В крайнем случае, если бы полиция подняла всех на ноги, она могла бы разыскать итальянца-контролера, который проверял проездные билеты около Падуи, и тот, конечно, вспомнил бы, что вырвал из билетной книжки незнакомца розовый талон. А полицейский из Домодоссолы, медленно перелиставший паспорт и вернувший его владельцу с почтительным поклоном?.. Кстати, почему он ему поклонился? Ведь не поклонился же он Кальмару. Может быть, потому, что это был человек, известный или занимавший видное положение в какой-то стране? Скажем, дипломат? Нет, неизвестный не походил на дипломата, он ни на кого не походил. По существу, описать его было бы невозможно. Кальмар нашел окошечко, где меняли валюту. Перед ним стояли человек шесть: несколько американцев и две немки. Американцы протягивали в окошко аккредитивы, кассир просил их расписаться, а потом, после беглого сравнения подписей на корешке и на чеке, выдавал французские деньги. Один иностранец затеял было спор с ним, не соглашаясь с выданной ему суммой, но две немки — мать и дочь, стоявшие позади него, стали проявлять нетерпение и заставили его отойти. Время приближалось к полудню, и Кальмар опасался, что касса закроется на обед. Тут он вспомнил, что оставил пакет с чемоданчиком на сиденье, хотя намеревался остановиться на какой-нибудь тихой улице и спрятать его в багажник. Ну, да что там! Машина заперта, а небрежно перевязанный пакет едва ли привлечет воров. Перед Кальмаром оставались еще два человека… Потом один, теперь его очередь. Кальмар протянул стодолларовую бумажку — только бы не дрожала рука. Как он и ожидал, кассир удивленно поднял на него глаза, пощупал ассигнацию большим и указательным пальцами, дабы убедиться, что она должной толщины и плотности, затем посмотрел ее на свет. — Одну минуту, пожалуйста. Кассир откинулся назад, выдвинул ящик стола, находившийся на уровне его живота, и вытащил оттуда узкий реестр с колонками цифр. Хотя все это длилось несколько секунд, позади Кальмара уже образовалась очередь из нескольких молодых итальянцев. Задвинув ящик, кассир спросил: — Желаете получить французскими деньгами? — Да, пожалуйста. Купюры по десять франков поскрипывали под пальцами кассира. Считая их, он отгибал уголки, ибо они были сложены пачками, как доллары и фунты в чемоданчике незнакомца. Потом кассир еще раз пересчитал банкноты и добавил две монеты — в два франка и в один франк. Кальмар не стал вкладывать деньги в бумажник, а просто сунул их в карман. Итак, доллары настоящие! И у него на квартире по улице Лежандр, в портфеле, валявшемся на полке шкафа, лежит около полутора миллионов франков! Первый раз в жизни он тратил не принадлежавшие ему деньги. Впрочем — нет! Был такой случай, когда он украл, украл по-настоящему, с полным сознанием совершаемого проступка. Ему было лет десять-одиннадцать. Стояла такая же вот жара, как сегодня. В ту пору ни родители, ни он не уезжали на отдых, наоборот — отпускное время считалось лучшим для торговли. Бывало, после завтрака отец дремал на кухне в плетеном кресле, а заслышав колокольчик, оповещавший о появлении посетителя, вскакивал и бежал в лавку. Кальмар не мог вспомнить, где находилась в тот день его мать, может быть, в саду расстилала на траве белье для просушки. Воспользовавшись ее отсутствием, он тайком подкрался к кассе, залез в ящик, где лежали деньги, и взял — всего пятьдесят сантимов. Несколько минут спустя он купил на улице стаканчик мороженого у итальянца-разносчика. Кальмар шел, слизывая ванильный крем, как вдруг заметил издали одного школьного товарища. Было это не в воскресенье, а в обычный будний день, когда Кальмару не разрешалось лакомиться мороженым, и он поспешно бросил стаканчик в лужу, а сам кинулся в первую же боковую улицу. Он чувствовал, как горит у него лицо. Кровь стучала в висках. Он посмотрел на себя в витрину бакалейной лавки и, поскольку в ту пору был еще религиозен, помчался в церковь исповедоваться. Теперь же, сидя во внутреннем зале «Кафе де ла Пэ», Кальмар не должен был, не хотел испытывать угрызений совести. Он не сел завтракать на террасе, где было прохладнее, только потому, что не желал, чтобы его заметил кто-нибудь из сослуживцев или из клиентов, ведь прежде ему не доводилось посещать такие роскошные кафе. Тем не менее он заказал самые дорогие блюда, различные закуски, половину лангуста, печенку, жаренную на вертеле, — словом, все, чего не попробуешь дома. Конечно, это был уже третий рискованный шаг, но он показался Кальмару неизбежным. Не потому, что его вдруг обуяла жадность, а потому, что ему необходимо было еще раз убедиться, что стодолларовая бумажка действительно превратилась в настоящие франки. Но хоть у него и были теперь деньги, он не мог открыто их тратить. Купи он