Альфонс Беранже оказался шестидесятилетним старичком с по-детски припухлыми чертами лица. Но лицо это было вечно пунцовым из-за купероза, густо укрывавшего его нос и щеки. Всякий раз, как он улыбался, глаза превращались в щелочки. Исправительным учреждением он руководил двадцать пять лет; ему оставалось несколько месяцев до пенсии. Он был страстный рыбак, и в углу его кабинета всегда стояли удочка и ящик с крючками и наживкой. Вот уже совсем скоро он безраздельно отдастся любимому делу. Окружающие считали Беранже славным малым. За годы его управления в тюрьме не было ни одного эксцесса с применением насилия. С заключенными он вел себя по-человечески, и его подчиненные редко прибегали к телесным наказаниям. Альфонс Беранже читал Библию, будучи атеистом. Однако верил во второй шанс и не раз повторял, что при желании каждый заслуживает снисхождения, какой бы проступок он ни совершил. За ним закрепилась слава честнейшего человека, пользующегося всеобщим уважением и пребывающего в мире с самим собой. Но с некоторых пор он совершенно лишился сна. Жена говорила, что это в преддверии выхода на пенсию, но он-то знал, что это не так. Его мучило и не давало сомкнуть глаз приближение роковой даты, когда он будет вынужден отпустить на волю заключенного РК-357/9, так и не узнав, какое преступление тот совершил. – Это какой-то… уникум, – говорил он Миле, направляясь вместе с ней в крыло одиночных камер. – В каком смысле? – Он совершенно невозмутим. Мы ему и воду перекрывали в надежде, что он перестанет мыться. Так он продолжает начищать себя ветошью. Отнимем ветошь – он вместо нее робу свою использует. Хотели заставить его пользоваться тюремными ложками и вилками, так он есть перестал. – А вы? – Не могли же мы морить его голодом! Все наши попытки натыкались на железное сопротивление, причем оказанное в крайне мягкой форме. – А эксперты? – Трое суток буквально вылизывали камеру языком и ничего, ни единой чешуйки не нашли, чтобы провести анализ ДНК. Как это возможно, скажите на милость! Ежедневно мы роняем миллионы клеток в виде ресниц, волос, щетинок… Беранже проявил терпение опытного рыболова, чтобы добыть биоматериал. Он не сомневался, что рано или поздно добьется успеха. Но не добился. Его последней надеждой стала женщина из полиции, которая неожиданно явилась к нему в то утро и поведала историю, абсурдную до правдоподобия. По длинному коридору они дошли до железной двери, выкрашенной белой краской. Это была одиночка номер пятнадцать. Начальник тюрьмы глянул на Милу: – Твердо решили? – Через три дня этот человек выйдет на свободу, и боюсь, мы никогда его больше не увидим. Поэтому я решила твердо. * * * Тяжелая дверь отворилась и тут же закрылась у нее за спиной. Мила сделала первый шаг во вселенную заключенного РК-357/9. Он совсем не походил на словесный портрет, сделанный со слов Никлы Папакидис, которая увидела его в воспоминаниях Джозефа Б. Рокфорда. Сходство только одно – серые глаза. Маленький, узкоплечий, с выступающими ключицами. Оранжевая тюремная роба ему велика, поэтому рукава закатаны, штанины подвернуты. Волосы редкие – жалкие пучки по обеим сторонам головы. Он сидел на койке и держал на коленях железную миску, которую тщательно протирал желтой суконной тряпочкой. Возле себя на кровати он аккуратно разложил ложку, зубную щетку, пластмассовый гребешок. Должно быть, только что их вычистил. На Милу он едва глянул, не прерывая своей работы. «Явно знает, зачем я здесь», – подумала она. – Здравствуйте. Вы разрешите мне сесть? Он вежливо кивнул, указав ей на табурет у стены. Мила придвинула его поближе и села. Какое-то время единственными звуками в убогом помещении было мерное трение сукна по металлу. Обычные звуки тюремного быта не проникали в одиночную камеру. Многим такая тишина, возможно, давила бы на психику, но заключенного РК-357/9 это, похоже, нисколько не угнетало. – Всем тут интересно