Чтобы не терять времени в очереди к лифту, она стала подниматься по лестнице на третий этаж, куда переместилась штаб-квартира их группы, после того как в Центре был обнаружен труп. – Моска объявил общий сбор, – услышала она, как полицейский говорит кому-то по телефону. Она двинулась к залу заседаний. У входа толпился народ, все выискивали свободные места. Кто-то любезно пропустил ее вперед. Мила увидела местечко в последнем ряду. Впереди, сбоку от нее, уже сидели Борис и Стерн. Последний заметил ее и кивнул. Мила попробовала жестами объяснить подробности свидания с Синтией, но Стерн покачал головой: мол, после поговорим. Пронзительный свист микрофона оборвал на миг все разговоры. Техник водрузил микрофон на подставку и барабанил по нему, проверяя исправность. Светящуюся доску и кофемашину сдвинули в сторону, чтобы поставить еще ряд стульев, но их все равно не хватало, и люди выстраивались вдоль стен. Сбор был какой-то из ряда вон выходящий, и Мила подумала о том, что произошло нечто серьезное. Кроме того, в зале не видно было ни Горана, ни Роша. Вероятно, они совещаются с Теренсом Моской относительно версии, которую следует обнародовать. Ожидание действовало на нервы. Наконец она увидела на пороге старшего инспектора; он шагнул в зал, но к микрофону не подошел, а уселся в первом ряду на место, которое ему предупредительно освободил какой-то полицейский. Лицо Роша оставалось непроницаемым. Он закинул ногу на ногу и спокойно ждал вместе со всеми. Горан и Моска вошли вместе. Полицейские у дверей расступились перед ними, и они оба бодрым шагом направились к сцене. Криминолог сел за стол в глубине, капитан же снял со стойки микрофон и, поправив провод, объявил: – Господа, прошу внимания! В зале воцарилась тишина. – Итак… мы собрали вас для сообщения важной информации. – Моска говорил «мы», хотя явно имел в виду себя. – Речь пойдет о трупе девочки, обнаруженном в Центре. К сожалению, как мы и предполагали, преступник, по своему обыкновению, не оставил никаких следов. Ни отпечатков пальцев, ни физических выделений, ни иного генетического материала. Было очевидно, Моска тянет время, и это заметила не только Мила: многие вокруг стали выказывать признаки нетерпения. Быть может, спокойным оставался один Горан, который, сцепив пальцы, всего лишь наблюдал. Бразды правления захватил капитан. – Тем не менее, – продолжил Моска, – мы можем предположить, зачем серийный убийца подбросил туда труп. Это связано с делом, которое все вы наверняка помните, – с делом Бенджамина Горки. По залу волной прокатился шум. Моска поднял руку, призывая соблюдать тишину. Затем он опустил руку в карман и внезапно изменил тон. – Судя по всему, в том деле мы допустили ошибку. Надо признать, очень грубую ошибку. Он не стал указывать на виновника, лишь выделил голосом два последних слова. – К счастью, еще есть возможность все исправить. И тут Мила краем глаза заметила нечто странное. Стерн, продолжая смотреть прямо перед собой, медленно поднес руку к правому боку и щелкнул застежкой кобуры. От внезапного озарения ей стало страшно. Моска все говорил: – Горка не убивал последнюю жертву – Ребекку Спрингер. Ее убил один из наших. Среди всеобщего шума капитан нацелил взгляд на кого-то в зале. На Стерна. Спецагент встал и вытащил табельное оружие. Плохо сознавая, что делает, Мила последовала его примеру. Но Стерн неожиданно повернулся влево и навел ствол на Бориса. – Ты что, обалдел? – растерянно проговорил тот. – Руки на затылок, приятель. Не заставляй меня повторять дважды. 