вещь, которую ему давно хотелось, — портсигар, например, или зажигалку последнего образца, — Доминика удивилась бы, так же как если бы он вдруг ни с того ни с сего сделал ей подарок или принес игрушки детям. В любом случае он не мог бы объяснить, откуда взял на это деньги. Жена отнюдь не всегда проверяла, сколько он тратит, и если делала это, то вовсе не из подозрительности. Она прекрасно знала, сколько он зарабатывал и сколько оставлял себе на расходы после того, как выдавал ей деньги на хозяйство. А потому появление этих пятисот франков он никак не мог бы объяснить, и, следовательно, их нужно было истратить до субботы. Эта мысль начала изводить Кальмара. Он прекрасно понимал значение слова «начало». Он отдавал себе отчет в роковой последовательности событий — с той минуты, когда в Венеции смотрел на застывший кадр вокзала, в центре которого стояла его дочь, и вдруг почувствовал, что рядом находится человек, внимательно наблюдающий за ним. С тех пор он ни разу не действовал по собственной воле. Все его поступки механически следовали один за другим. Прежде чем войти в «Кафе де ла Пэ», Кальмар спросил в газетном киоске, не поступала ли «Трибьюн де Лозанн». — Наверное, через полчаса доставят. Он не исключал того, что ему, возможно, придется оставить у себя эти полтора миллиона франков, которые лежат у него в портфеле и о существовании которых госпожа Леонар, так ненавидевшая богачей — всех, кто имеет хотя бы немного больше досуга или денег, чем она, — даже и не догадывалась. При том, как обстоит сейчас дело, при тех скудных сведениях, какими он обладает, он не может отнести деньги в полицейский участок или положить в банк и держать их там до тех пор, пока он не узнает, кому они принадлежат. Это было бы наилучшим выходом из положения. Кальмар мечтал о такой возможности, пока завтракал. Конечно, он будет молчать, никому не расскажет ни о поезде, в котором он ехал из Венеции, ни о чемоданчике, ни об Арлетте Штауб. Он твердо сохранит свою тайну, несмотря на все волнения, которых это может ему стоить, несмотря на подозрения, которые, возможно, падут на него. Потом, в один прекрасный день, когда газеты раскроют правду о незнакомце и о миллионах, положенных на хранение в автомате на лозаннском вокзале, он явится в полицейский участок или, еще лучше, в более высокую инстанцию — в сыскную полицию. «Господин начальник, я принес деньги… Можете пересчитать. Все в сохранности, за исключением одной купюры в сто долларов, которую я счел нужным разменять в банке на бульваре Итальянцев, только чтобы проверить, не фальшивые ли они». А почему бы и нет? Разве так не может когда-нибудь случиться? И все будут его поздравлять. «Поймите, я не мог поступить иначе. Конечно, выйдя из квартиры Арлетты Штауб на улице Бюньон, я должен был немедленно сообщить полиции. Но я так растерялся, что не сделал этого. Наверное, не будь я честным человеком, я бы так не растерялся. А потом мне пришлось…» Впрочем, открыть счет в банке можно, лишь предъявив удостоверение личности. Кроме того, в некоторых случаях банки ведь обязаны сообщать в налоговое управление о вкладах своих клиентов. Если взять сейф, то для этого тоже необходимо предъявить документ и подписать ряд бумаг. Безумная затея… Он принялся за лангуста. И решил, что выбросит пустой чемоданчик в Сену сегодня вечером по пути домой. А может быть, выбросить и деньги? Дождь из банкнот! Сотни тысяч франков поплывут по течению! Нет, это невозможно, ни один здравомыслящий человек не откажется от целого состояния. Кальмар переоценил свой аппетит и едва прикоснулся к печенке. — Гарсон, спросите, пожалуйста, в киоске, поступила ли «Трибьюн де Лозанн», и если да, то принесите мне… Какой промах! Сейчас малейшая деталь могла привлечь к нему внимание. Именно такие незначительные факты запечатлеваются в памяти людей и вспоминаются в нужный момент. «Послушай, помнишь, в тот день один клиент — он еще заказал шикарный завтрак с вином — попросил купить ему „Трибьюн де Лозанн“»? А может быть, и читать газету на людях не стоит? Тем не менее Кальмар просмотрел ее за кофе. На первой обложке ни особых происшествий, ни броских заголовков, только иностранная хроника, на второй странице — объявления. На третьей — длинная статья о загрязнении вод озера Леман и протокол заседания кантонального совета. На следующих страницах: новости из Вале, из кантона Невшатель, Женевы и, наконец, из Во. Пожар в Морже, столкновение машин в Косонэ, сбитый велосипедист в… А вот Лозанна. Под рубрикой «Наши гости» сообщение о визите американских педагогов… Опять столкновение машин — одна врезалась в другую… Неудавшееся ограбление ювелирного магазина на улице Бург… Фельетон «Каков гусь!..». Затем спорт и, наконец, на последней странице — снова