4. Элис никогда еще не видела комнату с механизмами, где было бы так чисто. Она выросла в семье, где грязь под ногтями превратилась в стиль жизни. Но разумеется, только если дело касалось мужчин и мальчиков. Им не нужно было с боем отстаивать свое право на удобную старую одежду, они лишь иногда отскребали часть грязи для воскресного похода в церковь. А Элис делала это, потому что ей важно было продемонстрировать уважение. Мать читала ей нотации с тех самых пор, как девушка начала работать у дяди. Заводила одну и ту же пластинку каждый раз: как можно такой симпатичной девушке ходить с грязью под ногтями, да ни один мужчина на нее не посмотрит! Но в конце концов мать Элис сдалась и перестала. Мало кто захочет каждый день терпеть раздражение других людей и их желание изменить тебя, зато такая практика прекрасно работала. – Надо было взять с собой гаечный ключ. Или отвертку, – пробормотала Элис и тут же поняла, что язык отяжелел и что она говорит вслух. Женщину-врача звали доктор Паркс. Она вся светилась белым светом, когда повернулась к Элис. А перед этим протянула ей небольшой бумажный листок и велела положить его на язык… как давно это было? Элис не нравилось терять время. Первым предметом, который она разобрала на части, были часы ее двоюродного брата из Торонто. Ей тогда было шесть лет, и она хотела посмотреть, отличается ли время в Канаде от времени в Индиане. – Что вы видите? – спросила доктор. Теперь она разделилась на два сияющих ангельских воплощения, и Элис не знала, на какое из них смотреть. Окружающий мир складывался неправильно. Она закрыла глаза, но перед ними появились зигзаги, которые окончательно ее запутали. Девушка открыла глаза и пристально посмотрела на правого ангела. – Я хочу заглянуть внутрь этих механизмов. Доктор Паркс молча проглотила эту фразу. В ней было что-то сдержанное, почти как у Глории, но Глория была приятнее. Элис подумала, что каждому, кто хочет заниматься медициной или наукой, приходится постоянно себя контролировать. Особенно если это женщина. Точно так же самой Элис пришлось смириться с грязью под ногтями и пятнами на комбинезоне, чтобы люди верили, что она действительно способна починить их технику – хотя в этом не было никакого смысла. Просто она понимала, как работают механизмы. Моторы, трансмиссии, свечи зажигания, колесные оси… Девушка любила ремонтировать, и у нее это хорошо получалось. Если она увидит эти механизмы изнутри, то восстановит порядок в окружающем мире. К удивлению Элис, доктор повернулась к санитару, безмолвно возвышавшемуся позади. – Принесите ей отвертку, – велела она. Элис не видела своего лица, но оно наверняка сияло торжеством. Впервые эта суровая женщина смягчилась. – Это должно оказаться интересным, – сказала доктор Паркс. – Да, и скажите доктору Бреннеру. Возможно, он захочет прийти. И чем скорее, тем лучше. Элис приложила отвертку к головке шурупа. Он пульсировал, вибрировал… – Не шевелись, – приказала она ему. И тут все вокруг шурупа, а также соединенных проводов и зубчатых деталей принялось колотиться с глухим звуком, напоминающим удары сердца. Был только один выход – разобрать полностью весь механизм. Тогда она поймет, почему эта машина живая. А может, все дело в том бумажном листочке, который ей сказали положить на язык? Да, так и есть, но только по ощущениям все было реальным. И доказательство тому находилось прямо перед ней. Дверь в кабинет открылась. Элис повернула голову посмотреть, кто пришел. Это был главный врач, Мартин Бреннер, с волнистыми волосами и такой улыбкой, которой только в пансионах и учат. – В чем дело? – спросил он. Доктор Паркс указала в сторону Элис. Она взяла один из медицинских аппаратов и развернула задней стенкой к себе. Механизм гудел и пульсировал, пытаясь привлечь ее внимание. – Ну ладно, ладно, – сказала она ему. – Не ревнуй. Санитар был очень мил – он принес ей целый поднос инструментов. Она отложила отвертку и взяла набор для точечной сварки. Он был слишком большим и выпадал из рук, Элис это не нравилось. Но вот она воткнула электроды в самый центр механизма – и аккуратно отсоединила несколько проводков. У нее получилось укротить эту машину! – Что она делает с