– Следствие, – пробурчал Иван Королёв, махнул на прощание детективу рукой и, не оглядываясь, зашагал своей дорогой. Мирослава несколько секунд смотрела ему вслед, потом вернулась к своей машине. Она сидела за рулём и не двигалась с места. Вообще-то она планировала навестить автосервис своей подруги Людмилы Стефанович, поболтать, попить чаю из пивных кружек с её отцом Павлом Степановичем, которого она знала с детства. Годы шли, а усы отца Люси по-прежнему оставались пшеничными и пышными, хотя в волосах на голове и там и тут притаилась седина. Неизменной была и гора конфет «Мишка косолапый» на столе Стефановича, как и пивные кружки, из которых он поил чаем всех заглянувших к нему на огонёк. «У Люси, – думала Мирослава, – наверное, снова сменился возлюбленный. Ведь мы не виделись больше полумесяца». У подруги детектива было неполезное для здоровья хобби – менять мужчин как перчатки. Теперь же после разговора с Иваном Королёвым Мирославе захотелось вернуться домой. По крайней мере, она была уверена в том, что не сможет сегодня хохотать над Люсиными похождениями и выслушивать её подначивания в свой адрес. Тронув машину с места, детектив доехала до кольца и отправилась в обратный путь. В доме разливался головокружительный аромат грушевого и яблочного варенья, часть из которого уже была сварена, часть тихо вздыхала в тазике на плите. – Вы чего так рано вернулись? – спросил Морис. – Подумала, может, тебе понадобится моя помощь. – Не лгите, – ответил он спокойно. – Ты прямо как детектор лжи, – вздохнула она притворно и выдала новую версию: – Тогда считай, что я соскучилась. – Ответ приятный для моего слуха, но снова неверный. Мирослава рассмеялась, налила себе чаю, села за стол, придвинула бокал с грушевыми пенками, зачерпнула ложкой сладкую массу, положила её в рот, запила чаем. – Вкусно, – проговорила она, зажмурив от удовольствия глаза. – Теперь верю, – улыбнулся Морис. – Когда освободишься, – сказала она, – я расскажу тебе всё подробно. – А что, есть что рассказывать? – Да так… – Я хотел бы поручить вам одно дело. – Ты мне? – удивилась она. – Ну, не Дону же, – усмехнулся он. – Опять яблоки собирать?! Или груши? – Нет. – А что? – Почитайте мне вслух что-нибудь из новых произведений вашей тёти. – Это можно, – облегчённо выдохнула она и ушла в библиотеку за новой книгой Виктории Волгиной. – Сборник рассказов, – объявила она, вернувшись. – Рассказ первый – «Виктория – свободный художник». Читать? – Читайте. – Она никогда не относилась к мужчинам серьёзно. Однако, выйдя замуж третий раз, решила, что менять мужей неразумно. Для смены декораций в хрупком театре земного бытия существуют любовники, поклонники и прочие претенденты на главную роль. По профессии Виктория была свободным художником. Хотя, что такое свобода? Живопись была смыслом её жизни. Это была своего рода одержимость – свойство любого большого таланта. Жила она где-то там высоко, в запредельном мире своей души. И живопись была то ли отражением этой сложной духовной жизни, то ли наивысшей её концентрацией. Глядя на лицо Виктории, на её фигуру, трудно было что-то сказать… кроме того, что эта женщина самодостаточна и независима. …Пожалуй, что то же чувство мы испытываем, когда смотрим на пантеру или тигра… Но живопись… не умела молчать. Она выдавала её с головой. По этим линиям, цветовым пятнам, игре света и тени можно было читать, как по книге её судьбы. И Виктория знала это и не боялась этого. Её жизнь вполне устраивала её, вернее, другая форма была бы просто неприемлема для неё. Она и биографию свою толком не могла рассказать. Ну, это как река – родилась из маленького родничка и течёт в Вечность. Ни прибавить, ни убавить. Он вошёл в её жизнь случайно. А может быть, и нет. Как и все свободные художники, денег Виктория не имела и поэтому, когда не было вдохновения, зарабатывала на жизнь, рисуя в парке карандашные портреты. Этого хватало… к тому же не требовало большой затраты энергии и времени. …Она как раз читала «Опыты» Монтеня, подставив лицо под лучи нежного сентябрьского солнца, когда рядом раздался весёлый искристый голос: – Девушка, а вы времени зря не теряете. Жаль вас прерывать… Но может быть, обессмертите меня на холсте? – На холсте нет, а на ватмане пожалуйста, – сказала она, с сожалением закрывая книгу. И тут её взгляд столкнулся с его взглядом. Это было нечто удивительное. Его глаза не были ни весёлыми, ни искристыми. Они были… высокими, как небо, и такими же голубыми и бездонными. Небо бывает таким только в начале осени, в пору зрелости… когда становится трудно оторвать взгляд от его глубины и выразительности. Юноша был молод. Ему было не больше двадцати семи. Правильные черты лица, полные чувственные губы ещё больше подчёркивали очарование его глаз. Он был прекрасно сложен и со вкусом одет. Виктория поймала себя на том, что слишком долго смотрит на него. Он тоже молчал и смотрел. Пауза затянулась. И не зная, как прервать её, они почему-то одновременно рассмеялись. Виктория нервным движением руки поправила пряди длинных русых волос и взмахнула карандашом. Всё время, пока она рисовала, он не сводил с неё глаз. Она чувствовала это сквозь трепет ресниц… сквозь шелест листвы… В уголках её губ мерцала лёгкая улыбка. Ей казалось, что время остановилось. …Остаток дня они бродили по парку. Вдыхали влажный запах дубов, неистовый аромат цветов и лёгкое дыхание хвои. Перед самым закатом они стояли на изогнутом, словно бровь красавицы, мосту, который, наклоняясь над водой, упивался собственным отображением, и всё это вместе – мост и его отражение были похожи на зеркальный глаз или на всевидящее око. Их руки, как ласточки, проносясь над периллами, соприкасались… Случайно… Нежданно на миг или два и разлетались в разные стороны. А потом она, с трудом преодолев нахлынувшую истому, разжала губы и сказала, что ей пора… – Уже?! – вырвалось у него с сожалением. Она кивнула. Они договорились встретиться здесь же… через день. Их встречи стали частыми. Виктория не могла вырваться из-под притяжения его глаз. И часы, проведённые с ним, были для неё подарком судьбы, откровением свыше. Но сентябрь кончился. Наступил октябрь. И ей захотелось большего. Желание потеснило очарование. Её речь потеряла плавность, нетерпение всё чаще прорывалось в жестах, страсть зажигала взгляд, приглушала голос. Однажды она стремительно обняла его за плечи, а потом взяла его голову и быстро наклонила к себе. От вкуса её горячего пряного поцелуя он покачнулся и задышал быстро-быстро. – Ты живёшь один? – спросила она. – Да… – Пойдём к тебе. Через полчаса они оказались в обыкновенно тёмном подъезде, поднялись по лестнице, и он открыл дверь ключом.