Они сидели за столом, под пылающими над ними звездами, ели, выпивали, беззаботно болтали. Вова впервые почувствовал себя раскованно и свободно рядом с возлюбленной. Язык больше не заплетался от волнения, слова не цеплялись одно за другое. Он чувствовал, что вот-вот наберется храбрости, и признается ей в своих чувствах. Надо только выпить еще бокал шампанского, а лучше два. – Ты скучаешь по прошлой жизни? – спросила Катя. – Ну, по той, до конца света. – Да, скучаю, – не стал врать Вова. – Тогда все было так, как должно быть. Тот мир был нашим. А этот…. Он не знал, кому принадлежит новый мир. Им ли? Но ведь они сейчас на положении крыс, что лазают по помойкам в поисках пропитания. А господствуют на планете иные существа, те, что прежде были людьми, но перестали быть ими раз и навсегда. – Я тоже скучала, – сообщила Катя. – Поначалу. Теперь уже меньше. Раньше, конечно, было лучше. Было больше всего. Ну, ты понимаешь. – Понимаю. – А теперь…. Даже не знаю, как сказать. Стало проще, что ли. – Проще? – удивился Вова. – Ну, да. Проще. Ты ничего никому не должен. Не надо ни учиться, ни работать. Да вообще ничего не надо. Можно делать все, что захочется, не оглядываясь на последствия. Последние слова она произнесла таким тоном, что Вова закипел в зоне бикини. Это был не просто намек. Это было сказанное почти прямым текстом предложение перестать болтать и переходить к делу. Притом речь шла отнюдь не о его глупом подростковом признании в любви. Катя явно намекала на кое-что другое. Кое-что более взрослое. Идя сюда, она явно рассчитывала не только на ужин. Вова уже открыл рот, чтобы на одном дыхании выпалить те самые заветные слова, которые твердил про себя последний месяц, но внезапно в нос ему ударил отвратительный запах ядреного пота. Вове показалось, что его засунули в подмышку, не знавшую мытья долгие месяцы. Катя тоже почувствовала этот смрад, и невольно зажала пальцами носик. – Что это такое? – простонала она. – Откуда эта вонь? Вова не успел ничего ответить, потому что увидел кое-что за спиной своей возлюбленной. Две зловещие черные фигуры. Одну небольшую и субтильную, над головой которой Вове померещился нимб профессионального страстотерпца. Вторую огромную и широкоплечую. Над ее головой Вове тоже кое-что померещилось. Но не нимб. Скорее – рога. – На что ты смотришь? – встревожившись, спросила Катя, которую откровенно испугало выражение лица ее кавалера. Она попыталась обернуться, но не успела. Что-то огромное, черное и жутко злое налетело на нее, и отшвырнуло в сторону вместе со стулом. Вова попытался вскочить на ноги, но те его не слушались. Ужас объял паренька, когда в свете звезд он узрел чудовище, прервавшее их романтический ужин. То был библейский зверь о семи ходках и одиннадцати наколках, огромный, жуткий, бородатый, чьи очи сверкали инфернальным огнем. За его спиной маячил еще один персонаж из святого писания – жертвенный агнец. Именно от этого агнца и несло потом, притом так мощно, будто на этом агнце вспахали три поля, а душ принять не позволили. – Мою еду жрете! – взревел зверь, и обрушил на стол свой пудовый кулак. Столик не выдержал этого, и рассыпался на куски. Тарелки, фужеры и подсвечник упали на песок. Бутылке шампанского зверь упасть не дал – поймал ее на лету, и тут же присосался к емкости, жадно поглощая напиток. Вылакал все до капли, отбросил тару в сторону, и громко рыгнул. – Помогите! – пронзительно закричала Катя. – Спасите! На нас напали злодеи! – Злодеи? – взревел зверь, и схватил девушку за волосы. Та завизжала, пытаясь вырвать свою гриву из пальцев монстра. – Это мы-то злодеи? – гремел голос зверя. – Мы? А кто чужую еду забрал? Кто жрал ее цинично и бессовестно, не опасаясь заслуженной кары? Мы, что ли? Вова вновь попытался встать на ноги и защитить свою возлюбленную от этого чудовища, явившегося из ночной тьмы, и вновь не сумел. Его парализовал ужас. Он даже забыл о том, что на его поясе висит кобура, а в ней пистолет. – Очкарик, иди и полюбуйся на этих бессовестных негодяев! – потребовал зверь. Жертвенный агнец приблизился и робко встал рядом со зверем. В его очах Вова увидел невыразимую муку. Походило на то, что агнца сегодня уже успели основательно принести в жертву. – Как вам моя тушенка? – рычал зверь, продолжая дергать за волосы визжащую Катю. – Как мои сухарики? Вкусные, а? Питательные? Славно, небось, попировали чужими-то харчами? Владик стоял рядом с Центом, и старался не смотреть на творимую им расправу. Ему было жалко этих людей. Правда, жалко. Но он понимал – извергу из девяностых просто необходимо на ком-то сорвать зло. Либо на орехи перепадет этим незнакомцам, либо отдуваться придется ему. Владик сегодня уже получил порцию адских процедур, и добавки ему не хотелось. Поэтому он