– Сколько времени? – поинтересовался Никита. – Мало еще, – посмотрел на часы Виктор. – На последнюю электричку успеешь. В крайнем случае у меня перекантуешься. – Хорошо сидим, – шмыгнула носом Верочка. – Наливай! Уж от кого-кого, но от нее этих слов никто не ожидал. Всем сразу стало как-то весело. Виктор заметил, что Никита не сводит с девушки глаз – влюбился, что ли? – Томатный – это хорошо, – сказал он. – Давай-ка я всем «Кровавую Мэри» сделаю. Верочка, будешь Мэри? – Попробовать можно. – Вот ты про взрыв спрашивал, – немного погодя обратился Александр Иванович к Виктору. – На самом деле, когда фашисты дивизии СС «Рейх» отступали из Истры в декабре сорок первого, они и весь город сожгли, и монастырь заминировали и взорвали собор, колокольню, башни… Только не все мины тогда сработали, и даже спустя годы люди на них подрывались. Не исключено, кстати, что мины там до сих пор остались. Но именно тот взрыв, который отображен в романе, я выдумал. Другое дело, что в описываемое мной время в Истре действительно погибло несколько человек, а еще кто-то, если можно так выразиться, сгинул. Так мне брательник рассказывал. – Может, он это тоже выдумал, как ты придумал взрыв в подземной церкви? Лично я ничего такого не слышал, хоть и какое-то время жил в Истре. – Тебя, наверное, больше всего рыбалка интересовала, окуни да плотвички, а не слухи разные. – Вообще-то да. В дверь позвонили. – Кого это на ночь глядя принесло? – удивился Александр Иванович и, поднявшись из-за стола, слегка покачиваясь, вышел в коридор. – Верочка, а ты рукопись своего дяди читала? – спросил Никита. – Пока нет. У меня и возможности не было, ее же Витя унес. Я, правда, всякую там мистику не люблю, но теперь прочту обязательно. – А что ты любишь – в плане почитать? – Если скажу, что Достоевского, – не поверите? – Почему же не поверим? Поверим, – сказал Виктор, берясь за бутылку. – Помните, как в «Республике ШКИД» Викниксор у Кости Федотова спросил, читал ли тот Достоевского. А Мамочка, обнявший балалайку, не моргнув единственным глазом ему и отвечает: «Читал. «Преступление и наказание»… Да еще с такой неповторимой интонацией сказал! Обожаю этот фильм. – Ой! – Кажется, Верочка слегка захмелела. – А помните, как училка спросила у Мамочки, знает ли он немецкий. И он, главное, важно так говорит: «Много! По-немецки – цацки-пецки, а по-русски – бутерброд». – Ха-ха-ха! – вновь рассмеялся Никита и резко умолк, увидев вошедших в комнату Александра Ивановича и его брательника. – Здравствуйте, товарищи! – сказал брательник и принял в объятия бросившуюся к нему Верочку. – Здравствуй, шельмочка! Как ты тут живешь-поживаешь? – Все хорошо, папочка. – Верочка расцеловала Ван Ваныча в щеки. – Иван, – представился тот и протянул руку вышедшему из-за стола Виктору. – Виктор. Художник. – А я – Никита. Рукопожатия вышли довольно крепкими, словно каждый хотел дать понять, насколько он силен. – Мы с Витьком вместе в полиграф поступать собираемся, – соврал Никита. – А вы, я слышал, реставратором в Новоиерусалимском монастыре работаете? – Работал. Теперь в Суздаль перебираюсь, там реставраторам больше платят. Завтра утречком и поеду. – Люблю город Суздаль, – одобрительно покивал Александр Иванович. – Спать в моей комнате будешь, в раскладном кресле. А сейчас давай выпьем за встречу! – Выпьем. – Уходим, Никита, уходим! – Виктор потянул за рукав друга, в раздумье остановившегося на лестничной площадке. – Погоди. Я не понял, чего мы так резко убежали? Ты вроде намекал, что в крайнем случае готов приютить… Они и в самом деле слишком поспешно покинули квартиру Александра Ивановича. Выпили с его братом – за знакомство, почти без перерыва Виктор предложил повторить – на посошок, под предлогом, что Никита может опоздать на последнюю электричку, после чего буквально вытолкал друга из квартиры, как бы ни хотелось тому на прощание пошептаться с Верочкой. – Я все объясню, – умоляюще сказал Виктор. – Только чуть позже и не здесь. Он потащил Никиту вниз по лестнице. Тот поддался с явной неохотой. Ненамного отойдя от подъезда, Виктор оглянулся на шум машины. Это был выехавший из-за угла дома милицейский уазик. – Вот как чувствовал, – сказал он и, прикинувшись вдрызг пьяным, повис у друга на плече. – Ты чего? – не понял тот. – Уходим, Никита! Только не оборачивайся, – зашипел Виктор и замахал рукой, будто что-то доказывая собутыльнику. В свой подъезд Виктор не повернул, повел Никиту в темноту двора, к детской площадке. И только там, надеясь, что с освещенной улицы их никто не видит, отпустил друга. – Что происходит? – серьезно спросил Никита. – Сейчас скажу. – Виктор пристально глядел на уазик, остановившийся напротив подъезда, в котором жил Александр Иванович. Из машины вышли трое, и, кажется, одним из них был капитан Калиниченко… – Хочешь сказать, что Петляев со своим дружком и в самом деле сдали наводчика? – спросил Никита через пару минут, когда они быстрым шагом направлялись дворами к метро «Тушинская». Никита, доехав до «Беговой», успевал бы на последнюю звенигородскую электричку, Виктор строил свои планы. – Так ты же сам говорил, что им выгодно расколоться – в плане чтобы срок скостить. – И наводчик – Ван