знать, кто же вы такой, – осторожно начала Мила. – У некоторых это стало прямо-таки наваждением. К примеру, у начальника тюрьмы. А также у заместителя окружного прокурора. Заключенные же слагают о вас легенды. РК-357/9 остался невозмутим. – Меня этот вопрос не мучает. Я и так знаю. В нашей группе вы именуетесь Альбертом. Вы человек, которого мы ловим. Опять никакой реакции. – Вы сидели в кресле Александра Бермана, в логове этого педофила. Вы встречались с Рональдом Дермисом в сиротском приюте, когда он был еще ребенком. Вы были на вилле Ивонны Гресс, когда Фельдер расчленял там трупы ее и детей. Ваш силуэт остался на стене среди кровавых брызг. Вы подвигли Джозефа Рокфорда на первое убийство в том заброшенном доме. Все они ваши ученики. Вы приобщили их к тем зверствам, что они совершили, а сами все время оставались в тени. Человек, ни на секунду не сбавляя ритма, продолжал надраивать свою миску. – Затем, чуть больше четырех месяцев назад, вы решили подставиться под арест. Я ничуть не сомневаюсь в том, для чего вы это сделали. В тюрьме вы встретились с Винсентом Клариссо, вашим сокамерником. Почти месяц вы натаскивали его перед выходом на волю. И Клариссо, как только вышел, приступил к выполнению вашего плана. Похитить шесть девочек, отпилить им левые руки и выставить на обозрение трупы, чтобы привлечь внимание к зверствам, оставшимся незамеченными. Пока Винсент все это проделывал, вы были здесь. Поэтому вменить вам ничего нельзя. Эти четыре стены – безупречное алиби. Но вашим шедевром был и остается Горан Гавила. Мила вытащила из кармана одну из аудиокассет, найденных в кабинете криминолога, и бросила ее на тюремную койку. Человек проследил глазами дугу, которую она описала в воздухе, пред тем как упасть в сантиметре от его левой ноги. Отвести ногу он даже не подумал. – Доктор Гавила вас никогда не видел и не знал. А вы его знали. Мила чувствовала, как учащается ее сердцебиение – от злости, от ненависти и еще бог знает от чего. – Вы нашли способ установить с ним контакт отсюда. Гениальный ход: вас поместили в одиночку, и вы начали говорить сами с собой, как умалишенный, а встроенный микрофон все записывал, и потом они отправили запись эксперту. Да не какому-нибудь, а лучшему в этой области. Мила показала на кассету: – Я прослушала все эти многочасовые записи. Они не канули в пустоту. Вы наговаривали это для Горана. «Убивать, убивать, убивать…» Он вас послушал и убил жену и сына. Вы терпеливо обрабатывали его психику. Скажите, как вам это удается? Вы блестящий подсказчик! Он либо не уловил сарказма, либо проигнорировал его. Но глаз от Милы уже не отрывал: должно быть, ему было любопытно дослушать историю до конца. – Вы не единственный, кто умеет забираться людям в голову. В последнее время я многое узнала о серийных убийцах. Они делятся на четыре категории: визионеры, миссионеры, сластолюбцы и властолюбцы. Но есть и пятая – так называемые убийцы-подсказчики. – Она вновь порылась в карманах и вытащила сложенный листок. – Самый известный – Чарльз Мэнсон, который науськал членов своей пресловутой «Семьи» совершить бойню на Сьело-драйв. Но мне думается, есть два еще более симптоматичных случая. – Развернув листок, Мила стала читать: – «В 2005 году японец по имени Фудзимацу в чате убедил восемнадцать человек, разбросанных по всему миру, совершить самоубийство в День святого Валентина. Все они были разного пола, возраста, материального положения, все нормальные мужчины и женщины без видимых проблем». – Она подняла взгляд на заключенного. – Как ему удалось подчинить их себе – до сих пор непонятно. Но вот еще один случай, самый, на мой взгляд, любопытный: «В 1999 году Роджер Блест из Акрона, штат Огайо, убил шесть женщин. Когда его схватили, он заявил, что его „подвигнул“ на это некий Рудольф Мигби. Судья и присяжные решили, что Блест разыгрывает сумасшествие, и приговорили его к смертельному уколу. В 2002 