икающими магичками, которых после урока пришлось обратно перепугивать, чтобы от икоты избавить. — Так тебя и на родине преподаватели боятся! — Восхищённо посмеялся наследник и с безудержным любопытством поинтересовался: — А что-нибудь жёстче ты на уроках вытворяла? — Подойдёт история о том, как из-за меня два парня расплакались и из класса бегом бежали? — Чёрт возьми, да ты огонь-девушка! Рассказывай! — Сижу я злая из-за ПМС за партой, значит, стараюсь никого не трогать, как слышу — мои одноклассники к девочке из класса же пристают. Они наглые были, ржали, тыкали пальцами по её телу, а Вика в ответ ничего сказать не могла — боялась их. Сейчас следует учесть, что о моём нахождении в кабинете тогда парни не знали, что мне на руку сыграло. Они, значит, приставали к ней, приставали, а я волосами лицо прикрыла, капюшон на глаза натянула и приняла полупрозрачный вид. Но я ещё не особо способной в исчезновении была, поэтому пропала пятнами, что только добавляло страха. Я к ним подошла со спины, ладони на плечи положила и прохрипела тихо: «Вы. Оба. Умрёте. Послезавтра». Они не поняли, что тут должны были испугаться, повернулись, смеясь, а только увидев меня, едва макушками потолок не прошибли из-за силы подпрыгивания на месте. Я оскалилась — жаль, конечно, что я такой шанс на актёрский поступить пропускаю, — и снова хрипло сказала: «К вам ночью пятого числа мои черти домой придут и с собой в Ад наземный заберут». Парни как завопили во весь голос, разревелись, да и умчали прочь. Потом года полтора с родителями в школу ходили, а меня даже не обвинили ни разу — они не узнали, что это я под капюшоном была, — просто одни по улице ходить боялись. Вот и говори после этого, что четырнадцатилетних темников ничем не устрашить! — Ах-ах-ах! Ты, сау, правда, очень жестокая женщина! Но парни заслужили. Я бы им тоже урок преподал. — Какая есть, — с улыбкой, думалось, достающей до ушей пролепетала Доминика. — Ох, дети, не знаете вы жизни! — Встряла Мышка, на пару минут оторвавшись от компьютера в возрасте. — Я в ваши годы только так всех недостойных спокойной жизни опускала в лужи! Запоминайте фразу: «Думаю, твоё лицо существует только для того, чтобы на него садиться». Так вы заткнёте любого — и в прямом смысле тоже можете, если он окажется не против! — Пи’, при всём моём уважении, я не хочу садиться на лицо кому бы то ни было! — положив руку на сердце, искренне провыл Прасет. — И сау ба тоже не советую. — Да подожди ты пререкаться! Там ещё продолжение есть: «А твой рот нужен, чтобы ты им раб!..» — Пи’Маус, Боже тебя храни! — Нервно вскрикнул Сет, еле удержавшись от того, чтобы подскочить на койке. — Лучше уж пусть сау продолжит что-то рассказывать! — Так твоя очередь, индюк, — напомнила россиянка, хихикая на парой тайцев. — Точно. Пролежали они до глубокого вечера, окончив приятное времяпрепровождение витаминной капельницей, после которой, наконец, смогли подняться. Спины затекли, конечности отказывали, но такая терапия точно пошла обоим на пользу — и жизнь смехом себе продлили, и мышечное упражнение на пресс сделали с помощью него же, и в целом время провели неописуемо весело, что уходить не хотелось. Да так, что они в палате ещё с полчаса просидели после конца обследования, продолжая разговор уже со зрительным контактом. — А ты знала, что в первый день нашего знакомства, когда мы только увиделись, я не по собственному желанию так по-скотски себя вёл? То есть, не просто из какой-то глупой дерзости и желания показать себя крутым. — Н-да? А из-за кого же тогда? — Прости, дорогая подруга, — взмолился Пхантхэ в потолок, сложив руки в «уае». — Это Бун захотела показать тебе «кто здесь главный» и попросила меня подойти вместе с ней к тебе, ведя себя холодно. К тому же отец был в школе, а я уже