— Нет, но, прослушивая записи предыдущих допросов, Борис обратил внимание на упомянутую Горкой вскользь старую лавчонку, под которой была вырыта шахта. Именно Борис в одиночку и нашел Ребекку Спрингер. — Но она уже умерла от истощения. — Нет, она вскрыла себе вены одним из консервных ножей, оставленных убийцей вместе с запасом провизии. Но большее недовольство вызывало совсем другое… Согласно заключению судмедэксперта, она покончила с собой приблизительно за два часа до появления там Бориса. Мила почувствовала, как мороз пробежал по коже. И все-таки она спросила: — А что все это время делал Гавила? Стерн улыбнулся, скрывая истинные чувства. — Его обнаружили спустя неделю в туалете на одной из станций техобслуживания. Водители вызвали скорую помощь: он находился в коме от переизбытка спиртного в организме. Горан оставил сына на няню и уехал из дома, чтобы как-то переварить уход своей жены. Когда мы приехали к нему в больницу, он изменился до неузнаваемости. В этом рассказе, возможно, и заключалась та единственная нить, что связывала полицейских из следственной группы и гражданское лицо Гавилу. Поскольку именно человеческие трагедии в большей степени, чем успехи, связывают между собой людей. Так думала Мила. И ей вспомнилось высказывание Горана, услышанное ею в его доме, после того как он понял, что оказался обманутым Роке относительно Джозефа Б. Рокфорда. «Мы живем рядом с людьми, о которых, как нам думается, знаем абсолютно все, а между тем о них нам совсем ничего не известно…» «Как это точно подмечено», — подумала девушка. Но сколько бы она ни старалась, так и не смогла вообразить себе Горана в том виде, в котором он предстал перед ее коллегами. Мертвецки пьяный. И только от одной мысли ей стало противно. Мила сменила тему: — А почему вы прозвали ту историю делом Вильсона Пикетта? — Хорошее имечко, не правда ли? — Как я поняла, Горан обычно предпочитал давать разыскиваемым преступникам реальные имена, чтобы они казались менее абстрактными? — Обычно да, — подтвердил Стерн. — Но на этот раз он сделал исключение. — Почему? Спецагент внимательно посмотрел на девушку: — Уверяю тебя, это вовсе не тот случай, над которым следует ломать себе голову. Я мог бы рассказать тебе об этом. Но если ты действительно хочешь узнать, как все было, тогда тебе нужно сделать кое-что самой… — Я готова. — Смотри, в истории с Бенджамином Горкой имел место один редчайший случай… Ты когда-нибудь встречала людей, оставшихся в живых после встречи с серийным убийцей? 36 После нападений серийных убийц шансов на выживание не остается. Плакать, предаваться отчаянию, умолять — бесполезно. Это, наоборот, только усиливает садистское удовольствие убийцы. Для жертвы единственной возможностью спастись остается бегство. Но страх, паника и неспособность оценить происходящее играют в пользу преступника. И все-таки в очень редких случаях маньяки не доводят до конца задуманное убийство. Это происходит оттого, что в момент завершения акта насилия какой-либо жест или фраза, оброненная жертвой, неожиданно становятся неким сдерживающим фактором, останавливающим преступника. Вот почему Синтия Перл осталась в живых. Мила встретилась с ней в маленькой квартирке, которую девушка снимала в одном из кондоминиумов рядом с аэропортом. Ее жилище было весьма скромным, но оно являло собой доказательство очень важного успеха в новой жизни Синтии. В старой остались прежний негативный опыт, череда ошибок и неверно сделанный выбор. — Я занималась проституцией, чтобы покупать себе вещи. Она сказала об этом без колебаний, словно говорила о ком-то другом. Мила не могла поверить в то, что у сидевшей перед ней молодой девушки за плечами была такая тяжелая жизнь. Синтия выглядела на свои двадцать четыре года. Она все еще была одета в рабочую униформу: вот уже несколько месяцев девушка работала кассиром в супермаркете. Скромный внешний вид, рыжие, собранные в хвост волосы и ни тени притворства на лице — все это подчеркивало ее первозданную красоту вкупе с абсолютно естественным обаянием. — Эту квартиру мне помогли найти агент