— Вы содержите архив в образцовом порядке, господин Као, — отметил судья. — Нигде нет ни пылинки. — Я слежу, чтобы писари ежемесячно снимали все с полок, чтобы отполировать коробки и проветрить документы, — с довольной улыбкой пояснил советник. — Заодно и насекомые не заведутся! Про себя судья пожалел, что в архиве такая безупречная чистота. Если бы старые документы на верхних полках покрывала пыль, на тех, которыми интересовался студент, остались бы следы его пальцев. — Я полагаю, убитый студент тоже работал за этим столом? — Да, ваша честь. Он изучал документы, которые относятся к крестьянскому восстанию. Они вон там, на нижней полке. Очень умный был молодой человек, ваша честь, глубоко вникал в административные проблемы. Когда я приходил сюда, то часто видел, как он просматривает и более свежие документы. Серьезный был исследователь, никогда не втягивал меня в пустые разговоры. Ну вот, ваша честь, на этом все. — Спасибо. Не буду отрывать вас от работы, господин Као. Если мне потребуется какой-то определенный документ, я попрошу о помощи вашего писаря. Когда советник ушел, судья Ди уселся за стол и открыл первую папку. Седобородый писарь вернулся к бумагам, которые он разбирал на дальнем конце стола. Вскоре судья уже погряз в уголовных делах. Одно или два показались ему интересными, но он нигде не смог предположить судебных ошибок, а фамилия Сун попалась лишь однажды, в деле о мошенничестве. Когда молодой писарь принес судье чай, тот с удивлением обнаружил, что до полудня остался всего час. Еще писарь сообщил, что наместник до сих пор в четвертом дворе резиденции вместе со своими гостями. Значит, полуденную трапезу тоже накроют там. Подавив вздох, судья решил, что разберет коробку, где содержатся документы, касающиеся измены генерала Мо Тэлина, который был признан виновным в преступлении против государства и казнен вместе со всеми своими союзниками. Нельзя было исключать, что кто-то из них стал жертвой ложного обвинения. Стоило судье открыть коробку, как его губы сами собой изогнулись в довольной улыбке, потому что папки в ней лежали небрежно и порядок их был нарушен. В таком образцовом архиве это могло означать лишь одно: он на верном пути. Студент явно просматривал эти документы и поспешно засунул их обратно в коробку, когда в зал кто-то вошел. Сверяясь с номерами папок, судья аккуратно разложил их на столе. В первой оказалось краткое изложение дела Девятого принца. Там в осторожных выражениях высказывалось предположение, что принц был человеком неуравновешенным, болезненно подозрительным, подверженным приступам глубокого уныния, завистливым и гневливым. Когда однажды в припадке ярости он чуть было не убил придворного, император отправил его во дворец в Цзиньхуа, надеясь, что спокойная жизнь пойдет ему на пользу. Однако принц принялся растравливать себя мыслями о якобы нанесенных ему обидах. Его подхалимы-придворные твердили, что он народный любимец, а честолюбивая властная супруга постоянно подзуживала его. В конце концов в мозгу принца созрел совершенно безумный план мятежа и захвата Трона дракона. Когда он попытался привлечь на свою сторону недовольных из числа чиновников и военных, нелепый заговор разоблачили. В Цзиньхуа был послан наделенный всей полнотой власти цензор в сопровождении полка императорской гвардии. Гвардейцы окружили дворец, и цензор вызвал принца с супругой для допроса. Он сказал принцу, что императору все известно, однако тот готов простить мятежника при условии, что принц прикажет своим людям сложить оружие и немедленно вернется в столицу вместе с женой. Тогда принц выхватил меч и убил жену на месте, а потом перерезал себе горло. Гвардейцы заняли дворец и поместили под арест его обитателей, а цензор изъял оттуда все документы. Это произошло в четвертый день второго месяца восемнадцать лет назад. В тот же день цензор начал расследование. Все посвященные в план восстания придворные и другие сообщники принца были без промедления казнены: император собирался простить принца