Не выказав недовольства, Мирон кивнул и полез за телефоном. Судя по содержанию беседы, звонил он вовсе не в скорую, а знакомому. Будем надеяться, что тот и вправду врач. Пока мой неожиданный гость разговаривал, я поставила чайник на плиту, достала из шкафа печенье и коробку конфет, рядом поставила сахарницу, машинально прислушиваясь к диалогу. Закончив с доктором, Мирон позвонил своему водителю, а я тут же навострила уши. «Определенно, вся эта ситуация на дороге произошла не просто так», – напряженно размышляла я. Мне было абсолютно очевидно, что это – знак. Записка Марии попала в мои руки, Мирон оказался знакомым Тины, его водитель – похитителем, а наша случайная встреча – намек на то, что я могу быть полезной в расследовании, и что-нибудь выведать. Поэтому, когда мой гость выдал последние указания Виталию и убрал телефон в карман пиджака, я робко кашлянула и спросила: – А этот молодой человек, который подвез нас – ваш водитель? Недоуменно покосившись на коробку овсяного печенья, Мирон нахмурился и ответил: – Да. – Его Виталий зовут? – продолжила я допрос, стараясь, чтобы мой тон был беззаботным и не вызывал подозрений. – Да. Да что ж это такое! Сердито взглянув на своего собеседника, я поджала губы. Можно же как-то поразнообразнее отвечать? – Давно у вас работает? – Я не понял, у тебя какие-то вопросы к моему водителю? – уточнил Мирон. «Если не считать того, что полчаса назад он сбил меня, спокойно идущую по тротуару, то нет», – мысленно ответила я, а вслух промямлила: – Нет, никаких вопросов. Вам чай или кофе? – Мне ничего. «Надо же, какой неприятный тип», – в сердцах подумала я. Не надо – вот и хорошо, и вообще, с чего это я вдруг кинулась его угощать? Демонстративно налив себе чай, я села напротив и сделала маленький глоток. Повисла неловкая тишина. На стенке мерно тикали часы, доставшиеся нам по наследству от бабушки – эдакий гигантский вариант наручных часов из неизвестного желтого металла. В квартире вообще было много старых вещей – мне они казались уютными, а маме избавиться от хлама не позволяла порядочность и теплые воспоминания, связанные с каждым предметом. Например, стол-книжка, который, наверное, был почти у всех жителей страны – раньше мы торжественно вытаскивали его в центр комнаты перед Новым годом, окружали разномастными табуретками и стульями, часть которых была позаимствована у соседей, и ждали гостей. Приезжала целая куча родственников, кто-то наряжался в Деда Мороза, а остальные непременно вешали на шею мишуру вместо украшений… – Тебе что, Виталик понравился? – вдруг выдал Мирон, буравя меня неприятным взглядом. Я вздрогнула, вынырнув из воспоминаний, и едва не разлила чай. – Мне? – Ты головой случайно не ушиблась? – ядовито поинтересовался Мирон. – А то минуты две уже в стену таращишься с печальным видом. Ты ж про Виталика выспрашивала, значит, понравился. Или есть какой-то другой повод? «Он не должен ничего знать про расследование», – испуганно подумала я. Не знаю, почему, но в груди разлилось стойкое ощущение, что кому-кому, а Мирону говорить про это точно не нужно. – Э-э, ну… Он симпатичный молодой человек, – от растерянности я опустила глаза в пол и даже покраснела, потому что ранее мне никогда не приходилось говорить о своих чувствах с незнакомцами. – У Виталика есть невеста. Да и не старовата ли ты для него? – прищурился Мирон. Простите, что? Я тут же выпрямилась, гневно сверкнув глазами. Ему самому-то сколько лет? Я бы дала тридцать, максимум – тридцать три, но кто его знает… Грине вроде бы тридцать пять, или я что-то путаю? – Мне двадцать семь, – с обидой сообщила я. – Ну-ну, – противно хмыкнул Мирон. – Любви все возрасты покорны. Не удержавшись, я продолжила: – Но в возраст поздний и