Стерн и его жена, — сказала девушка. Отдавая ей должное, Мила огляделась. Мебель была разномастная, собранная воедино в этой квартире скорее для заполнения пространства и гарантии проживания в ней, нежели для обустройства помещения как такового. И было видно, что для Синтии это крайне важно. Она следила за своим домом. Вокруг — чистота и порядок. Тут и там стояли разные безделушки, в большинстве своем маленькие фарфоровые зверюшки. — Это — моя страсть. Знаете, я их коллекционирую. На стенах висели фотографии ребенка. Синтия была матерью-одиночкой. Ее сына забрали работники социальной службы и отдали на воспитание в другую семью. Чтобы вернуть его обратно, девушка начала проходить курс по дезинтоксикации. К счастью, она приобщилась к церкви, прихожанами которой были Стерн со своей супругой. После стольких жизненных испытаний она, наконец, пришла к Богу. И в качестве демонстрации своей веры Синтия носила медальон с изображением святого Себастьяна. Это было ее единственным украшением, наряду с узеньким колечком с выгравированной на нем молитвой, видневшимся на безымянном пальце. — Послушайте, Синтия, мне вовсе не хочется вынуждать вас рассказывать о том, как все произошло у вас с Бенджамином Горкой… — О нет, теперь я говорю об этом открыто. Сначала было очень тяжело вспоминать, но теперь все позади. А вы знаете, я даже написала ему письмо. Мила определенно не могла знать реакцию Горки на это послание, но, представляя себе этого типа, нисколько не сомневалась, что он воспользовался им для своих ночных мастурбаций. — И он ответил? — Нет. Но я не отступлю: этот человек отчаянно нуждается в добром слове. Девушка сидела напротив Милы, постоянно одергивая правый рукав блузки. Мила догадалась, что она пыталась скрыть татуировку, оставшуюся у нее с прежних пор. Вероятно, она еще не скопила необходимой суммы, чтобы избавиться от нее. — Как все случилось? Синтия помрачнела. — Встреча стала результатом целой серии случайных совпадений. Я не выходила на дорогу в поисках клиентов, а предпочитала сидеть в баре. Так намного надежнее, да еще и в тепле. Мы всегда оставляли бармену чаевые. Девушка ненадолго замолкла. — Я родилась в городке, где красота может стать твоим проклятьем. Ты быстро понимаешь, что можешь воспользоваться ею, чтобы уехать, в то время как твои друзья никогда не смогут покинуть это место и, переженившись, останутся там и будут всю жизнь несчастны. Тогда на тебя начинают смотреть как на нечто особенное, связывая с тобой определенные ожидания. Ты становишься их надеждой. Мила очень хорошо понимала девушку и догадывалась обо всех последующих этапах этой истории. Синтия уехала сразу после лицея и оказалась в большом городе, однако не нашла там того, что искала. Вместо этого познакомилась со множеством девушек, на лице которых была такая же, как и у нее, растерянность и страх в сердце. Ремесло проститутки не стало для них непредвиденной неудачей в жизни, а было естественным следствием каждого их поступка в прошлом. Больше всего огорчала Милу, когда она слушала подобные истории, мысль о том, что в какие-то двадцать четыре года такая девушка, как Синтия Перл, уже израсходовала всю энергию своей молодости. Она очень быстро покатилась вниз по наклонной дорожке, а Бенджамин Горка всего лишь поджидал ее в самом конце падения. — В тот вечер меня снял один тип. У него на пальце было обручальное кольцо, и он казался вполне нормальным. Мы устроились в его машине за городом. В конце концов он отказался платить, избил меня и высадил прямо на дороге. — Девушка тяжело вздохнула. — Автостопом я ехать не могла: никто не повезет проститутку. Тогда у меня появилась надежда, что следующий клиент привезет меня назад. — И тут подъехал Горка… — Помню только, как остановился его огромный грузовик. Прежде чем я села в машину, мы договорились о цене. Этот тип показался мне вежливым. Он сказал: «Что ты тут на холоде стоишь? Полезай в кабину, не то замерзнешь!» — Синтия опустила глаза. Она без смущения говорила о том, чем занималась для того, чтобы выжить. Ей было стыдно только