из-за его помрачившегося рассудка, но у остальных заговорщиков такого оправдания не было. В лихорадке последующих тревожных дней многие безнравственные люди попытались разделаться с личными врагами, ложно обвиняя их в измене. Подобное сплошь и рядом происходит во время серьезных кризисов с масштабными последствиями. Цензор тщательно рассмотрел эти обвинения, большинство из которых были анонимными. Среди них попалось длинное неподписанное письмо, где сообщалось, что отставной генерал Мо Тэлин входил в число мятежников и что на женской половине его дома в определенном месте спрятана компрометирующая переписка с Девятым принцем. Цензор приказал обыскать генеральский особняк, письма действительно были обнаружены именно там, где указывалось в анонимке, и генерал был арестован по обвинению в государственной измене. Он все отрицал, утверждая, что письма подделал и подбросил кто-то из его старых врагов. Однако цензору стало известно, что генерал счел, будто его несправедливо обошли при присвоении очередного звания, преждевременно вышел в отставку и вернулся в родной уезд Цзиньхуа лелеять свои обиды. Бывшие соратники генерала свидетельствовали, что он часто заводил разговоры о грядущих переменах, которые дадут способным людям шанс занять подобающее им место. Цензор изучил письма и счел их подлинными. Генерал был осужден и казнен вместе с двумя взрослыми сыновьями, как того требовал суровый закон о государственной измене. Все его имущество конфисковало государство. Судья Ди откинулся на стуле. Отчет был захватывающим, а оттого, что судья изучал его в том же самом суде, где был вынесен приговор, возникало ощущение реальности, которого обычно так не хватает историческим документам. Судья углубился в список генеральского окружения и конфискованной собственности, и вдруг у него перехватило дыхание. У генерала было три жены и две наложницы, фамилия второй была Сун. Дополнительные сведения о ней отсутствовали: она не подвергалась допросу, потому что лишила себя жизни, повесившись вечером третьего дня второго месяца, накануне прибытия цензора в Цзиньхуа. Она родила генералу сына по имени Ивэнь, которому было пять лет, когда с Мо и его окружением случилось непоправимое. Все сходилось! Наконец-то судья нашел зацепку, обнаружить которую так надеялся! Удовлетворенно улыбаясь, он выпрямился на стуле. Однако улыбка вдруг застыла у него на лице. Студент вернулся отомстить за отца. Это могло означать лишь одно: Сун обнаружил доказательства невиновности генерала Мо. Следовательно, он заподозрил автора анонимного доноса в том, что тот сфабриковал уличающие письма и таким образом стал убийцей генерала. А тот факт, что студент убит, служил неопровержимым доказательством его правоты. О Небеса, что за ужасная судебная ошибка произошла тогда, восемнадцать лет назад! Судья взялся за протокол слушания дела и, подергивая себя за усы, пробежал его глазами. В пользу генерала Мо говорило лишь то, что никто из участников заговора Девятого принца ни разу не упомянул его в своих показаниях. Однако цензор отклонил этот довод на том основании, что Девятый принц был очень подозрителен и не доверял своим союзникам. Приговор основывался на найденных в генеральском доме письмах, которые были написаны почерком принца на его почтовой бумаге и запечатаны его личной печатью. Качая головой, судья Ди обратился к тексту анонимного доноса, вернее, к его копии, переписанной равнодушной рукой клерка, потому что подлинник был отправлен в столицу. Однако, судя по безупречному стилю, его автором был высокообразованный человек. На полях документа была копия сделанной цензором приписки: «Это письмо, вероятно, написал недовольный придворный. Незамедлительно проверить содержание и почерк». Из следующего документа судье Ди стало известно, что, несмотря на все усилия подчиненных цензора, вычислить доносчика так и не удалось. Правительство обещало тому, кто написал этот донос, значительное вознаграждение, но за ним никто не явился. Медленно поглаживая длинную