* * * Часть 1 28 августа 2096 года В верхней секции условного шкафа тоже ничего нет. Куда я его засунул?.. Белые стены, белый пол, белый потолок. Настроить по-другому несколько лет лень. Шкаф, стол, кровать – минимализм. Умудрился потерять здесь блокнот. На Земле и не подозревают, что тест на когнитивные способности я уже вряд ли пройду с прежним результатом… А! Он в промежуточном отсеке! Я же там… хех… горы рисовал, разглядывая через иллюминатор. То есть делал то, чего не умею никаким из возможных хоть обычных, хоть высокотехнологичных способов. А значит, блокнот подходит. Антикварная вещь – Алекс Тихорецкий подарил… И у меня есть ещё целых два года, чтобы придумать, как ему за это получше отомстить. В «коридорчике» базы снова вглядываюсь в контуры пейзажа за окном. Если закрыть один глаз, местное небо окончательно теряет объём и кажется промежуточным наброском на плохо прокрашенном тёмном фоне. Если открыть оба – разительно реальнее не становится. Я настолько далеко от дома, что не получается ни как следует растеряться, ни осмыслить степень полученной свободы, ни уложить этот ставший непомерно значимым кусок пространства в голове. Шесть лет – именно столько, по расчётам специалистов, можно проторчать в небесах в двадцати световых годах от жизни без последствий для психического здоровья. То есть… без необратимых последствий. В общем, это вам не с Марса астероиды расстреливать… Отпуск на Землю не положен. «Возвращение к службе на погранкольце после короткого перерыва грозит критическим выгоранием». Информация в открытом доступе. Мог бы и насторожиться, подписывая контракт… Но в длительной изоляции виделись только плюсы, не война же… А на деле… И зачем меня сюда понесло?! Ну… за это хорошо платят. И… всегда старался скрыться от людей, остановиться и подумать. Задержаться, затормозить, раздвинуть тесные стенки секунды и как будто что-то вытянуть изнутри. В обычном мире время течёт быстрее. А здесь… Но уже через четыре месяца мне хотелось сбежать. К чёрту тренировки – подготовить к такому нельзя. Держало единственное, что всегда может заставить геройствовать, – нежелание оказаться слабым в собственных глазах. Межнякова хватило на две трети срока – открылась язва желудка. Идиопатическая… Вроде и пустяковый диагноз, даже здесь. Можем синтезировать любые медикаменты. И на базе есть робот-хирург. Но хрен. Не спасало. Понять бы, какой закон природы срабатывает каждый раз, когда приходит маловероятный головняк и катит за собой целый ком обстоятельств ещё похлеще. Командование решило отправить больного обратно, а меня – на два месяца оставить одного, ждать итогов подготовки следующего новобранца. Потому что – я даже не удивился – в текущем резерве не было никого: запасных пришлось в полном составе перебросить на Бурую после июльского ЧП… По-человечески не попрощались с Серёгой, так мы были раздражены. Не знаю, ради чего он вообще здесь был: с его-то выслугой мог бы безбедно жить в своей Москве… Да не мог он – как и я, искал возможности смыться от бегущего времени, всегда стремился действовать на месте и сам – и представлять себя причиной. А как только исчез из виду, уносимый высланным с Земли кораблём, я окончательно вышел из себя. Но меня никто в тот момент не видел, потому выходил из себя я про себя… Почему всегда так? Стоит только начать выбирать пути потяжелее, и судьба подкидывает тебе ещё и бонусных проблем. Смеюсь сам над собой: от кого ожидал награды? Точнее – пытаюсь не рассмеяться. Кажется, я делаю это бо?льшую часть жизни – пытаюсь не рассмеяться. Даже непонятно зачем. Ведь очень похоже на то, что если выключить серьёзность, картонный антураж рассыплется и можно будет увидеть смысл – на самом деле. На самом деле, конечно, нет… Но Ритка бы сказала, я сейчас просто рисуюсь. Улыбаюсь, представив её комично разгневанное лицо. А вот и напрасно: здесь ведь больше никого нет – как в таком случае рисоваться?! Надо наконец отправить ей обещанные голограммы местного мини-вулкана… И карикатуру на Тихорецкого, которой я по-настоящему горжусь! 