году, в Новой Зеландии неграмотный рабочий по имени Джерри Гувер убил четырех женщин и заявил в полиции, что его „подвигнул“ на это опять-таки Рудольф Мигби. Психиатр из прокуратуры вспомнил случай девяносто девятого. Гувер никак не мог знать о том случае, но выяснилось, что вместе с ним действительно работал Рудольф Мигби, который в 1999 году проживал в Акроне, Огайо». – Мила снова подняла на него глаза. – Ну как? Вам это ничего не напоминает? Человек не произнес ни слова. Его миска блестела, как новая, но он все еще не был доволен результатом. – Подсказчик сам физически не совершает убийств, поэтому его нельзя привлечь ни по какой статье. Чарльза Мэнсона лишь с помощью юридических ухищрений удалось осудить на несколько пожизненных сроков. Некоторые психиатры называют вас «шептунами» за вашу способность воздействовать на подсознание слабовольных людей. А для меня вы «волки». Волки бродят стаей. В каждой стае свой вожак. Остальные волки обычно нападают по его приказу. Заключенный РК-357/9 закончил начищать миску, поставил ее перед собой и сложил руки на коленях, ожидая продолжения. – Но вы превзошли всех. – Мила коротко засмеялась. – Ничто не доказывает вашу причастность к преступлениям, совершенным вашими питомцами. А без этих доказательств вы скоро станете свободным человеком. И никто ничего не сможет сделать. Мила перевела дух. Они смотрели друг на друга неотрывно. – Жаль, мы не знаем вашего настоящего имени, а то вы стали бы знаменитостью, в историю бы вошли, это я вам говорю. – Она подалась к нему, и в голосе ее зазвучала тихая угроза: – Но я все равно узнаю. Она встала, отряхнула руки от несуществующей пыли и быстро пошла к выходу. Но вдруг задержалась, позволив себе еще секунду понаблюдать этого человека. – Ваш последний выкормыш погорел. Винсенту Клариссо не удалось довести до конца ваш проект. Шестая девочка осталась жива. А это значит, что и вы потерпели поражение. То ли ей почудилось, то ли она в самом деле уловила какое-то движение на этом непроницаемом лице. – До встречи на воле. Она протянула ему руку. Такого он явно не ожидал. После долгой паузы все-таки безвольно поднял руку и ответил на рукопожатие. От прикосновения этих мягких пальцев Милу едва не стошнило. Он позволил ей выдернуть руку из своей. Она повернулась спиной и шагнула к железной двери. Постучала трижды, подождала, все еще ощущая его взгляд между лопаток. Изнутри послышался скрежет ключа, но прежде, чем дверь отворилась, заключенный РК-357/9 впервые открыл рот. – Девочка, – вымолвил он. Мила глянула через плечо, решив, что ослышалась. А заключенный уже вернулся к своему занятию – стал надраивать войлочным обрывком другую миску. Железная дверь захлопнулась за ней, и к ней проворно засеменил Беранже в сопровождении Креппа. – Ну что? Получилось? Мила кивнула и протянула руку, пожатую заключенным. Эксперт вооружился пинцетом и аккуратно соскреб с ее ладони прозрачную пленку, на которой отпечатались частички эпидермиса этого человека. Для сохранности Крепп тут же поместил ее в пробирку со щелочным раствором. – Теперь поглядим, кто же этот сукин сын. 5 сентября Белые барашки облаков лишь подчеркивают чистейшую голубизну неба. Соберись они все вместе, непременно закрыли бы целиком солнце. А так плывут себе, повинуясь ветру, и не мешают погожему дню. Сезон был очень долгим. Зима без всякого перехода уступила место лету. И сейчас, в сентябре, еще тепло. Мила ехала с открытыми окнами и чувствовала, как ветер ласково шевелит волосы. Она их отрастила, и это лишь одно из небольших изменений, случившихся с ней за последнее время. Другим стала юбка. Она вылезла из вечных джинсов и надела цветастую юбку. На сиденье рядом с ней стоит коробка, перевязанная большим красным бантом. Подарок она выбрала недолго думая, поскольку теперь все больше доверялась инстинктам. Она открыла для себя плодотворную непредсказуемость существования.