рассказывал, что при нём должен вести себя так, как веду обычно в его присутствии. — Ага, ещё скажи, что это Бун тебя заставила ко мне в мозг проникнуть! — Вот тут, да, мой грешок. Но я будущий директор! Притом, очень любопытный. Хотел сразу узнать о тебе всё, что может помочь мне сохранить школу без пожаров, поломок чужих костей и мебели. Я же, как и все здесь, наслышан о том, какая ты безжалостная девочка, из-за чего очень переживал за ТМШ и её обитателей, но говорить всё в лоб не мог — Бунси моя подруга, а рядом, к тому же, был Пхат. Недавно ты могла слышать, что я его недолюбливаю и опасаюсь. — Откуда ты?! — В удивлении захлебнулась воздухом Ника. — А ты думаешь, почему я тогда с Бун именно по-русски решил заговорить? Я сразу знал, что ты слушаешь и хотел так ненавязчиво вбить тебе в голову, что нужно быть аккуратной с этим полуангелом. Ну, и с Бун мне нужно было срочно поговорить, не мог отложить диалог, ибо надо было и ей всё истолковать, и тебя проводить. — Почему «и тебя проводить»?.. — Ну как? Я тогда обещал за тобой следить — обещание не сдержал. Поэтому обязал себя быть ответственным за твоё невредимое возвращение домой, наказал себе проводить тебя до квартиры, расспросив обо всём, чтобы впредь ошибок не допускать. «Посмотрите на него, какой важный, чёрт отважный! Начинает подбешивать меня своей чертовски ангельской натурой, так бы и укусила, чтоб неповадно было!» — И почему ж ты, весь такой милосердный, да масть темника унаследовал?.. — Так вышло, — пожал плечами маг и с весельем в пылающих эмоциями глазах, спросил: — А какое у тебя обо мне первое мнение было, расскажешь? — Точно не помню, — задумалась магичка Тьмы. — Наверное, что ты возмутительно высокий и похож на того самого странного книжного главного героя из любовных романов с тропом «от ненависти до любви». Знаешь, типа популярный богатый хмырь с банками на руках больше, чем бабушкины пятилитровки, весь такой недоступный шл... кхм, распутник с задатками психбольного... — договорив, поспешила оправдаться: — Н-но ты таким лишь казался! Наследник от такого сравнения поперхнулся воздухом, глаза раскрыв так, что те лишь благодаря усилию воли не выпали из своих законных мест. — Кто-кто я, прости? — Осипшим голосом переспросил темник, не на шутку побледнев. — Ты таким только казался, Сет! — Повторила Дома и поспешила перевести тему. — А ты какое первое мнение обо мне составил? — Ч-что ты не зря зовёшься «подающей надежды» — сильная, с характером, за себя и постоишь, и перестоишь. А то, что ты не пала перед мощью моей Магии, когда я пытался проникнуть в твои мысли, меня поразило до глубины души, вот честно! Я потом долго сомневался насчёт того, точно ли я так силён, как всегда думал... Галицкая улыбнулась, посмотрев на знакомого исподлобья, словно засмущалась. Хоть так и не было на деле, ей всё же стало приятно на душе от таких слов, от самой атмосферы, что только сейчас проникла под кожу, вызвав мурашки, что электрическим током прошлась по всем нервам, проникла под кости и осталась где-то в глубине тела. — По правде, — продолжал добивать знакомую Маиботхад. — Я раньше часто слышал о тебе из разных передач в зеркале, даже будучи ребёнком. И всегда удивлялся твоей выдержке. На каждом интервью ты рассказывала, что добивалась такой силы ради мамы, потому что, даже являясь такой известной, в том моральном состоянии она не могла одна заработать на вас обеих и брала работу уже намного менее прибыльную, чем раньше. Ты помогала ей подработками с, мать его, самого малого детства! Это достойно не только похвалы — самых лучших благ жизни. Я, признаюсь, с детства твоим фанатом был. Мне жаль, что я не узнал о пропаже твоей мамы; не помню точно, по какой причине это произошло, но... прости, что это прошло мимо меня, тогда у меня