— Давай уведем ее отсюда, — сказал он, помогая девушке поднять монахиню. Покидая комнату вместе с Розой и Стерном, Мила в последний раз посмотрела на Джозефа Б. Рокфорда. Его тело подбрасывало вверх от разрядов тока, но, несмотря на лежавшее поверх него покрывало, можно было увидеть то, что отдаленно напоминало эрекцию. «Проклятый ублюдок», — промелькнуло в ее голове. Сигнал на кардиомониторе остановился на конечной отметке. Но именно в этот момент Джозеф Б. Рокфорд открыл глаза. Его губы начали шевелиться, не издавая ни звука. Его голосовые связки были повреждены после проведенной трахеотомии, позволившей ему дышать. Этот человек, должно быть, был уже мертв. Все оборудование вокруг свидетельствовало о том, что отныне это — всего лишь кусок безжизненного мяса. Однако он все еще пытался что-то сказать. Хрипы умирающего делали его похожим на тонущего человека, который, отчаянно барахтаясь, пытается поймать ртом хотя бы еще один глоток воздуха. Так продолжалось недолго. В конце концов невидимая рука вновь потащила его за собой; душа Джозефа Б. Рокфорда, казалось, была поглощена его смертным ложем, оставившим пустое тело, как бесполезный мусор. 32 Едва придя в себя, Никла Папакидис сразу же оказалась в распоряжении специалиста по составлению фотороботов федеральной полиции, чтобы помочь в создании словесного портрета человека, виденного ею вместе с Джозефом. Того самого его знакомого, которого он окрестил «типом» и который, как подразумевалось, был Альбертом. Длинная борода и густая шевелюра мешали монахине обрисовать с точностью все наиболее значимые черты его лица. Она не знала, как выглядела его челюсть, нос представлял собой лишь расплывчатую тень. От ее внимания ускользнул и разрез глаз этого типа. Она с достоверностью могла утверждать только, что они были серые. Тем не менее полученный результат наверняка был бы разослан по всем полицейским машинам, портам, аэропортам и пунктам пограничного контроля. Роке оценивал возможности рассылки копий портрета также и в СМИ, что, в свою очередь, могло повлечь за собой запрос о даче официальных разъяснений о способе получения подобного фоторобота. Если бы пресса узнала, что в этом деле фигурирует медиум, в СМИ тут же сделали бы вывод о том, что у полиции на руках нет никаких доказательств, что они бродят в потемках, поэтому от отчаяния и были вынуждены обратиться к экстрасенсу. — Ты должен рискнуть, — советовал ему Горан. Старший инспектор вновь наведался к следственной группе, находившейся в доме Рокфордов. Он не хотел встречаться с монахиней, поскольку с самого начала дал понять, что не хочет ничего знать о проведении этого эксперимента: как обычно, вся ответственность в таких случаях ложилась бы на плечи Горана. Криминолог с охотой принял это условие, поскольку отныне он полагался на интуицию Милы. — Послушай, девочка, я подумала вот о чем, — сказала Никла, обращаясь к своей любимице, когда обе наблюдали из окна фургона за оживленной дискуссией стоявших на лужайке возле дома Горана и Роке. — О чем? — Я не хочу денег из обещанного вознаграждения. — Но если это тот самый человек, которого мы ищем, то они принадлежат тебе по праву. — Я не хочу их. — Ты только подумай о том, что ты можешь сделать для людей, за которыми ухаживаешь каждый день. — А что им, собственно, требуется, кроме того, что у них уже есть? У них есть наша любовь, наша забота, и поверь мне, когда Божье создание приходит к концу своего жизненного пути, другого ему и не нужно. — Если эти деньги получишь именно ты, тогда я смогу надеяться на то, что из всей этой истории может еще получиться что-то хорошее… — Но зло порождает другое зло. И это его главное свойство. — Однажды я слышала, как кто-то говорил, что зло всегда находит способ выставить себя напоказ. А добро — никогда. Поскольку зло само оставляет после себя следы. В то время как добро можно только удостоверить. Наконец Никла улыбнулась. — Это — глупость, — тут же возразила она. — Смотри, Мила, это факт, что добро слишком быстротечно, чтобы можно было его как-то заметить. Оно не оставляет после себя мерзости. Оно — чистое, а зло, наоборот, гадкое… Но я могу ощутить добро, потому что вижу его все дни напролет. Когда кто-нибудь из моих бедняг оказывается при смерти, я пытаюсь по возможности быть с ним как можно дольше. Я держу его за руку, выслушиваю все, что он хочет сказать, а если он рассказывает мне о своих прегрешениях, то не осуждаю его за это. Коль скоро они понимают, что с ними происходило, вели ли они праведную жизнь, не причиняли зла или делали все наоборот, но потом раскаялись… они всегда улыбаются. Не знаю, отчего это происходит, но