Вишу себе около станции долбанной и думаю: «И что же дальше, мужчина?» Ответа тоже нет. Карабины перестегивать — выше моих сил, лучше уж просто висеть в темноте, и все. Будь что будет. Чувствую, сон меня одолевает. В экстремальных ситуациях всегда так — могу и в самом неподходящем месте уснуть. «Ладно, — думаю, — посплю немного, а потом разбираться будем». Слабость, конечно. Слабость и самоустранение от проблем. Всегда ругал окружающих за подобный настрой, а оказывается, и у меня фокусы в сознании имеются. Проснулся от света. Слышу шепот: — Мишенька, что с тобой? «Мама пришла», — думаю, а сам еще на пляже около моря лежу. Солнце закатное, красота. Любуюсь и про видение странное думаю с шахтами и темнотой: мол, слава богу, это сон всего лишь. — Мишенька, — мама шепчет. — Очнись давай. Повернулся я с боку на бок, и на тебе — просыпаюсь в страшном сне своем. Фонарик какой-то светит. Но руки и дыхание на щеках осталось. — Мама, ты?.. — Это Аня, — слышу и понимаю, что девчонка на помощь мне спустилась. Тут же кино в моей голове обратно закрутилось, и сообразил я комичность этой ситуации. Признаюсь: — Я забыл, что делать надо. — Поняла, поняла, — шепчет Анечка. — Не переживай. И в щеку так нежно мне дышит. — Как же ты теперь труса целовать будешь? — бормочу. — А так и буду, — говорит. — Причем именно сейчас, пока ты в моей власти. И фонарь тушит. Поцелуй этот в полной тьме на высоте семидесяти метров никогда не забуду. Нежный такой. Тепло дыхания. Прикосновения. Перетекает что-то из губ в губы, неимоверно вкусное. Еще слаще сна моего… — Ты зачем свет потушил? — прервала поцелуй Анечка. — Спать захотелось. — Организм загасился, — говорит она непонятное. — Ну и что снилось? — Солнце, море… — Как тебе в ночь возвращаться? — Ты рядом, чего бояться? С моей вынужденной парковки стащила меня девчонка за пару минут. Сразу вспомнил, куда и что перестегивать, даже Аня удивилась: мол, не специально ли ты, паренек, комедию разыгрывал? Съехали в обнимочку. Дыхание Анино ухо щекочет, и поцеловать ее еще раз хочется. Внизу Петр и Лысый таращатся: мол, чего так долго? Аня им по-быстрому что-то специальное рассказала. Серега головой покивал и вьючиться давай. Пока я на себя груз наваливал, взгляды почуял. Несколько. Поинтересовался у Петра: может, эффект какой шахтный? Оказывается, здесь у каждого свое. Решил я расслабиться и постараться внимания этого постороннего не замечать. «Дальше видно будет», — думаю, и почему-то Козлякин мне вспомнился. Козлякин и оппоненты мои красноярские, что в Канске обосновались. Гоню их от себя, а они не уходят никак. Пыхтят в спину. «Нет, не шахты это на меня действуют, — думаю. — Не иначе, следит за нами Вова». Петру сомнения высказал. Тот отмахнулся: мол, ничего страшного, просто по одному не ходим. Работы у нас минимум: ставим лагерь. Ночуем. Находим сероводородный штрек. Берем то, что обнаружим, и отчаливаем. Пешим ходом или по веревкам, он пока не решил. После видно будет. Палатки поставили быстро. Пожрали. Петр двери старой насосной, где мы обосновались, на проволоку завязал и арматуры кусок изнутри к створке поставил. Если потянет кто, сразу брякнет — разбудит. Спать наметили шесть часов. Потом на поиски. Море во сне больше не появилось. Прятался я теперь от красноярской братвы по темным щелям и все время старался не сорваться в поток подземный, который невидимо где-то внизу шумел. Когда проснулся от тычка Петра, сразу сообразил, где