бесплодный, на повороте наших лет, печален страсти мертвый след. – Что? – нахмурился мужчина. – Это продолжение известных строк из «Евгения Онегина», – пояснила я, радуясь в душе, что мне удалось поддеть собеседника. – Там говорилось о благотворных юношеских порывах, но вот что касается возраста «позднего и бесплодного» – увы. Лицо Мирона скривилось, словно он увидел дохлую мышь. Хотя, подозреваю, он просто таким родился. – Ты еще и зануда. – Я не зануда, – возмутилась я. – Классику должны все знать! – И много тебе знание классики в жизни пригодилось? – ехидно спросил он, обводя рукой окружающее нас пространство и тем самым намекая на огромную разницу в нашем финансовом положении. – Я на свою жизнь не жалуюсь, – парировала я. – И вообще… Это не ваше дело. А оскорблять кого-то, будучи его гостем – дурной тон. – Так ты меня в гости и не звала, я сам пришел, – усмехнулся он. И то верно. Решив, что дальнейшее препирательство бессмысленно, я невинным голосом спросила: – А про невесту – правда, или вы специально соврали? – Правда. – И как зовут счастливицу? – Слушай, э-э… – Алиса, – подсказала я. – Алиса, – фыркнул Мирон. Видать, имя мое ему не пришлось по душе. А у самого-то! – Ты что какая любопытная? Как ты сказала минуту назад – это не твое дело. – Ну и ладно, – пожала я плечами. – Не хотите говорить, не надо. И коварно добавила: – Наверное, вы просто завидуете. В это раз он так удивился, что не смог этого скрыть. Брови Мирона поползли вверх, затем он нахмурился. – Я? Завидую? – Да, вы. – Виталику? – повторил он, будто Виталик был не более чем муравьем под его подошвой. Подозреваю, что в голове Мирона так оно и было. –Ну, да, – кивнула я. – Им девушки интересуются, потому что он молодой и симпатичный. А вы уже в возрасте… Я окинула его взглядом и ехидно продолжила: – Сколько вам? Сорок? Сорок пять? – Мне тридцать четыре, – ледяным тоном ответил Мирон. – И ты сейчас договоришься. Разум кричал мне заткнуться, но остановиться я уже не могла. В конце концов, это он первым обозвал меня занудой, а потом еще и намекнул, что я бедствую. Да, на зарплату библиотекаря особо не разгуляешься, но нищими нас назвать сложно. И вообще, не всем же миллионы зарабатывать! А он, поди, их еще и нечестным путем нажил… Поймав себя на мысли, что размышляю как мать пропавшей Марии Лубкиной, я недовольно сказала: – Ладно, извините. А знание классики мне, между прочим, здорово в работе помогает. – И кем ты трудишься? – нахмурился Мирон, внимательно разглядывая мой скромный серебряный кулон с тусклым красным камушком. Внутри кулон был полым, там пряталась фотография моей прабабушки, которая погибла через два дня после моего появления на свет. Это украшение – единственное, что мне осталось от нее. Мама говорила, что прабабушка велела отдать мне кулон лично в руки, когда я подрасту, и обещание свое мама сдержала. Я открыла рот, собираясь гордо объявить свое место работы, но в дверь позвонили – громко и требовательно, как умеют врачи. Я бросилась в прихожую, но в подъезде вместо доктора обнаружилась запыхавшаяся Тина. – Алиска, ты цела? – спросила она, вручая мне пакет. Внутри что-то звякнуло, потом булькнуло. – Ага, – кивнула я, глядя, как подруга снимает сапоги. «Не то, что некоторые», – злобно подумала я, и покосилась в сторону кухни. Словно подслушав мои мысли, Мирон вышел в коридор, и, засунув руки в карманы брюк, с видимым облегчением произнес: – Привет, Тина. – Ты зачем Алиску сбил? – уперев руки в бока, поинтересовалась Бельская. – За рулем был не я. – Да какая разница! – отмахнулась Тина. – Ты, не ты, а человек пострадал! Ты пострадала? – Нет, – предательски промямлила я. Бельская выразительно вздернула бровь, и я тут же исправилась: – Чуть-чуть.