29 августа 2096 года Я по-настоящему горжусь теперь ещё и тем, что мне всё-таки удалось сфотографировать огнедышащую сопку – причём именно сфотографировать: сделать двумерный кадр, передающий разъярённую гору точно такой, какой она выглядит в моих глазах. Поднимаюсь с покрытого жёсткой растительностью пятачка – и почти падаю, для равновесия вогнав в тонкую почву кулак. Не замечал в поиске удачной точки съёмки: ноги затекли так, что в первую секунду кажется, дальше я не смогу сделать ни шагу. Это всегда только кажется. Особенно если тебе некуда деваться… Сегодня тридцать девятый день моего вынужденного одиночества. Начинаю воображать, как разговариваю с Межняковым, сочиняя ответы в его духе, а что ещё хуже – радуясь репликам, предельно похожим на манеру этого разгильдяя выражаться. Добравшись до «Подумаешь, всего четыре промаха», «Успеем, куда торопиться?» и «Починим внешнее освещение завтра. Не хочешь поиграть в бадминтон?», изгоняю поселившегося у меня в голове мини-Межнякова и одобряю текущее положение дел. На обратном пути держусь низко над поверхностью планеты, поминутно лихо уклоняясь от вырастающих прямо по курсу остроконечных пиков, с ехидным наслаждением представляя, что сказали бы на Земле о таком уровне риска при управлении летательным аппаратом. Риска не для меня: автоматика успеет так или иначе вывести пилота из-под удара. Риска для зверски дорогой штуковины под названием «Гермес-816-2». На самом деле и для неё никакого риска нет: для сведения его к нулю предназначен мой мозг. Но в мозги у нас на Земле принято верить гораздо меньше, чем в автоматику… Сигнал тревоги – хорошо хоть учебной – застигает меня в десяти минутах лёта от базы. Набираю высоту и не снижая скорости вступаю в диалог с генерируемым программой неопознанным кораблём. На этот раз всё просто: виртуальный звездолёт никак не реагирует на запросы – и я даю команду уничтожить его. А потом, отгоняя мучительную усталость, ускоряюсь до предела. Через несколько минут бессильно вваливаюсь «домой». Всего один шаг в главный отсек – и подступает. Будто извне, будто кто-то со стороны указывает на до сих пор ускользавший от понимания, но убийственно непреложный факт… Сползая на пол по ближайшей стене, не испытываю ничего, кроме глубокой ясности: всё, что меня окружает, не может быть реальным. Не только здесь, но даже если бы я был на Земле. Всё это – люди, действия, здания, аппараты, физические законы, звёзды, Вселенная и гравитация – попросту смехотворно. Ничего нет. Осмысление несуразного обстоятельства засасывает куда-то за пределы причинно-следственных связей. Судорожно стараюсь нащупать берега. Ничего нет… Что-то же должно быть! Я? Глупо. Меня уж точно нет. Оглядываюсь на Вселенную – точнее, пытаюсь ухватить понятие Вселенной… Но двигаться в таком направлении не стоило совсем. Потому как Вселенной не существует определённо. Как можно было не видеть раньше? Прошибает холодный пот. Снова кидаюсь к идее себя – может быть, эта мысль не так уж и нелепа? Что происходит?! Я ведь знаю что. Опять. Приступ дереализации. Словесная форма даёт облегчение. С напрягом нащупываю пол и допускаю его осязаемость. Как минимум. Резко поднимаюсь, непостижимым сверхконтролем заставляю себя упаковаться в кресло и выхожу на связь с Землёй. А точнее, с Риткой. «Лови вулкан». «Отличная фотка, Ваня! У нас сегодня сумасшедший дом какой-то был, я только прибежала домой и упала! Нет сил пошевелиться! Но! Вылечили Серёжку! Я сама пересмотрела файлы – нет у него больше никакой язвы! И ничего особенного не делали, само прошло! Наверное, ему очень хотелось вернуться домой! Но, конечно, пока на базу его не отпустят… А может, и никогда! Надеюсь, с тобой хотя бы всё в порядке. Джек разгрыз сумку-шарф, которую Тарасова подарила. Хи-хи! Как всегда, молодец!» «Скучает один». «А ты? Конечно, не скажешь ничего, но, по-моему, ты настоящий герой! Я бы так ни за что не смогла! Снится постоянно, как прилетаю тебя навестить! Нас там преследуют всякие чудовища. И тулисианский суслик, хорошенький такой! А ещё будто я могу подняться к тебе по лестнице, прямо отсюда, но у неё всегда не хватает нескольких ступенек – и я проваливаюсь в открытый космос! Кстати, „Звёздный след“ запатентовал новую модель скафандра… Выглядит так, как будто никакого скафандра вообще нет. Представляешь, ты в открытом космосе как будто без скафандра! В общем, держись там! Помни, мы с тобой – и я, и Алекс. Он же вообще слова из себя не выдавит!!» «Посмотри, я на него шарж