Четверо высокорослых существ теснятся у меня перед глазами на фоне… отсветов костра? Заката за полуприкрытыми шторами? Нет же… лилового свечения потолка на мирабилианской базе. Опять меня куда-то кувырнуло? Ну э… Силуэты становятся чётче, и я с резким ошеломлением замечаю, что принял за группу склонившихся надо мной пришельцев свои собственные растопыренные пальцы. Зачем я держу их перед лицом и… Пахнет маринованными огурцами, чтоб меня… – Двенадцать в квадрате? – проникновенно выведывает привычный голос. Я снова в том кресле-трансформере, теперь застывшем в жёстком сидячем варианте. – Сто сорок четыре. Можешь прояснить, на какой глубине бреда я сейчас нахожусь? – На какой именно – не могу. Но вот эта – как на грех та, которую мы сговорились считать нулевой. – А на самом деле здесь… не поверхность? – уныло вопрошаю, высматривая позади Тома источник аппетитного аромата. – Кто знает… – ухватив очередным неизвестно как называющимся столовым прибором, больше похожим на хирургический инструмент, он протягивает мне почти совсем земного вида скользкий и прохладный корнишон. – Том… что произошло? – Ты уничтожил расу. – То есть… совсем? – блаженно похрустываю угощением, с досадой понимая, что съесть их прямо сейчас пару килограммов, как того отчаянно требует организм, мне никто не даст. – Да. – Ты уверен? Он только поджимает нижней губой верхнюю, демонстрируя недоумение и надежду одновременно, и сосредоточенно косится на меня, убеждаясь, что глупый землянин не проткнул себе язык мирабилианским ухватом для огурцов. – И… почему у меня вышло? – У тебя любопытная мутация, – усаживается напротив, движениями век подавая знаки потолку, чтобы тот понизил интенсивность освещения. – Во время даже глубокой фазы сна активно гораздо большее количество зон мозга, чем у обычного человека. У мирабилианцев с этим ещё хуже, чем у землян. Мы спим как убитые, хоть и редко. А там, внутри, когда Мираж приглашает глубже – это физически некая форма сна. Надо думать, мутация не даёт тебе полностью терять связь с внешним миром. Но не так, как я. Я сразу везде, а ты – привязан к тому, что происходит здесь, хоть и не отдаёшь себе отчёта. Мы наблюдали такое раньше только у наших женщин. Но женщины не могут… то есть… – Не могут так сильно концентрироваться на одной задаче, я в курсе. Не бойся, я не стану обвинять тебя в неполиткорректности. – Да какая там политкорректность, – от души сминает лицо улыбкой Том, – я просто слово не мог подобрать… – Выходит, ты уже знал, что я такой мутант? Проверил на Мирабилисе? Пока я спал? – На Ёжике. Пока ты спал. Перевариваю огурец и поступившую информацию – и то и другое вызывает интенсивную жажду. – А… – быстро спрашивает он, предусмотрительно вскочив и ретировавшись за порцией воды для меня, – что там в Мираже творилось – как именно ты смог это сделать? – Думал о тебе, – машинально беру протянутый неправильной формы стакан. – А теперь избавь меня от своего присутствия. Сейчас же. На его лице отражается искреннее изумление, тут же снизу вверх сменяющееся волной снисходительного благодушия. Испаряется из поля зрения, явно успев уменьшить температуру в помещении градуса на четыре – специально для моего земного тела. Какая предупредительность, посмотрите-ка… Ухитряюсь заставить кресло обратиться в гамак и некоторое время технично избавляюсь от ярости, ища оправдания раскрывшемуся обману и цепочке всех остальных поступков Тома. Получается не очень, и я собираюсь всё-таки высказать ему пару ласковых, составляя соответствующую тираду, но, похоже, так увлекаюсь глубоким успокаивающим дыханием, что никакие мутации уже становятся не властны над накатившим немедленно-даже-не-думай-шевелиться сном. 16 апреля 2099 года, всё ещё Часы… показывают какое-то время. Нет смысла: не помню, какое время было в предыдущем эпизоде моего бодрствования. Поворачиваюсь на шорох – Том возится перед светящейся на стене картой подконтрольной зоны, и его расслабленный силуэт тянет смутное воспоминание. – Том… – вместо заготовленной гневной отповеди проговариваюсь я, выползая из гамака. – А вдруг ты какая-нибудь реинкарнация, ну… или параллельная инкарнация моего отца? Он замирает на месте и, вместо того чтобы высмеять очередную глупую гипотезу, будто оседает всем телом, уронив руки и медленно исчерпав меня взглядом. Спрашивает только: – Я чем-то на него похож? – Нет… вообще ничем. Если не считать потребности одаривать меня часами… Не успеваю сообразить, что происходит, когда Том решительно приближается и, не выдав никакого видимого стеснения, заключает меня в объятия. Это больше похоже на сеанс мануальной терапии: напряжённо оцениваю, контролирует ли он силу воздействия, оказываемого на земной позвоночник. – Нет… – издаёт приглушённый смешок, – я никакая не… инкарнация… но… И как ты только додумался до такого! – Извини, – еле выруливая из пелены рассеявшихся эмоций, похожих на скомканное полотно дыма, занявшего место бушевавшего совсем недавно огня. – Я вовсе не имел в виду, что ты слишком старый… Расхохотавшись, разжимает руки и позволяет мне вырваться на свободу. «И ещё, Том, я не имел в виду…» Покачав головой, подчёркнуто отвечает вслух: – Если перегрузить канал эмоциями, связь может стать очень навязчивой, поэтому я её оборвал. – Навязчивой? – Будет трудно её закрыть. – Ну и… ну и что? – И что? Ты же пустынник… ёжиковый! – последнее слово он проговаривает с еле заметным акцентом – должно быть, неологизмы собственного производства вызывают какие-то трудности с артикуляцией. Не сразу замечаю: скалюсь как придурок я вовсе не про себя. – Ладно. Оборвал так оборвал… Как же есть хочется, причём я бы и от пирожного не отказался. Странно, что сенсор на планшете ещё не зашкалило от падения уровня глюкозы в крови. Ну а почему нет? Не отправляю реальные биоданные в штаб – это же не значит, что я их не контролирую. – Вот, – перед носом материализуется горизонтальная поверхность с гордо высящимся на ней блюдом с мирабилианским кексом. – М? – слегка закипаю, начиная что-то подозревать. – Я оборвал… со своей стороны. А ты – снова не контролируешь поток. – Твою же… – Ш-ш-ш… Прости, я… как это… манипулятор. Относись ко мне так. – Ага… ты за лопуха меня держишь и только что в этом расписался, да? Неопределённо молчит. – Моим рассказал уже? – В общих чертах. Они в восторге. Во всяком случае она. Очень похоже, что я чёртов победитель. Чёртов – это мягко сказано. Какой именно – уточню у Тихорецкого. 21 апреля 2099 года, Земля «Boy, you're gonna carry that weight! Carry that weight!» – напяливая форменные брюки, которые современные технологии с каждым десятилетием делают всё более неудобными, надрываюсь я в святой уверенности, что выступления не слышит ни одна живая душа. И даже посмеиваюсь про себя, поворачиваясь лицом к гостиной, чтобы в этом окончательно убедиться. Художественно вписавшийся в дверной проём Алекс почти успевает стереть с лица кислейшую мину: – Ископаемый рок, значит? – Классика! Плохо выходит, да? – Сам слышишь. Плохо… но не ужасно.