Он коротко хмыкнул. – Что? – Да чертовщина какая-то! Если я потерял ее, пока убивал того несчастного парня, то с июля как минимум у меня не должно было ее быть, верно? Вера Ивановна кивнула. – Однако я помню, как пользовался ею в сентябре. Она поморщилась. Слабенько. Свидетелей этому нет, но даже если они каким-то образом найдутся, гособвинитель тут же сотрет их в порошок. «Вы точно видели у подсудимого указанную фляжку после июля прошлого года? Чем можете подтвердить? Почему решили, что это именно она, а не точно такая же? Вы просто путаете или даете заведомо ложные показания, чтобы выгородить вашего приятеля?» – Был момент, когда я решил, что сошел с ума, – сказал Еремеев, – все-таки башкой тогда сильно приложился. Боялся, а вдруг реально раздвоение личности началось или что похуже? Но специалисты в психушке сказали, что я нормальный. Вера Ивановна покачала головой. Как можно сказать про такого выродка, как Еремеев, что он нормальный? – Странно вообще, – усмехнулся Еремеев, – такое чувство… Вот вроде точно знаешь, что ничего плохого ты не делал, а как насядут на тебя, так поневоле усомнишься. Думаешь: а вдруг они лучше знают, их же много… Видите, это даже я так считаю, так что говорить о тех, кто меня не знает? С чего бы вдруг они стали мне верить? – Алексей Ильич, – строго и холодно сказала Вера Ивановна, – верить – это в церковь, а в суде надо доказывать. Он фыркнул: – Не докажем. Я уже смирился. Все эти монетки, фляжки, свидетели, которым со страху мерещатся одноглазые люди, это фантасмагория какая-то для меня, но она чертовски убедительна в глазах непредвзятых людей. Я бы на месте судьи не сомневался даже. Ну что делать… Жизнь вообще конечна и кончиться может в любой момент. Вера Ивановна хотела резко встать, но стул был привинчен слишком близко к столу в расчете на более стройного человека, чем она. Неловко поднявшись, она вызвала конвой. – В общем так, Алексей Ильич! Я буду работать над вашим делом, но и вы сами думайте. Попробуйте найти хоть что-то, хоть крошечку, песчинку, которая не убедила бы меня в вашей невиновности, но хотя бы заставила усомниться в вашей вине. Ну и насчет признательных показаний тоже поразмыслите. В скверике возле консультации Вера Ивановна вдруг разглядела стройную фигурку дочери. – Мама, ну где ты ходишь! – Таня бросилась к ней, прислонилась замерзшей щекой. – Там такие костюмы выбросили… Вера Ивановна отступила на шаг, чтобы дочь не почувствовала тюремный запах, который, наверное, еще не выветрился. Заметив, что дочь снова без перчаток, Вера Ивановна сняла свои и сжала в ладонях холодные Танины пальцы. – Солнышко, выходить замуж в костюме – плохая примета. – Мам, тебе! Пойдем скорее! Светка очередь держит. Тут недалеко. – Да ну зачем… – Пойдем, пойдем… Таня решительно взяла ее под руку и куда-то потащила. «Спортсменка, куда ты денешься», – довольно подумала Вера Ивановна и покорилась, хотя никакой костюм покупать не собиралась. У нее было одно нарядное платье, пошитое из отреза старинного бархата, доставшегося еще от бабушки, так что на свадьбе дочери будет в чем появиться, а костюм – зачем? Сто десять рублей – деньги немалые и пригодятся для Тани. Хоть бельишка ей хорошего купить на медовый месяц у спекулянтов. Все-таки Хен – не советский Ваня, для которого женщина без платья – редкое и восхитительное зрелище. Парень разбалован западным образом жизни: там и фильмы всякие, и сомнительные журнальчики на каждом шагу. Необходимо постараться, чтобы Таня выглядела не хуже тех холеных девок. Вдруг Веру Ивановну как ударило, она внезапно осознала, что все всерьез. Таня начинает собирать документы и через несколько месяцев уедет. Даже если в загсе ее изведут бюрократическими уловками, все равно. Она умная и целеустремленная, все преодолеет. Накатила такая острая тоска, что Вера Ивановна не заметила, как оказалась в очереди, змеящейся из дверей небольшого галантерейного магазина. – Тань, не нужно… – Нужно. Я уже за деньгами съездила домой. Стой, мы со Светкой за пирожками к метро сгоняем. Показав Вере Ивановне впереди и сзади стоящих, девчонки умчались. Она проводила их взглядом: точеные, но крепкие фигурки, летящие движения… Таня, конечно, красивее Светочки, и это объективно, а не потому что дочь. Хорошенькая, подтянутая, модненькая – ничего удивительного, что Хен влюбился. В голову полезли гадкие мысли, что если бы она не так носилась с дочкой, не водила ее на спорт, не обивала пороги, чтобы девочку взяли в английскую школу, не наряжала бы как куколку, отказывая себе во всем, то никакой норвежский Хен на Таню бы не клюнул и дочь осталась бы при матери. Она огляделась. Вместе с нею в очереди стояли в основном такие же тетки, как она сама, и лица их были непреклонны и суровы. В глазах ясно читалась решимость добыть дефицит во что бы то ни стало. И тревога: хватит или разберут? Вера Ивановна вздохнула. Все надо добывать, доставать, ждать. Все время радость через силу. А Тане так жить не придется. Захочет что-нибудь, так пойдет в магазин и выберет спокойно и с удовольствием. А что мать придется бросить ради изобильной жизни, так оно, наверное, того стоит. Прибежали девочки, румяные от быстрой ходьбы. Глаза их сияли, и Вера Ивановна тряхнула головой, чтобы оттуда выпала вся злая дурь. С удовольствием взяла из рук дочери горячий пирожок в промасленной бумажке и откусила. Да, не зря их называют «выстрел в живот», но боже, как вкусно! Девочки сказали, что никуда не уйдут, пока не купят костюм, но стоять в очереди им было скучно, и Вера Ивановна отправила их в книжный магазин, располагавшийся напротив. Сквозь витрину ей было видно, как они разглядывают прилавок и смеются, пригибаясь. Она улыбнулась. Когда-то и она была молодая и счастливая и не верила словам профессора о том, что и он тоже был молодым, и жизнь казалась бесконечной, а потом пролетела как одно мгновение. Вера Ивановна прекрасно помнила, как тогда подумала: «Со мной так точно не будет! Я прочувствую каждую минуту, все время буду что-то делать, и все мои годы будут тянуться так же долго, как сейчас». А потом вдруг закрыла глаза на секундочку, и вот она уже тетка средних лет. «Жизнь конечна», – сказал сегодня Еремеев. Что ж, он в прошлом боевой офицер, вертолетчик. Целый год почти служил в составе «ограниченного контингента» в Афганистане, пока не лишился глаза, выручая товарищей, совершивших аварийную посадку в районе, занятом душманами. Так что он прощался с жизнью не раз и не два и знает, о чем говорит. Судя по ордену Красной Звезды, настоящий герой. Разве может оказаться маньяком человек, рисковавший головой ради товарищей? Хороший вопрос! Советская идеология требует дать на него один ответ – нет, не может. И действительно, русские воины всегда были не только храбры, но и благородны. Солдат ребенка не обидит – пословица не просто так придумана. И душа противится, не хочет признавать, что отважный воин Алексей Ильич Еремеев – чудовище. Вы прочитали книгу в ознакомительном фрагменте. Купить недорого с доставкой можно здесь