бороду, судья размышлял над делом. Подделать письма Девятого принца, заверенные личной печатью, которую тот всегда держал при себе, было невозможно. Кроме того, у цензора была репутация абсолютно честного и весьма способного следователя, который успешно раскрыл целый ряд других запутанных преступлений, связанных с высокопоставленными персонами. Судья Ди помнил, что его собственный покойный отец, государственный советник, порой рассказывал об этих делах, высоко оценивая проницательность цензора. Если уж он признал генерала виновным, значит, был полностью в этом убежден. Судья встал и принялся расхаживать взад-вперед по архиву. Какие новые доказательства мог обнаружить студент? Когда происходили все эти события, ему было всего пять лет, а значит, либо до него дошли какие-то слухи, либо он разыскал в архивных документах что-то новое. Как же узнать, что именно выяснил Сун, если сам он убит и убийца похитил с его съемной квартиры уличающие бумаги? Самым разумным казалось поскорее взяться за поиски родни матери студента. Судья подозвал старого писаря и спросил: — Много ли в этих краях семей по фамилии Сун? Седобородый писарь веско кивнул. — Очень много, ваша честь. Богатых и бедных, состоящих между собой в родстве и не состоящих. Раньше, понимаете ли, этот уезд даже носил название Сун. — Принесите мне налоговый реестр года Собаки, раздел «Платежи», но только ту часть, которая касается семей по фамилии Сун. Когда старик принес конторскую книгу и раскрыл ее перед судьей на столе, тот принялся искать Сунов с самым низким доходом, поскольку мать Суна была всего лишь второй наложницей. Ее отец, скорее всего, принадлежал к числу безземельных крестьян, мелких лавочников или ремесленников. Таких нашлось всего с полдюжины. Третьим по счету шел Сун Вэньта, владелец овощной лавки, с одной женой и двумя дочерями. Старшая вышла за торговца скобяными товарами по фамилии Хван, а младшую продали генералу Мо в качестве второй наложницы. Ткнув пальцем в строку списка, судья Ди сказал: — Пожалуйста, выясните в реестре населения за этот год, жив ли еще этот господин Сун. Старый писец подошел к полкам у боковой стены и, шаркая, вернулся с охапкой толстых свитков. Разворачивая их один за другим и просматривая сделанные бисерным почерком записи, он бормотал себе в бороду: «Сун Вэньта... Сун Вэньта...» Наконец он поднял глаза и покачал головой. — Должно быть, он и его жена умерли, не оставив потомков мужского пола, ваша честь, потому что в списках этой семьи больше нет. Желаете узнать, ваша честь, в каком году они скончались? — Нет, в этом нет необходимости. Принесите мне список гильдии торговцев скобяными товарами. Судья встал со стула. Это была его последняя надежда. Седобородый открыл большую коробку с ярлыком «Малые гильдии», достал оттуда тонкую тетрадь и вручил судье. Пока старик собирал свитки со списками городских жителей, судья Ди листал тетрадь. Да, в ней обнаружился торговец скобяным товаром по фамилии Хван, жена которого в девичестве носила фамилию Сун. Рядом на полях стоял кружок, обозначавший, что Хван задолжал своей гильдии взнос. Жил он в переулке неподалеку от восточных ворот. Выучив адрес, судья с довольной улыбкой бросил тетрадь на стол. Засев за бумаги, касающиеся родственников Мо, Ди обнаружил, что после казни генерала его семью разбросало по стране. Сына покончившей с собой наложницы, Суна Ивэня, забрал к себе в столицу его неродной дядя. Вынув из папки копию анонимного доноса, судья сунул ее в рукав, поблагодарил старого писаря и сказал, что документы можно убрать на место. Потом он направился в резиденцию. На подступах к четвертому двору судья услышал детские крики и смех. Очаровательная сцена предстала перед его глазами. Около двух десятков детей, одетых в яркие платья, резвились вокруг высокого, в человеческий рост, алтаря Луны в центре выложенного плиткой двора. На вершине алтаря виднелась длинноухая белая фигурка Лунного Кролика, сделанная из теста и водворенная на горку круглых праздничных