Вопрос был смелый, и председатель ужасно возгордился, что его задал, но и перепугался. — Так просто, дурачились… — И ничего больше? — Я лично, во всяком случае, ничего больше себе не позволил. — А ваши приятели? — Не знаю… Я не видел, чтобы кто-нибудь подымался наверх… Снова смех, улыбки; только Эмиль и Детриво не усмотрели в этих словах ничего особенного. Это был их язык, и они говорили о хорошо знакомых им вещах. — Итак, я не буду просить вас рассказывать о самом инциденте, о котором нам исчерпывающим образом сообщил нынче утром господин следователь. Полагаю, что вы часто бывали у мадемуазель Лурса? — Да, часто. — Пили и танцевали? А вы не боялись, что вас застигнет на месте отец этой девушки? Самое любопытное было то, что Детриво поглядел на Эмиля, как бы спрашивая у него совета: «Что отвечать?» А председатель продолжал: — Пойдем дальше! Присутствие Большого Луи в доме внесло изменения в привычки вашей группы? — Мы боялись. — Ага! Боялись! Боялись, разумеется, того, что Большой Луи устроит скандал? — Нет… Да… Мы его боялись! Лурса глубоко вздохнул. Болван несчастный этот председатель! Совсем ничего не понимает! Разве сам он не помнит своих детских страхов? Мальчишки играли в гангстеров, и вот в их компанию затесался настоящий гангстер, здоровая скотина с татуировкой, он и в тюрьме сидел, и, возможно, совершил не одно преступление!.. Большой Луи пользовался этим, разрази тебя гром! Он им такого про себя нарассказал, чего и не бывало! А они, фанфароны, хвастались перед ним своими мелкими кражами! — Подумайте хорошенько, прежде чем отвечать, так как это очень важно. Возникал ли у вас вопрос о том, чтобы отделаться от Большого Луи и каким способом отделаться?.. Я спрашиваю, говорили ли вы об этом на ваших сборищах, или, может быть, дома, или в «Боксинг-баре», или еще где-нибудь? — Да, господин председатель. — А кто говорил? — Не помню. Просто говорили, что он будет всю жизнь нас шантажировать, что в нашем лице он напал на золотую жилу, что он вечно будет требовать от нас денег… — А говорили о том, что его надо убить? — Да, господин председатель. — Так-таки хладнокровно обсуждали этот вопрос? Да нет, вовсе не хладнокровно! Лурса энергично задвигался на скамейке. Все это бесполезно, раз никто не желает вникнуть в разговоры и лексикон этих мальчишек! Если они даже обсуждали план убийства в мельчайших подробностях, все равно это ничего не значило! Они выдумывали разные драмы просто для забавы, вот и все! — Мэтр Лурса… Вы хотите задать вопрос свидетелю? Он, очевидно, заметил, что Лурса ерзает на скамье. — Да, господин председатель… Мне хотелось бы, чтобы вы спросили, кто из них, кроме Маню, был влюблен в Николь! — Свидетель, слышали вопрос? Прошу вас, не смущайтесь. Я понимаю, что создалось не совсем обычное положение, но вы должны видеть в мэтре Лурса только защитника подсудимого. Отвечайте. — Не знаю. — Разрешите, господин председатель? До появления Маню кто был обычным кавалером Николь? — Эдмон Доссен… — Другими словами, он старался прослыть ее любовником, а на деле им не был, не так ли? Это, в сущности, входило в игру! Но был ли еще кто-нибудь влюблен, по-настоящему влюблен в Николь? — Думаю, что Люска… — Делал ли он вам соответствующие признания? — Нет! Он вообще неразговорчив… — Ваша шайка распалась оттого, что произошел несчастный случай и в доме лежал раненый? Детриво молчал, а Лурса добавил: — А может быть, скорее из-за того, что у Николь появился настоящий любовник? В глубине зала началась толкотня, так как задним тоже хотелось видеть. Детриво не знал, что ответить, и опустил голову. — Всё, господин председатель. — Больше вопросов нет? Господин прокурор? — Вопросов больше нет! — Никто не возражает, если свидетель отправится в свой гарнизон? Благодарю вас. Все заранее знали, что рано или поздно придется коснуться таких вопросов, но господин председатель все-таки почувствовал, что его начинает лихорадить. — Введите мадемуазель Николь Лурса… Прошу прощения, господин адвокат. Вместо того чтобы постараться стать как можно незаметнее, Лурса еще больше раздулся! — Клянитесь говорить только правду, одну только правду. Подымите правую руку, скажите: клянусь. Вы заявили полиции, а потом на следствии, что вечером седьмого октября подсудимый находился в вашей спальне… — Да, господин председатель. Николь смотрела на него любезно, просто, с великолепным самообладанием. — Поднимались ли вы вдвоем навестить раненого? — Нет, господин председатель. Я ходила к нему одна в девять часов, относила ему ужин. — Следовательно, посещения Маню не были связаны с уходом за Большим Луи? — Нет, господин председатель. — Хорошо, на ответе не настаиваю… В этот вечер вы не ждали никого из ваших приятелей? — Никого! Они уже несколько дней ко мне не приходили. — И вам известно, почему не приходили? — Потому что знали, что мы предпочитаем быть одни. Присутствующие наблюдали за Лурса, пожалуй, еще с большим любопытством, чем за Николь, и Лурса внезапно захотелось им улыбнуться. — В котором часу Эмиль ушел от вас? — Около полуночи. Я настояла, чтобы он вернулся домой пораньше и лег спать, так как у него был усталый вид. — И это вы называете рано ложиться? — Обычно он уходил в два-три часа ночи… Рожиссар вертел в пальцах карандашик и разглядывал его с бесконечным интересом. — Вы говорили о Большом Луи? — Точно не припомню, но думаю, что нет. — Когда Маню расставался с вами на пороге вашей спальни, он решил немедленно отправиться домой. Однако несколько минут спустя ваш отец видел, как он спускался с третьего этажа. Это верно? — Совершенно верно. — А что, по вашему предположению, Маню делал на третьем этаже?