были разногласия с отцом, времени на новости из зеркала не оставалось. Ещё одна причина, по которой я так стремлюсь тебе помочь — я не хочу того, чтобы ты мучилась сейчас... из-за моей школы, из-за прихоти моего отца. Не так должна жить девочка, что помогала маме, когда сама была совсем крохой и потеряла её в столь раннем возрасте, как и отца... Мир Доминики после той правды, так искренне вылившейся из уст сына Советчика, рухнул, все старые заботы показались пустотой, полным ничем. Эти слова были сказаны так чистосердечно, таким тоном, что было слышно — ещё пара слов, и он заплачет. Что-то явно эмоционально сильное было связано у него с ней, что чем-то она ему точно помогла. Вот только чем? Это было не так важно. Важнее было то, что причина такого его отношения к ней крылась в очень давних и, очевидно, нежных чувствах. Она тоже знала его до того, как увидела вживую, но её мысли по поводу этого существа были совсем не утешительными. Она не относилась к нему сколько-либо хорошо, считая, что отпрыск Тхира по сути своей не может быть кем-то хоть немного хорошим. Но он оказался лучшим существом из всех, кто в целом мог когда-либо существовать, — конечно, если забыть о её лучших друзьях. Этот парень оказалось самым душевным из всех когда-либо живших. Он явно не мог так искусно врать ей обо всём вышесказанном. Не мог же, да? — Я... чем-то помогла тебе тогда? — Осторожно спросила Ника полушёпотом, вглядываясь в заблестевшие крупинками слёз глаза. — Да, сау, во многом помогла, — с чувством заверил её Прасет, сжав кулаки, упирающиеся в койку. — Благодаря тебе я тоже решился пойти на подработки — Магией итак владел неплохо из-за обязанностей, а ты помогла мне почувствовать себя полезным, пусть отец и не отказывал в деньгах. — Блин, индюк, ты меня растрогал! Что за дела? — Шмыгнув носом, прошептала Дома с натянутым возмущением, поднимая покрасневшие глаза к потолку. — Прости, не хотел, — тепло посмеялся парень, глядя на девушку светло и нежно, успокаивающе. Не раздумывая над своим поступком, Пхантхэ встал с койки, подошёл к девушке, поднял её на ноги и крепко обнял. Этим внезапным приливом мягкости он выразил свою благодарность ей, хотел отдать всё, что изъял когда-то: уроки жизни, правильные мысли, поведение, заслуживающее высшего уважения. Та вжалась в него в ответ, впитывая те приятные ощущения, какие никогда ещё не ощущала ни с кем, кроме близких друзей и, может бывшего парня, а с ними она большую часть своей жизни была знакома. Темники были знакомы ровно восемнадцать дней — это, ясное дело, по сути ничто в сравнении с десятью годами или больше, но чувств оттого в этих объятьях было ничуть не меньше. Их объятья были такими, словно они единственные могли быть спасателями друг для друга, будто только они залечивали душу партнёра, точно только рядом с этой парой им не были страшны тяготы жизни. Магичку пугало то, насколько мало они всё-таки были знакомы. Чуть больше двух недель? Смех! Но, не плевать ли на эти границы, когда действительно чувствуешь в ком-то ту частичку себя, которая ещё давно сочлась для самой себя потерянной? — Сау, хочешь спать? — Шёпотом спросил наследник в макушку девочки. — Жутко хочу, — ответила она ему в грудь, пару раз покивав. — Я провожу? — Надеюсь, это был не вопрос, — усмехнулась Ника и, словно совсем того не желая, выпустила сотоварища по чувствам из кольца рук, обвивших напряжённую талию. Отпустила, чтобы рука в руку с ним дойти до своей квартиры в приятной ночной темноте и тишине. *** Утром следующего дня первым уроком у четвёртого класса Доминика проводила религиоведение. Она надела пышную белую рубашку и классические чёрные брюки, а волосы собрала в пучок, чем привлекала внимание детей, ибо обычно представала перед всеми в свободной уличной одежде.