Глава двадцать вторая Огромная фигура Рафаэля Висконти сваливается со всех четырех углов односпальной кровати. Зрелище было бы комичным, если бы кровать не была моей и если бы он не был голым. Я не могу перестать пялиться на него и не останавливалась с тех пор, как солнце пробилось сквозь жалюзи и разбудило меня. С тех пор цвета потеплели от солнечных лучей и теперь заливают его загорелую кожу золотистым сиянием, придавая яркий блеск его татуировкам. Он лежит на боку, одна рука скрывается под подушкой. Челюсть подчеркивает контур его скул, мягко вздымающаяся и опускающаяся грудь заставляет змею на его воротнике извиваться. Он выглядит таким умиротворенным. Он так душераздирающе красивым. И какой же он мудак. Я отвожу ногу назад и пинаю его в голень. Его тело дёргается, прежде чем он открывает глаза, переворачивает меня на спину и опускается на меня сверху. — Ты только что пнула меня? — Тебе повезло, я целилась в член. Он, наконец, открывает глаза, пригвоздив меня затуманенным, но обжигающим взглядом. — На хрена это было нужно? — Я бы дала тебе три предположения, но все они, вероятно, будут правильными. Его хмурый взгляд смягчается, когда он опускает глаза на мои губы. Он смещает свой вес, чтобы обхватить мою щеку одной рукой, и опускает губы к моим. — И тебе доброе утро, — бормочет он, нежно целуя меня. — Позволь мне поцеловать тебя хоть один раз, прежде чем ты откусишь мне голову. Вжаться в матрас — непроизвольный рефлекс. Как и жалкий вздох, который вырывается у меня из горла. Раф воспринимает это как разрешение поцеловать меня снова. — Хорошо, может быть, два, — говорит он, проводя зубами по моей нижней губе. Я ощущаю, как он твердеет на внутренней стороне моего бедра, и мои соски напрягаются в предвкушении. Мы трахались вчера — всю ночь. И много раз. На моем теперь уже сломанном диване, в моей слишком маленькой душевой. С его губами на моих, что было в новинку, с его шелковистыми нежностями шепчущими мне на ухо, я была безвольной и податливой — девушки с яхты, которая выбрасывала все, что не было прибито к палубе, в бушующий Тихий океан, нигде не было видно. Я забила на работу. Ради всего святого, я даже отправила обратно пиццу. Поцелуй Рафа перемещается на вниз, и то же самое делает его рука, сжимая основание эрекции и проводя ею по моей киске. Мои глаза закатываются почти до затылка. Нет. Я крепко сжимаю бедра. — Прекрати, — шиплю я, поворачиваясь, чтобы посмотреть в окно. — Я злюсь на тебя. Он удерживает мою челюсть на месте и опускается, чтобы пососать сосок. Блять. — Я знаю, детка, — говорит он после небрежного чмоканья, когда его рот отпускает мою грудь. — Позволь мне загладить свою вину. Мои пальцы на ногах поджимаются, а спина выгибается дугой. Я стискиваю зубы, чтобы не застонать. — Еще один оргазм ничего не изменит. Он снова поднимается к моей шее и улыбается. — Нет? Тогда чего же ты хочешь? Бриллианты? Машину? Две машины? Остров, Куинни? Birkin всех цветов? Блять, — он лижет чувствительное место за моим ухом. — Я подарю тебе весь мир во всех красках, если ты захочешь. Я не могу удержаться от одобрительного возгласа. Наверное, это во мне говорит мошенница. — Да. — Да на что? — На все. Его смешок вибрирует на моём пульсе. — Договорились. — И еще кое-что. — Для тебя все, что угодно. Я хватаю его за волосы и оттягиваю голову назад. — Я хочу, чтобы ты ушёл. Его взгляд полуприкрыт и растерян. — Ушёл? — Ты должен покинуть мою кровать, мою квартиру, — я сглатываю. — И уйти. Рафу требуется пару секунд, чтобы осознать мои слова, и когда он это делает, он опирается на ладони и смотрит на меня сверху