это так, уверяю тебя. Ведь доказательство добра — это улыбка, с которой они не боятся смерти. Мила воодушевленно кивнула. Она не настаивала на том, чтобы Никла приняла вознаграждение. Наверное, та была права. Было уже почти пять часов вечера, и монахиня порядком устала. Но им предстояла еще одна работа. — Ты уверена в том, что сможешь узнать заброшенный дом? — спросила ее девушка. — Да, я знаю, где он. Эта стандартная проверка предваряла их возвращение в Бюро и служила для окончательного подтверждения информации, полученной от медиума. Тем не менее и на этот раз в путь отправилась вся группа в полном составе. Сидя за рулем автомобиля, Роза Сара строго следовала указаниям Никлы и поворачивала туда, куда ей указывала монахиня. Метеопрогноз вновь предупреждал о наступлении снегопада. С одной стороны небо было чистым и солнце стремительно садилось. С другой стороны на горизонте уже сгущались тучи и виднелись проблески первых молний. Они находились как раз посередине. — Нам нужно торопиться, — сказал Стерн. — Скоро стемнеет. Машина подъехала к грунтовой дороге и свернула на нее. Под колесами захрустели камни. По прошествии стольких лет деревянный дом все еще стоял на своем месте. Белая краска совсем облупилась, уцелев в виде пятен лишь в отдельных местах. Бревна вследствие влажного климата стали разрушаться, делая этот дом похожим на гнилой зуб. Все вышли из машины и направились к крыльцу. — Будьте осторожны, он может рухнуть, — посоветовал им Борис. Горан поднялся на первую ступеньку. Это место полностью совпадало с описаниями монахини. Дверь была открыта: криминологу достаточно было просто слегка толкнуть ее. Внутри на полу лежал слой земли, и было слышно, как под столами копошились кроты, потревоженные появлением здесь людей. Гавила узнал диван, который теперь представлял собой остов с проржавевшими пружинами. И сервант все еще стоял здесь. Кирпичный камин частично обвалился. Горан достал из кармана маленький фонарик, чтобы осмотреть две другие комнаты. Борис и Стерн также вошли в дом и стали оглядываться. Горан открыл первую дверь. — Это — спальня. Но кровати больше в ней не было. На том месте, где она стояла, осталась лишь более светлая тень. Именно здесь Джозеф Б. Рокфорд получил свое первое крещение кровью. Как знать, кто был тот юноша, убитый в этой комнате почти двадцать лет назад. — Нам нужно произвести раскопки вокруг дома, чтобы разыскать человеческие останки, — сказал Гавила. — Я позвоню в службу ритуальных услуг и людям Чанга, как только мы завершим осмотр, — предложил Стерн. А в это время, засунув от холода руки в карманы, Роза Сара нервно прохаживалась возле дома. Мила и Никла следили за ней из салона автомобиля. — Эта женщина тебе не нравится, — произнесла монахиня. — На самом деле это я ей не нравлюсь. — Ты пыталась понять, отчего так происходит? Девушка покосилась на Никлу. — Хочешь сказать, что в этом моя вина? — Нет, я просто говорю, что, прежде чем обвинять других, нам нужно быть в этом абсолютно уверенными. — Заметь, она наскакивает на меня с тех самых пор, как я появилась здесь. Никла подняла руки в знак капитуляции. — Тогда не принимай близко к сердцу. Все пройдет, как только ты отсюда уедешь. Мила покачала головой. Иногда благоразумие монахини было невыносимо. Тем временем Горан вышел из спальни и автоматически направился ко второй закрытой двери. Про другую комнату медиум не упоминала. Он направил луч фонарика на ручку двери и открыл ее. По размеру она была такой же, как и соседняя комната. В ней было совсем пусто. Сырость решительно атаковала стены, и в углах уже завелась плесень. Горан бегло осветил помещение фонариком. Скользнув лучом по стене, он заметил нечто, что отразило свет. Он более детально осветил это место и увидел на нем пять сверкающих квадратов, каждый не более десяти сантиметров в ширину. Это были моментальные фотографии, прикрепленные к стене обычными чертежными кнопками. Дебби. Аннеке. Сабина. Мелисса. Каролина. На этих снимках они были еще живыми. Альберт привозил их сюда перед тем, как убить. Он запечатлел девочек как раз в этой самой комнате, напротив этой самой стены. Они были растрепаны и неопрятны. Безжалостная вспышка фотокамеры застала врасплох их покрасневшие от долгого плача глаза, их взгляд, полный ужаса. Они улыбались и махали рукой. Альберт вынуждал их принять перед объективом эту гротескную позу. Это насильственное веселье заставляло содрогнуться. Губы Дебби были искривлены в неестественной улыбке, и казалось, что она вот-вот расплачется. У Аннеке одна рука была приподнята, а другая опущена вдоль тела: девочка стояла со смиренным и потухшим взором.