нарисовал». «Ваня, ну просто нечто!! Даже не могу решить, показывать ему или нет». «Сам покажу, ладно? И я не собираюсь останавливаться!» «Всё рассматриваю вулкан, какая мрачная планета! Как ты там уже пятый год выдерживаешь?» «Прости, отключусь пока. Компьютер не даст мне сегодня расслабиться». Я не лгу: прервать целебную болтовню заставляет учебный сигнал тревоги – корабль в подконтрольной зоне. 17 сентября 2096 года Сигнал тревоги: корабль в подконтрольной зоне. Бегу в главный отсек, по дороге принимая сообщение – текст на межпланетном символьном языке («морская азбука», как мы с ребятами его прозвали): «Разрешите посадку. Техническая неисправность». Падаю в кресло съёжившись. Слишком прохладной на ощупь стала его поверхность: перестарался со снижением температуры в помещении. Не имеет значения – сейчас станет жарко: тревога не учебная – придётся по-настоящему поработать. Заявляю стандартное: «Сообщите ваш идентификатор и траекторию. Дезактивируйте бортовое оружие и передайте доступ к управлению моему компьютеру», – и запускаю сканирование звездолёта непрошенных гостей. Посудина в стиле глубокого ретро… К счастью, насколько мне известно, производства дружественной цивилизации. Но если внутри такой же прошлый век, как и снаружи, то хрен его знает, где этому музейному экспонату подмахнули техосмотр. Потому бессмысленно предполагать, кто может оказаться внутри. После тысяч часов тренировок и четырёх лет дежурства по выныривающим из ближайшей червоточины тарелочкам я отреагирую на любую подобную ситуацию даже во сне: «Сложность посадки класс B: чрезвычайно гористая местность. Отключите автопилот. Бездействуйте. Я посажу корабль». Хорошо хоть, по данным моего компьютера, технических препятствий для манёвра нет. Что у него за неисправность там? Отвлекаюсь на отчёты о состоянии звездолёта и просчитываюсь с оптимальной траекторией. Проклятая страсть делать всё вручную… Двадцать метров от обрыва на краю дико глубокой расщелины, которую мы с Серёгой окрестили Марианской впадиной. Ладно, хотя бы не на скалы. «Покажете пляж, капитан?» – вроде бы острит непредвиденный визитёр. Да чтоб его… Нелепый юмор на символьной азбуке. Думал, только из меня это вечно прёт… Как бы то ни было, многообещающее начало… Наконец включив трансляцию визуального образа, пришелец сопровождает адресованную мне улыбку приветственным жестом, похожим на смазанную попытку покрутить пальцем у виска. Фу-у-ух… точно, тулисианец. Самый мирный из возможных вариантов. «Состав экипажа?» – продолжаю допрос. «Только я». «Оставайтесь на месте. Буду через восемнадцать минут», – грубо разворачиваю кресло и сжимаю виски: не по инструкции – оставляю базу, впустив на планету чужой корабль. Спонтанное желание живого общения перевешивает здравый смысл. Назовут потом этот синдром моим именем… Бегом нацепляю скафандр, прыгаю в самолёт и направляю его, ладно уж, по пути с минимальным расходом энергии. Снаружи назревает так называемый закат. За буквы YOJH перед числовым кодом, который я никогда не запомню, в новой классификации небесных тел, зачем-то введённой на смену той, которую мы кучу лет учили в школе, а также за адского вида скалы вулканического происхождения, покрывающие большую часть поверхности, мы прозвали планету Ёжиком. Светлое время суток здесь изредка бывает, но днём в нормальном понимании его не назовёшь. А закат на Ёжике похож на лунное затмение, наблюдаемое через солнцезащитные очки. Бездарное сравнение… Так или иначе, меньше всего он похож на закат. И это катастрофически заколебало. Приземлившись в нескольких метрах от силуэта звездолёта, врубаю налобный прожектор и замечаю устроившуюся на камне широкоплечую фигуру, повёрнутую вполоборота. Копна неестественно светлых волос инопланетянина резко очерчивается моим фонарём на фоне тёмного пейзажа, как парик допотопного актёра в выхваченном софитами нуарном антураже старинного фильма. – Добро пожаловать, – транслирую по-тулисиански, активировав переводчик. – Добрый вечер, – неожиданно отвечают мне голосом по-русски, на редкость варварски обращаясь со звуками. – Д-ду… do you speak English? Всякие межпланетные искатели приключений, бывает, более-менее владеют нашим английским, но вот попытки воспроизводить альтернативную земную речь в космосе слышу впервые.