лепешек с начинкой из сладких бобов. У подножия находилось множество блюд и мисок со свежими фруктами и сластями, а по углам стояли высокие красные свечи и бронзовые курильницы, которые должны были зажечь с наступлением темноты. Судья Ди пересек двор и оказался на широкой мраморной террасе, где расположилась, наблюдая за происходящим, небольшая группа людей. Придворный поэт и Могильщик Лу разместились у самых перил, а Ло, академик и поэтесса — чуть в глубине, возле большого резного кресла черного дерева на низком помосте. В кресле сидела хрупкая старая дама в длинном черном платье, ее белоснежные волосы были гладко зачесаны ото лба назад. В морщинистой руке она держала трость из черного дерева с зеленой нефритовой ручкой. За креслом со строгим видом стояла высокая красивая женщина средних лет в облегающем зеленом шелковом платье с вышивкой. Несомненно, это была Первая жена наместника. За ней в полусумраке зала Ди увидел примерно два десятка женщин, должно быть, это были остальные жены со своими служанками. Судья Ди подошел к сидящей в кресле даме и отвесил низкий поклон перед ее помостом, не обращая больше ни на кого внимания. Пока дама изучала его своими проницательными старыми глазами, До нагнулся к ней и почтительно прошептал: — Матушка, это мой коллега Ди из Пуяна. Старая дама кивнула маленькой головкой и приветствовала судью тихим, но на удивление чистым голосом. Тот уважительно спросил о ее возрасте и узнал, что ей семьдесят два года. — У меня семнадцать внуков и внучек, судья! — гордо заявила она. — Боги благословляют благочестивые семьи многочисленным потомством, госпожа, — провозгласил своим трубным голосом академик. Старая дама с довольной улыбкой закивала головой. Судья Ди приветствовал Шао, потом поклонился придворному поэту и Могильщику Лу и, наконец, поинтересовался здоровьем поэтессы. Та ответила, что благодаря усердным хлопотам Первой жены наместника Ло чувствует себя хорошо, однако судья подумал, что она осунулась и побледнела. Отозвав в сторонку своего коллегу, Ди сказал ему тихим голосом: — Студент был сыном генерала Мо Телина от наложницы по фамилии Сун. Он приехал сюда доказать, что его отец был осужден по ложному обвинению. Все в точности так, как он сказал Шафран. Сун не стал пользоваться вымышленным именем, потому что его увезли отсюда в пятилетием возрасте, а из родни в живых у него тут осталась только тетка. Приободрись, До. Пусть даже действительно будет доказано, что танцовщицу убила Юлань, у тебя будут хорошие шансы избежать неприятностей, если ты сможешь доложить об открывшихся обстоятельствах, подтверждающих, что генерала Мо Тэлина казнили по ложному обвинению. — Благословенные Небеса, Ди, что за прекрасные новости! Расскажешь мне о них поподробнее за столом. Трапезу накроют прямо здесь, во дворе, на свежем воздухе. И он указал на открытую галерею, которая тянулась вдоль задней части террасы. Между колонн стояли столы с блюдами холодных закусок, чередующимися с тарелками искусно уложенных в пирамиды праздничных лепешек. — Ло, я сейчас должен уйти. Мне нужно навестить кое-кого в городе, а потом пойти в святилище Черной Лисицы. Но я попытаюсь успеть к четырем, чтобы не опоздать к началу обсуждения твоих стихов. После того, как они вернулись к остальным, мать Ло намекнула, что хотела бы удалиться. Академик и остальные раскланялись со старой дамой, а Ло вместе с Первой женой проводили ее в дом. Судья Ди сообщил академику, что к нему прибыл из Пуяна гонец со срочными бумагами, и извинился, что не сможет присутствовать на трапезе. — Долг превыше удовольствия. Вы можете идти, Ди! Глава 15 Первым делом судья отправился к себе в покои, потому что ему нужно было тщательно приготовиться к предстоящему визиту. Родственники людей, казненных за государственную измену, пусть даже и очень дальние, всегда смертельно боятся властей. Даже после многих лет в таких делах могут всплыть новые обстоятельства, грозящие им опасными осложнениями. Судья вынул из шкатулки с письменными принадлежностями