электрокардиографом? – спросил Бреннер. Почему он не задает вопрос ей? Она же тут, рядом. – Я разбираю его на части, чтобы понять, почему он живой. – Интересно, – произнес он и встал. – Давайте попробуем электричество. Мне любопытно, как она отреагирует. Доктору Паркс эта затея показалась сомнительной. – Сегодняшний день задумывался как вводный… Я не уверена… – А я уверен, – сказал доктор Бреннер. Он подошел к Элис. – Мне нужно, чтобы вы легли обратно на кушетку. На несколько минут. Нам нужно добавить новое… средство. – Вы хотите превратить меня в машину, – сказала Элис. – Но я и так уже машина. И не только я, мы все. Санитар взял ее за руку, и по телу Элис прошел озноб. Он отобрал у нее инструменты для точечной сварки и положил их на стол. – Мне это не нравится, – сказала Элис. – Больно не будет, – проговорил доктор Бреннер. Похоже, улыбок от него она больше не заслуживала. Он подкатил к кушетке какой-то аппарат на колесиках. У сияющей доктора Паркс вокруг нимба появилась черная тень. Она присоединила к голове Элис какие-то провода, прилепила холодные круглые нашлепки к ее вискам. Элис хотела сказать им, что не хочет, – но тут ее тряхнуло, и тело превратилось в разряд молнии. Снова тряхнуло, и теперь она была глубоко внутри себя. Вокруг то вспыхивал свет, то снова наступала темнота. Это дезориентировало, мешало определить местоположение. Перед ней вдруг возникла стена – крошащаяся, вся в трещинах и слишком большая. В воздухе плыли споры каких-то растений, каждая была похожа на крошечное перекати-поле. Элис попыталась взять одну, но пальцы поймали воздух. Что это было? Дыши, Элис, дыши. Дело в химическом препарате и в электричестве. Качающиеся стебли растений и крошащиеся бетонные стены – вся эта мрачная красота развалин исчезла. Вместо нее появилось небо, полное мерцающих и падающих звезд. Элис могла бы ненадолго остаться здесь, в этом тихом уголке собственного разума, где ее сбивали с толку быстро сменяющиеся картины. Сначала стены, потом звезды, потом трава. Она могла прятаться здесь, за гранью реальности, пока доктор Бреннер и противное электричество не оставят ее в покое. 5. Радуга оставалась с Терри еще какое-то время, а затем исчезла, и на ее место пришла тьма. Как в яме. Или нет… Как внутри грозовой тучи. А потом стало светлее. Все вокруг Терри дышало возможностями. И внутри нее, и снаружи – повсюду. Все представляло собой возможность. Как будто Терри окружали невидимые звезды, излучающие энергию. Странно представлять такое. Впрочем, каждая мысль казалась ей одинаково странной. Все ее чувства здесь были живыми, обостренными. Сейчас она была на глубине… что бы это ни значило. Галлюцинации под ЛСД – вот что это значит. Она чувствовала, как невидимые руки подталкивают ее вперед. Здесь не было запахов. Не было ощущения времени. Ей было страшно? Возможно. Иногда она что-то слышала. Далекий голос. Обрывок чьей-то беседы. Ничего не было впереди, и ничего за спиной. Все впереди. Все за спиной. Успокаивающий голос обратился к ней. – Терри, где вы сейчас? – спросил какой-то мужчина. – Вы меня слышите? – На глубине, – автоматически ответила она. – Да. – Я хочу, чтобы вы очистили свой разум… Что вы сейчас видите? – Ничего. – Хорошо. Это хорошо. А теперь, Терри, очень важно, чтобы вы меня слушались. Вы понимаете? – Понимаю. – Я хочу, чтобы вы представили худший день в вашей жизни. И рассказали мне о нем. Вернитесь в тот момент, будьте внутри него. Воспоминание возникло внезапно. Терри не успела его остановить, но смогла удержать. – Я не хочу. – Я буду рядом, со мной вы в безопасности, – голос мужчины звучал ровно и напоминал лодку на спокойной поверхности озера. – Это важно. Расскажете? Перед ней появилось что-то белоснежное и нечеткое, туманное. Терри пришлось представить, что она подходит ближе. Только так ей удалось понять, что же перед ней. Двери – деревянные, выкрашенные белой краской, с вырезанными на них крестами. В последний раз она видела их в день похорон родителей. Это были двери церкви, куда они всей семьей ходили на воскресную службу дважды или трижды в месяц. А иногда четырежды, если отца начинала мучить совесть, что он не ходит. – Расскажите, что вы видите.