Ваныч? – Конечно! Я, между прочим, вспомнил, как однажды, во время инкассации, застал его в кабинете Александра Ивановича… – Додумать расклад несложно, – сказал Никита. – Ван Ваныч видит, какие деньжищи сдает инкассаторам его бра-тельник, понимает, что в инкассаторской машине денег гораздо больше, что для ограбления большого ума не требуется. Главное – решительность, расчет и быстрота. Он подбивает на дело знакомую истринскую шпану, и у них все получается. Вот только не учел Ван Ваныч чудесную страничку, которая у тебя в руках оказалась. – Ты знаешь, дружище, каких усилий мне стоило не плеснуть этому Ван Ванычу водкой в харю? За то, что он Машеньке руку выворачивал! – Чего ж не плеснул? Хотя руку-то он Машеньке выворачивал в другой, несуществующей реальности… – Не в этом дело. Я просто фишку просек, поэтому, собственно, и поспешил из той квартиры удрать. – Поподробнее? – Хорошо. Ты же у нас пытливый. Вот представь, что мы задержались дома у Александра Ивановича еще минут на десять. – Представил. Я бы с Верочкой кое о чем договорился. – А пока договаривался, нагрянули бы к нам в гости менты, в частности капитан Калиниченко – чтобы повязать Ван Ваныча, которого Петляев сдал. И увидел бы капитан Калиниченко в компании наводчика его родного брата, кассира продовольственного магазина, рядом с которым инкассаторов ограбили, а также меня – инкассатора, который как раз в день ограбления на работу не вышел, и тебя – который как свидетель меня прикрыл. И вот сидят эти четверо за одним столом и пьют водку. Как думаешь, какие выводы сделал бы капитан Калиниченко? – Да… Нехорошие для нас выводы сделал бы капитан вместе со всей милицией. Станция метро «Тушинская» и железнодорожная платформа Тушино располагались очень грамотно – рядышком. Через подземный переход Никита отправился в метро, Виктор – на платформу. Билет, который стоил всего тридцать копеек, брать не стал – какие в двенадцать ночи могут быть контролеры? Ехать до Истры было немногим меньше часа, затем минут пятнадцать пешочком до бабушкиного дома, ключи от которого он всегда носил с собой. Истра. В пустом вагоне ночной электрички Виктор загрустил. Он жалел, что в пору своей юности так редко и ненадолго приезжал в этот городок. Все его друзья обитали в деревне Кобяково под Звенигородом, а в Истре из знакомых парней был только троюродный брат Олег. Общаться с ним и его сестрами-близняшками, конечно, прикалывало, но в Кобякове жил лучший друг Никита, да и вообще там Виктор был со всеми, что называется, свой в доску, а в Истре подружиться с большой компанией как-то не сложилось. Возможно, к лучшему. Но кто разберет, что лучше, а что хуже? Джон Маленький, лежа на больничной койке, сказал, что если бы и захотел изменить свое прошлое, то лишь тот случай, после которого на этой койке и очутился. Кроме этого ничего менять ему не хотелось. Говорил ли он правду – вот в чем вопрос? Вряд ли любому человеку не хотелось бы, к примеру, выиграть в лотерею много денег, найти клад, получить шикарное завещание от какого-нибудь богатого родственника. Наверняка у каждого в жизни были ситуации, которые при другом раскладе хотелось бы изменить. Наверняка! С этими мыслями Виктор Кармазов вышел из электрички, вдохнул запах летнего подмосковного городка, и ему стало хорошо. Очень хорошо. Москва, желание поступить в полиграф, работа инкассатором – человеком очень опасной профессии, знакомые девчонки и даже друзья – сейчас все это как-то отошло на второй план. Все было и есть. Но ведь все могло сложиться по-другому. По-другому! Виктору мучительно хотелось узнать, как будет – по-другому? Он дошел до домика покойной бабушки без приключений. Наверное, времена, когда в любой момент на тихой ночной улице тебя могли остановить и потребовать деньги, изменились, или ему просто повезло. Как бы то ни было, Виктор собирался вернуться в те времена, когда на истринских улицах в столь позднее время гулять в одиночку было большим риском. Пустынный дом встретил его как родного – Виктор почувствовал это сердцем. Он очень любил бабушкин дом, его запах, его ауру, доброту. На этом самом месте дом стоял еще при царе, и бабушка вместе с другими родственниками построила его заново на пепелище, оставленном фашистами. Виктор прошел в свою маленькую комнату, включил свет. Здесь все оставалось по-прежнему: застеленная кровать, столик, старинный стул на изогнутых ножках, книжная полка и картина, на которой два рыбачка сидели на берегу реки у ночного костра и варили уху. Разгладив на столе чудесную страничку, Виктор взялся за карандаш и задумался о непростом выборе, который ему предстоял. Он мог бы нарисовать сидящую на кровати Лилечку или Верочку, мог нарисовать Никиту с бутылкой в руках, мог бы нарисовать кучу денег или золота… Вместо этого он нарисовал самого себя в семнадцатилетнем возрасте – в этой самой комнате, представив, что через несколько часов наступит то самое утро, когда на речку Истру придут купаться четверо ребят и три девчонки. В правом нижнем углу рисунка Виктор поставил подпись, вложил чудесную страничку в томик Чернышевского и впихнул его между других книг на книжной полке. После чего лег на кровать и закрыл глаза… * * *