я. Полез из мешка. Морду тру, а напарник мой офицерскую сумку свою открывает и план тащит. — Налево пойдешь, — говорит, — коня потеряешь, прямо пойдешь… — Не зови беду, — отвечаю. — Чую, в кармане клад. Он на меня как на идиота глянул, палец к губам приложил и вверх показывает. Понял я, что велит он мне лишнего не болтать. — Здесь хоть и вентиляции нет, — шепчет, — но «слово не воробей» — выражение как раз для этих мест. Смотри, вот мы, — и карандашом в план отцовский тычет. — От нас до места всего метров двести, а потом еще пяток вниз и налево десять. Я этот спуск знаю, там даже лестница одна живая должна быть. В свое время сам ее туда перетащил. Собираемся. Петр Анечку разбудил и на ухо ей инструкции шепчет. Та покивала, а потом ПМ свой выудила и в спальнике рядышком приспособила. Бодряк у меня в самый раз, будто не шесть часов спал, а все десять. Завтракать не стали. — Пристреляемся сначала, — партнер говорит. — Территорию посмотрим. Пошли. Лучики наши мельтешат-мельтешат. Под ногами хлюпает, за спиной шуршание непонятное. Проводник не торопится. Светит по стенкам. Внимательно смотрит. Коридоры не тесные, вольно идем. Воздух камнем пахнет, где-то вдали — журчание. Иной раз капля на лицо упадет. Выходим на пространство большое. — Двор рудничный, — Петр шепчет. — Если не ошибаюсь, вот она, Заморенка территория. На часы гляжу. Действительно, все мои ориентиры всмятку. По состоянию — утро, а на самом деле — три часа ночи. Проводник пассы мои заметил и шепчет: — Если и следил кто, то спит он сейчас, скорее всего. Вся моя задумка на пристрелку именно из этого исходит. Пробежимся сейчас не спеша и посмотрим, жив ли тот угол, что на папашиной карте указан. Давай по земле возле переходов светить. Поднял что-то и к губам приложил. — Неаккуратно, — говорит. — Прав ты, Миха. Похоже, гости у нас. Оказывается, наткнулся он на обертку конфетную. — Хоть бумага и вощеная, — рассказывает, — но уже за полсуток влага должна на нее сесть, а тут сухая, будто час назад бросили. Разворачивает и читает: — Барбарис. Неаккуратно. Ты, Миха, теперь внимательней гляди. Сладкоежки — те же курильщики, от них следы в любом случае будут. — Этим ходом пойдем? — спрашиваю. — Как они, так и мы. Жалко, я, как Вовка, не могу в темноте видеть. С фонарями идти придется… И совсем уже тихо шепчет: — Ты давай тылы просматривай, вдруг мелькнет кто? Тихо задышал я после этого и уши растопырил, как в фильмах про индейцев. Догадки догадками, а если кто-то здесь действительно есть, так уж точно по нашу душу. Сон вспомнился, где красноярская братва меня достать пыталась. «Ну уж нет, — думаю. — Кого-кого, а их здесь быть не может. Канск хоть город и маленький, но директор-то не ошибется — номера же не сдали». Раздумываю и понимаю, что может произойти что угодно. Нечисто в шахтах, ой нечисто. Только спокойствие Петра меня в норме и держит. Идет себе с ружьишком наперевес. Вроде вольно топает, широко, а шума от него и нет почти. Давай я ему подражать. Чувствую, еще немного покорячусь и завалюсь где-нибудь. Тут как раз напарник мой остановился и пальцем вперед тычет. Подошел, смотрю: вагонетки за выходом стоят, рудой наполненные. Ледок сверху слюду прихватил и даже наросли палочки такие ледяные снизу вверх. — Налево пойдем, — Петр шепчет. — Если смотрят, то пускай со следа сбиваются. — А нам куда на самом деле? — спрашиваю. — Направо, но мы в обход. Дальняя дорога — не самая длинная. — Насколько больше идти?