вниз. — Что? Я пользуюсь преимуществом расстояния, которое он установил между нами, и убегаю, выскакивая из-под него и оборачиваясь простыней. Я подбегаю к окну, где нахожусь достаточно далеко от него, чтобы эти большие руки и этот опытный язык не смогли повлиять на мое решение. — А что, по-твоему, должно было случиться, Раф? Неужели ты думал, что сможешь сорвать мою входную дверь с петель, вылизать мою киску, продемонстрировать мне пресс, и все будет прощено? Из-за крошечного поворота судьбы? За какую безмозглую идиотку ты меня принимаешь? Присев на угол кровати, он смотрит на меня пустым взглядом. — Тогда почему ты переспала со мной прошлой ночью? — Я была возбуждена, — огрызаюсь я в ответ. Когда он хмурится в замешательстве, я издаю звук разочарования. — Честно говоря, я даже не знаю, с чего начать. Давай начнем с того факта, что ты являешься владельцем Анонимных грешников. Я доверяла этой горячей линии каждый день с тех пор, как мне исполнилось тринадцать. Это был мой гребаный дневник, Раф! Когда ты понял, что я туда звоню? Я постукиваю ногой, ожидая ответа. В конце концов, он сжимает челюсть и выдавливает ответ. — После грозы в телефонной будке. Я перезвонил по последнему набравшему тобой номеру. Меня начинает тошнит. Я так и не смирилась с тем, что он стоит за успокаивающим голосом робота, который слушал меня все эти годы. Каждый раз, когда я позволяю сознанию вспомнить все что я говорила, то ерзаю от смущения, думая обо всех тех мерзостях, которые он, должно быть, слышал. А еще чувствую себя чертовски глупо: оглядываясь назад, понимаю, что он сделал так много намеков. Знал мой любимый завтрак, коктейль. Что не умею заплетать свои чертовы волосы. — Игра доставляет удовольствие только тогда, когда оба знают, что играют. В любом другом случае ты становишься дураком, — выдавливаю я из себя. — У тебя было миллион возможностей сказать мне, что ты владеешь ею, но ты этого не сделал. И когда ты все-таки сказал мне, это было только из эгоистических соображений, — новая волна гнева обжигает мой желудок. — И то, как ты мне это сказал? Боже, даже не заставляй меня начинать, — я бросаюсь к комоду, хватаю чек на миллион долларов и размахиваю им. — Что это за хрень? Я скажу тебе, что это признак трусости. Ты думал, я возьму деньги и убегу, и тогда тебе не придется со мной расставаться. Новость... — я бросаю чек к его ногам. — Я все еще здесь! Мы оба уставились на смятый листок бумаги на моем ковре. Я поднимаю его и кладу обратно на комод. Я обезумела от гнева, но не глупа. Сделав глубокий вдох, я плотнее закутываюсь в простыню и пытаюсь придать своему голосу твердость. — На самом деле, это безумие. Я разглагольствую о тебе уже пять минут, и все же я даже не коснулась того факта, что ты подвесил меня над бортом своей яхты, как рыбу на леске. Мы смотрим друг на друга, мой взгляд горяч как ад, а его непроницаем. В конце концов, он кивает, опускает локти на колени и потирает руки. — Мне жаль, — тихо говорит он. — Извинений недостаточно, — шепчу я в ответ. Его глаза вспыхивают. — Тогда что же будет, Пенни? Потому что одно можно сказать наверняка: я не буду ходить по этой земле без тебя, — он горько смеется, проводя ладонью по груди. — Я пробовал и мне не понравилось. Тишина стекает по стенам, как сироп. Внезапно я кое-что понимаю: я не знаю, чего я хочу от него. Он не знает, что мне дать. Мы просто два идиота, которые не знают, как устроена любовь. У меня в горле словно песок. — Ну что ж. Разберись в этом. Он стонет, разминая шею. — Рори не рассказывала мне об этом. — О чем? Он поднимается на ноги, качая головой.