полоску красной бумаги и крупно написал на ней: «СУН ЛЯН», справа добавил: «поверенный», а слева — вымышленный адрес в Кантоне. Переодевшись в простое синее платье из хлопка и надев на макушку черную шапочку, он вышел из судебной управы через боковые ворота. На углу он нанял маленькие носилки. Кули стали протестовать, когда он приказал доставить его к скобяной лавке Хвана, ссылаясь на то, что путь туда слишком долог, а дороги в таком бедном районе слишком плохи. Но после того, как судья, не торгуясь, согласился с ценой и вдобавок сразу оделил их щедрыми чаевыми, они радостно пустились в путь. Процветающие лавки на главной улице напомнили судье, что Хван задолжал взносы своей гильдии. Это означало, что он живет в отчаянной бедности. Судья велел носильщикам остановиться и купил на серебряную монету большой отрез дорогой синей ткани. В соседней лавке он приобрел двух копченых уток и коробку сладких лепешек. Совершив эти покупки, судья Ди продолжил свой путь. Носилки миновали рынок, а следом за ним — жилой квартал, который судья узнал: там жил чаеторговец Мэн. Потом они очутились в бедном районе, узкие вонючие улочки которого были как попало замощены неровными булыжниками. Игравшие среди мусора полуголые дети замирали, провожая глазами носилки, которые явно редко появлялись в этих местах. Не желая привлекать к своему визиту излишнего внимания, судья приказал высадить его перед небольшой чайной. Один носильщик остался возле носилок, а второй пошел вместе с судьей, неся отрез ткани и корзину с утками. Судья порадовался, что взял его с собой, потому что вскоре они оказались в похожем на муравейник переплетении кривых улочек, и носильщику то и дело приходилось на каком-то местном диалекте спрашивать дорогу. Лавка Хвана представляла собой уличный ларек под заплатанным парусиновым навесом, который крепился к крыше находящегося позади сарая из необожженных кирпичей. Дешевые глиняные чайники свисали с перекладины над уставленным мисками и блюдами столом на козлах. За этим импровизированным прилавком какой-то широкоплечий мужчина в потрепанной одежде старательно нанизывал на нить медные монетки. Когда судья Ди положил на прилавок свою красную карточку, мужчина покачал головой. — Я могу разобрать лишь фамилию Сун, — сказал он неприветливым грубым голосом. — Что вам нужно? — На моей карточке написано, что я Сун Лян, поверенный из Кантона, — объяснил судья. — Понимаете, я дальний родственник вашей жены, сын одного из ее неродных дядьев. Зашел вот навестить вас по дороге в столицу. Смуглое лицо Хвана осветилось. Обернувшись к женщине, которая сидела на скамье у стены с шитьем на коленях, он воскликнул: — Похоже, один их твоих сородичей наконец-то вспомнил о тебе, женщина! Это твой брат из Кантона, Сун Лян! Прошу вас, господин, заходите, вы проделали такой долгий путь! Женщина быстро вскочила на ноги. Судья Ди велел носильщику передать ей покупки, а потом подождать возле уличного ларька напротив. Торговец провел судью в комнатушку, которая служила сразу и спальней, и гостиной, и кухней. Пока он поспешно протирал жирный стол какой-то тряпкой, судья сел на бамбуковую табуретку и сказал женщине: — Троюродный дядя написал мне из столицы, сестра, что ваши родители умерли, но дал мне ваш адрес. Мой путь лежит через этот город, и я подумал, что заскочу к вам с маленькими подарками к сегодняшнему празднику. Развернув сверток, женщина расширившимися глазами смотрела на отрез ткани. Судья решил, что ей, пожалуй, около сорока. Лицо ее было правильным, но исхудавшим и морщинистым. Потрясенный Хван воскликнул: — Вы слишком добры к нам, брат! Милостивые Небеса, что за прекрасная материя! Как же я только смогу отплатить вам за такой дорогой... — Без труда! Позвольте одинокому путнику разделить трапезу в честь праздника Середины осени со своей родней! Я готов внести в застолье свой скромный вклад. Он поднял крышку корзины и достал оттуда коробку с лепешками. А Хван тем временем не мог оторвать глаз от содержимого корзины.