даже не пытался вмешаться в творимый Центом беспредел. Пусть делает все, что угодно, лишь бы больше не подвергал его мучениям. – А ты что сидишь? – рявкнул Цент, обращаясь к Вове. – Столько моей тушенки съел, что встать не можешь? Он подскочил к парню, волоча за собой кричащую Катю, и двинул Вове кулаком по лицу. Того как ветром сдуло со стула. Он растянулся на песке, находясь в шаге от нокаута. Чувствовал себя так, будто его ударили пудовой кувалдой. Показалось, что сломано все лицо, и не только оно. – Что, думали, раз на дворе зомби-апокалипсис, так и управы на вас больше нет? – бушевал Цент. Он взмахнул рукой, легко оторвав визжащую девушку от земли. – А управа-то есть! – рявкнул он, и швырнул Катю на песок. Та упала рядом со своим кавалером, и тут же попыталась сбежать. Не вышло. Цент настиг ее, и вновь схватил за волосы. – Расправа грядет! – кричал Цент. – Владик, неси пилу! Неси топор! Неси секатор! – Спасите! – вопила девушка. – Поздно думать о спасении, – огорчил ее Цент. – Заботилась бы о спасении души, не стала бы жрать мою тушенку. В этот момент Цент заметил в роще свет фонариков. Кто-то приближался к ним. Не выпуская волосы пленницы, он потащил из кобуры пистолет. – А вот и подельники ваши пожаловали! – расплылся он в людоедской ухмылке. – Вот тут-то я вас всех оптом и умучаю. Первой на берег выскочила тетя Лена с пистолетом в руке. – Отпусти ее! – визгливо закричала она. – От…. Выстрела Владик не услышал – Машка залегла довольно далеко, и хор голосов заглушил его. Зато увидел результат. Женщину, которая наставила на Цента пистолет, отбросило назад, и она рухнула на песок. Владик видел капли крови и осколки черепа, разлетевшиеся в стороны от ее головы. Остальные члены группы, как раз пожаловавшие на берег, в страхе остановились. – Стволы на землю, руки кверху, – хриплым уголовным голосом приказал им Цент, поигрывая пистолетом. – Дернитесь, вас всех перещелкают, как эту вот курицу. И он указал пистолетом на труп женщины. – У меня четыре снайпера в засаде, – добавил Цент. – А у пятого базука. Скоро подъедут шестой и седьмой, у них вообще миномет. Стволы на землю, гады! Повторять не буду. Оружие упало на песок, а руки поднялись к звездному небу. Цент довольно улыбнулся, пройдясь взглядом по злостным расхитителям чужих припасов. Старый хрыч, парень с девкой, оба тощие и трусливые. Ну и еще эта парочка, затеявшая поздний ужин на берегу озера. Как будто никто не говорил им, что жрать по ночам не к добру. Особенно чужие продукты. Еще одна расхитительница припасов валялась на песке и медленно остывала. Машка в кой-то веки выстрелила на пять с плюсом, попав отменно, в голову. Хорошо бы девка наловчилась стрелять так же метко всегда, а не раз в месяц. Стоило вспомнить о ней, как Машка появилась сама. – Кого я убила? – выспрашивала она. – Мертвеца? Разбойника? – Ты убила тетю Лену! – завопила Катя, которую Цент продолжал держать за шевелюру. – Злодейка! Машка увидела свою добычу, и винтовка выпала из ее рук. По щекам покатились слезы раскаяния. – Я не хотела! – закричала она. – Боже! Я думала, она пытается убить моих друзей. – Она и пыталась, – сообщил Цент. – Ты все правильно сделала, тебе не в чем себя винить. Очкарик! – Да! – подпрыгнул Владик. – А вот ты виновен, не забывай об этом. А теперь пробегись, собери оружие этих олухов, и сложи его рядом со мной. Владик все исполнил, стараясь не встречаться взглядом с несчастными людьми, которым крупно не повезло в жизни – судьба свела их с Центом. – Простите меня, – умоляла Машка. – Да они простили, простили, – заверил ее Цент. – Простили же? По виду пленников нельзя было сказать, что простили. – Ну, что, на коленях что ли извиняться? – возмутился Цент, поражаясь вопиющей злопамятности этих нехристей. – Ладно, хорошо. Ну-ка живо на колени! Пленники дружно исполнили приказ. – Машка, извинись перед ними на коленях, и закроем тему, – сказал он девушке. – Владик. Дуй вон туда, где горит костер. Там их лагерь. Поищи веревку, или изоленту, если ничего не найдешь, тащи хоть ремни безопасности. Ну, что стоишь? Исполняй! Владик сорвался с места и побежал через рощу. – Как мне теперь с этим жить? – глотая слезы, спросила Машка, стараясь не смотреть на тело, распростертое на песке. – А ты делай как я, – посоветовал Цент. – Как? – Не парься. – Но я же убила человека. – И правильно сделала, иначе эта баба убила бы Владика или меня. Ну, Владика бы ладно, его, откровенно говоря, с каждым днем все более не жалко. Но вот меня убивать никак нельзя. Мы же одна команда, ты, я и еще этот, прыщавый. Фактически семья. А они чужаки. Враги. Еще, чего доброго, выяснится, что промышляют каннибализмом. После того, как они похитили харчи, предназначенные мне самим небом, я уже ничему не удивлюсь. 4