оттого, что оказалась тогда такой наивной. — И мы устроились в задней части кабины, где он обычно спал. Знаете, это был настоящий дом. Там было все, даже некое подобие плаката… Это не было для меня новостью, у всех дальнобойщиков такие есть. Но в этих лицах было что-то совсем непонятное… Мила вспомнила одну деталь, прочитанную ею в деле: Горка фотографировал свои жертвы в непристойных позах, а затем сделал из снимков постер. Особенность этих снимков заключалась в том, что на них были изображены трупы, но этого Синтия знать не могла. — Он взобрался на меня, и дело пошло. От него порядком воняло, и я надеялась, что он скоро кончит. Головой он уткнулся мне прямо в шею, так что я могла немного расслабиться. Достаточно было обычных для такого дела стонов. Я лежала с открытыми глазами. — И снова пауза, чуть длиннее, чем первая, чтобы успеть перевести дыхание. — Не знаю, сколько потребовалось времени для моих зрачков, чтобы привыкли к темноте, но, когда я уже могла что-то различать, на потолке кабины передо мной предстала эта надпись… Она была написана флуоресцентной краской. Мила видела ее изображение в деле. Она гласила: «Я тебя убью». — Я начала кричать… А он, наоборот, рассмеялся. Я попыталась бить ногами, чтобы скинуть его, но он был намного больше меня. Он вынул нож и стал колоть меня. Сначала всадил мне нож в предплечье, потом — в бок, третий удар пришелся на брюшную полость. Я почувствовала, как кровь вытекает наружу, и подумала: «Ну вот, я уже мертва». — Однако он остановился… Почему? — Потому что в какой-то момент я сказала ему одну вещь… Это пришло мне на ум совершенно спонтанно, быть может, я тогда была просто в панике, не знаю. Я сказала ему: «Прошу тебя, после моей смерти позаботься о моем сыне. Его зовут Рик, и ему пять лет»… — Синтия горько улыбнулась и покачала головой. — Что вы думаете? Я просила убийцу присмотреть за моим малышом… Не знаю, что на меня нашло, но тогда, должно быть, я думала, что это совершенно нормально. Потому что он лишает меня жизни, и я готова отдать ее, но потом он обязан заплатить мне за это. Это абсурд: я думала, что он будет моим должником! — Странно и то, что это помогло остановить его ярость. — Я все равно не смогу простить себе этого. — Синтия Перл проглотила выступившие слезы. — Вильсон Пикетт, — сказала в этот момент Мила. — Ах да, я припоминаю его… Я полумертвая лежала в той кабине, а тот тип снова сел за руль. Немного погодя он высадил меня на какой-то парковке. Я не знала, что он собирался делать. Я была слаба и ничего не соображала от потери крови. Еще когда мы ехали, по радио предавали эту проклятую песню… In the Midnight Hour… Потом я потеряла сознание и очнулась уже в больнице: я совсем ничего не помнила. Полицейские допрашивали меня о том, кто нанес мне такие раны, а я не знала, что и ответить. Меня выписали, и я на некоторое время поселилась у подруги. Однажды вечером в теленовостях я услышала известие об аресте Горки. Но даже его изображение ни о чем мне не говорило… Это случилось во вторник после полудня: дома я была одна и слушала радио. И только тогда ко мне вернулась память. Мила поняла, что агенты из следственной группы прозвали Горку этим именем только после его поимки. Оно было выбрано как напоминание и предупреждение обо всех совершенных им ошибках. — Он был ужасен, — продолжала Синтия. — Это все равно что увидеть все произошедшее во второй раз. И знаете, что я подумала? Если бы я вспомнила его раньше, быть может, смогла бы помочь еще какой-нибудь девушке спастись от него… Эти слова были высказаны лишь по случаю. Мила догадалась об этом из ее тона. И вовсе не потому, что Синтии была безразлична судьба этих девушек, а потому, что она установила некое подобие барьера между тем, что произошло с ней самой, и участью, коснувшейся всех остальных. Это был один из способов психологической защиты, чтобы жить дальше: его постигают после обретения жизненного опыта, подобного этому. И в подтверждение мыслей Милы Синтия добавила: — Месяц назад я встречалась с родителями Ребекки Спрингер, последней убитой им девушки.