37 – В твоих интересах рассказать все как на духу. Были вызваны трое военных специалистов по ведению допросов; по очереди они без передышки выжимали Бориса. Хотя он отлично знал всю технику получения признательных показаний, эти люди рассчитывали взять его измором. Бессонница порой действует лучше всякой хитроумной стратегии. – Я уже сказал: ничего не знаю. Мила наблюдала за ним из комнаты с фальшивым зеркалом. Она была там одна. Рядом с ней цифровая видеокамера передавала кадры допроса по замкнутой цепи прямо в Управление, чтобы полицейские шишки, в том числе Рош, были избавлены от личного присутствия при истязании одного из лучших агентов. Наблюдать за этим они вполне могли из своих удобных кабинетов. А Мила захотела присутствовать. Потому что отказывалась верить в столь тяжкое обвинение. «Борис нашел Ребекку Спрингер. Сам». Стерн рассказывал ей, как в похожей комнате для допросов Бенджамин Горка вскользь упомянул о старом складе, где был колодец. По официальной версии, спецагент прибыл на место один и нашел пленницу уже мертвой. «Она перерезала себе вены крышкой консервной банки, которую Горка оставил ей с партией продуктов. И мало того… судебный врач сказал, что она покончила с собой буквально за два часа до появления Бориса», – сказал Стерн. За два часа. Но Мила внимательно изучила дело. Врач, делавший вскрытие, проанализировав остатки пищи в желудке девушки, а также влияние на них процесса пищеварения, заключил, что время смерти с точностью установить невозможно, что она могла наступить и позже пресловутых двух часов. Теперь это заключение как бы аннулировано, и Бориса обвиняют в том, что он прибыл на место, когда Ребекка Спрингер была еще жива, и оказался перед выбором: то ли спасти ее и стать героем, то ли претворить в жизнь величайшую утопию, о которой мечтает каждый убийца. Безупречное убийство. То, что останется безнаказанным, потому что лишено мотива. Хотя бы раз испытать опьяняющую власть над жизнью и смертью себе подобного. В полной уверенности, что ему это сойдет с рук, поскольку вина будет автоматически возложена на другого. Борис, если верить его обвинителям, не удержался от этого соблазна. В показаниях на суде над Бенджамином Горкой доктор Гавила утверждал, что «инстинкт убийства заложен в каждом из нас. Но, слава богу, большинство людей обладает сдерживающими механизмами. Однако порой наступает момент надлома». У Бориса этот момент наступил, когда он увидел перед собой бедную беззащитную девушку. Пускай всего лишь проститутку. Но для Милы это вовсе не довод. Однако то, что поначалу представлялось не более чем версией, впоследствии было подкреплено уликой: при обыске в доме Бориса был найден фетиш – кружевные трусики Ребекки, пропавшие из хранилища вещдоков уже после закрытия дела. – Борис, у тебя нет выбора. Мы можем сидеть тут хоть всю ночь. А если надо – и завтра, и послезавтра. У дознавателя, когда он говорил, изо рта летела слюна, и это, ко всему прочему, должно было подействовать на допрашиваемого угнетающе. Дверь отворилась, и в комнату вошел Теренс Моска. Мила сразу же заметила жирное пятно у него на вороте куртки; не иначе только что съел очередную гадость в фастфуде. – Как идут дела? – спросил капитан, не вынимая рук из карманов. Мила ответила, не глядя на него: – Пока ничего. – Расколется. – Моска буквально излучал уверенность в себе. – Почему вы так думаете? – Все раскалываются рано или поздно. Он и сам это знает. Может, с ним повозиться придется, но в конце концов он выберет наименьшее зло. – А зачем было арестовывать его при всех? – Чтоб захватить врасплох – зачем же еще? Мила не скоро забудет, как блестели глаза Стерна, когда он защелкивал наручники на запястьях того, кого считал своим третьим сыном. Узнав о находке при обыске, пожилой спецагент сам вызвался произвести арест и даже не стал слушать уговоров Роша. – А что, если Борис ни при чем? Всей своей громадой Моска встал между Милой и стеклом, вытащил руки из карманов. – За двадцать пять лет службы я ни разу, ни единого раза не арестовал невиновного. Мила не сдержала иронической усмешки. – Неужели? Так выходит, вы лучший в мире полицейский? – Присяжные по всем моим делам выносили обвинительные приговоры. И не потому, что я так уж непогрешим. А почему – хотите знать? – Еще как! – Потому что мир прогнил насквозь, агент Васкес. – Вы убедились в этом на собственном опыте? Мне просто любопытно… Моска и не подумал обидеться, ему даже нравился ее сарказм. – То, чему мы являемся свидетелями, то, что мало-помалу узнаём про вашего… Как уж вы его зовете? – Альберт.