зарубежная информация. Ни слова об Арлетте Штауб, ни слова о человеке, исчезнувшем из поезда в Симплонском туннеле. Во всяком случае, Кальмар теперь знает, какую страницу просматривать в этой газете. — Гарсон, счет, пожалуйста. Он не нашел в газете ничего, что его интересовало, и оставил ее на диванчике в кафе. Часы показывали половину второго. Там, на Лидо, Доминика и дети снова шли из пансиона на пляж, где за каждым, словно по безмолвному уговору, сохранялось жизненное пространство. Одни и те же компании занимали те же места, на том же расстоянии друг от друга. В конце концов при встрече люди начинали улыбаться. — Жозе, не ходи по воде до купания. — А я? — с невинным видом спрашивал Биб. — И ты тоже. Если я говорю это Жозе, то… — Конечно, ты считаешь, что я непослушна. По-твоему, у меня одни недостатки. А ведь никто не ждет двух часов, чтобы пошлепать по воде или выкупаться. Возможно, за завтраком в pensione di famiglia[4] Доминика сказала: — Сейчас папа тоже завтракает у Этьена. Надеюсь, он не взял ничего жирного. Кальмар отыскал свою машину и сразу же спрятал в багажник чемоданчик со взломанными замками. Он поехал через Елисейские Поля на авеню де Нейи и, немного не доезжая до министерства обороны, затормозил перед светло-желтым зданием с вывеской: «Асфакс, Робюр и Роб». Ниже более мелкими буквами значилось: «Акционерное общество». Это был довольно большой трехэтажный дом с мансардами. До и во время войны в нем помещалась скобяная лавка, где торговали по старинке и где можно было найти что угодно — алюминиевые кастрюли, болты всех размеров, целые бочонки с гвоздями, инструменты для любого рукомесла, проволочные сетки для курятников наряду с гантелями и карнизами для занавесей. В те времена еще был жив старик Боделен, седовласый старец с пышной шевелюрой, с утра до вечера расхаживавший в рабочем халате, таком же сером, как железо, которым он торговал. Его сын, нынешний хозяин, Жозеф Боделен, носил такой же халат и так же бродил по всему помещению, похожему на аквариум, ибо огромный этот магазин с галереей освещался через стеклянную стену, выходившую во двор. Здесь во дворе, в каком-то сарае, Боделен-сын производил свои первые опыты. Он ничего не понимал в пластмассах, но заметил, что ими пользуются все больше и больше для изготовления домашней утвари. Вместо того чтобы обратиться к специалисту, он пошел к своему товарищу, химику Этьену Расине, который зарабатывал на жизнь, делая анализы мочи и крови. Расине был холостяк, маленький, краснолицый, веселый, и поскольку он был одинок, то нередко засиживался в лаборатории до полуночи. Через несколько недель Расине собрал и освоил огромную литературу о существовавших в ту пору пластмассах и всякий раз, как появлялось что-нибудь новое — а синтетические материалы, можно сказать, рождались чуть ли не каждую неделю (полиэтилен, полиприлен, полистирен, поликарбонат), — добавлял их к своему списку. — Добыть первичное сырье — не проблема, оно продается в виде порошка, крупинок, таблеток, пасты. Но если вы хотите что-то производить, необходим смеситель, так как в сырье придется добавлять ряд ингредиентов. Нужна печь, чтобы довести смесь до должной температуры, нужны, наконец, пресс и формы. — Это займет много места? — В зависимости от величины изготовляемых изделий. Боделен начал с небольших предметов, например с зубных щеток, дорожных ложек и вилок, пляжных ведерок, детских лопаток и грабель, подставок для яиц, колец для салфеток. От старой скобяной лавки уцелел только остов. Нижний этаж, перестроенный в современном стиле, со светящимся потолком, был оборудован под выставочный зал фирмы «Асфакс, Робюр и Роб». Контора — во всяком случае, контора Парижского отделения — помещалась на втором этаже. Кроме этого, было еще отделение в Нантерре и основной завод в Брезоле. Кальмар быстро поднялся по мраморной лестнице и на мгновение задержался перед застекленной кабиной с табличкой «Прием посетителей». — Патрон вернулся? — Приехал сегодня утром и спрашивал вас. — Ему прекрасно известно, что я должен приступить к работе после полудня. — Вы что, забыли, какой у него характер, господин Кальмар? Патрон был неплохим человеком, даже наоборот, но раздражался, когда не находил кого-нибудь на месте. Каждый должен сидеть в своем закутке. Его мечтой, его идеалом был бы мир без воскресений, без отпусков. Разве он сам брал отпуск? Мир без женщин и без детей!.. Разве он часто бывал в своей огромной квартире на бульваре Ришара Валласа, где его жена и дочь жили с четырьмя или пятью слугами? Вряд ли он навещал их раз в неделю… Вряд ли ездил на виллу, купленную для семьи в Мужене. Он спал наверху, в бывшем чулане, рядом с которым оборудовал самую примитивную ванну. — Хозяин поехал в Брезоль?