– Мне надо уехать. – Понятно. Она вдруг увидела, как в полированной дверце шкафа отражается силуэт поникшей, раздавленной женщины, и выпрямилась. Кирилл – хороший человек, вот и стесняется сказать, что она просто ему надоела. Ничего, она закаленная, выдержит и этот удар. – Надолго, Ирочка. Месяца на три, а может, и дольше. – Ну ясно. – Я могу отказаться, если хочешь. – Да зачем же? Поезжай. Кирилл притянул ее к себе: – Ир, это вроде как честь. Под Мурманском строится дворец культуры, и мне предложили сделать всю художественную ковку. – Здорово, – она очень постаралась придать голосу воодушевление, но прозвучало все равно жалко. – И архитектор тоже хочет, чтобы именно я воплотил в чугуне его творческие замыслы, – улыбнулся Кирилл, – звучит нескромно, но говорю как есть. – Рада за тебя. – Ира, если ты против, то я останусь. – Я не против. – Точно? Она кивнула. – Мне даже жаль, что ты так легко меня отпускаешь. Все-таки три месяца – немалый срок. – Время летит быстро. – Это да… Но Мурманск же совсем рядом, только чуть дальше Москвы. Может, вы с Егором ко мне на каникулы приедете, а в другой раз я возьму пару отгулов и сам к тебе метнусь. – Я чайник поставлю. Ирина быстро вышла в кухню, чтобы скрыть набежавшие едкие слезы. Может, и метнется. Один раз. А потом вольная жизнь, север, снега, романтика. Девушка с сияющими глазами в меховом капоре. Игра в снежки и морозные поцелуи, когда снежинки не тают на губах. Накануне она как раз прочитала повесть Алексина «Поздний ребенок» и удивлялась, как родные сумели так взнуздать несчастного парнишку, чтобы он тащил на себе все их проблемы и душевные сложности, но главное, основная сюжетная линия строилась вокруг старой девы, которой наконец выпал шанс создать семью. Только у отца случился инфаркт, и она осталась за ним ухаживать, а не поехала с женихом в длительную командировку. Естественно, жених, оказавшись на вольном выпасе, немедленно нашел там любовь всей своей жизни. «Так будет и со мной, – вздохнула Ирина, – вне всякого сомнения». Она вытерла глаза уголочком кухонного полотенца. Услышала за спиной скрип половиц: Кирилл подошел и обнял ее. – Ну Ир… Ну что ты… – Все в порядке, Кирилл, – сказала она фальшивым ломким голосом. – Промелькнет как одна секунда, и мы снова будем вместе. – Да. Через три месяца. Или никогда. – Хорошо, я не поеду. – Зачем такие жертвы? – Прямо скажешь, жертвы! – засмеялся Кирилл. – Так-то мне все равно, где молотом стучать, что там, что здесь. Тут даже еще и лучше, сессию пропускать не придется. – Кирилл, пожалуйста, делай, как тебе нужно. Я девушка самостоятельная. Ирина осеклась, почувствовав, что от последней фразы невыносимо разит колхозом. – Так я и хотел ехать, чтобы это изменить. – В смысле? – Я хочу, чтобы мы поженились, Ира. Ты как? Сердце екнуло. Неужели? Или она ослышалась? Не так поняла? Она села на табуретку и крепко стиснула руки в замок, чтобы не было видно, как они дрожат. – Ну что, Ир? Кирилл опустился перед ней на корточки, но все равно не получилось у него, высоченного, заглянуть ей в лицо снизу вверх. – Это так неожиданно, – промямлила Ирина. Кирилл улыбнулся: – Да? А мне кажется, самое время. Только я хотел сначала сгонять в эту командировку, чтобы подрубить деньжат. – Зачем? Меня тошнит от пышных свадеб, Кирилл. – Согласен. Но я думал про жилье. Он выпрямился, стукнувшись спиной об угол раковины. – Правильно говоришь, узковата в плечах! Кирилл сказал, что не решался делать предложение, потому что идти примаком к жене ему неловко, а переселять их с ребенком в свою коммуналку – тоже не вариант. Кое-какие деньги у него отложены с тех пор, как он был фронтменом рок-группы «Мутабор». Попав под суд, он обнаружил, что товарищи его – люди ненадежные, чтобы не сказать подлые, и закончил карьеру рокера, но как кузнец ручной ковки зарабатывал очень хорошо, так что мог откладывать с каждой зарплаты. Процесс первичного накопления капитала шел не так быстро, как ему хотелось бы, но тут очень кстати подвернулся заказ на этот дворец культуры. – С такой суммой мы сразу получим простор для маневра, – азартно восклицал Кирилл, – если продадим гараж, то сможем просто одну из моих бабусек отселить в отдельную квартиру, и у нас будут две комнаты в коммуналке с единственной и очень милой соседкой. Или, если хочешь, обменяем твою квартиру и мою комнату на трешку. В общем, вариантов будет море. Ирина поежилась. Кирилл говорил все правильно, но этот прагматизм почему-то насторожил ее. – В такой торжественный момент я хотела бы услышать, как ты меня любишь, а не маклерские схемы. – Прости, пожалуйста! – И подумай хорошенько, действительно ли ты хочешь жениться на разведенке с ребенком, которая к тому же еще на четыре года тебя старше. Поразмысли над этим вопросом как следует, потому что, Кирилл, если я три месяца буду ждать тебя как невеста, а ты не вернешься, это будет слишком больно. Кирилл нахмурился и сел на табуретку, скрестив руки перед собой. Он долго молчал, так что Ирина успела испугаться, что он сейчас уйдет. – Глупо получилось, – сказал он наконец, – без цветов, без ничего такого. Просто мне казалось, что это ясно нам обоим. – Что ясно? – Что мы хотим пожениться. Ирина опустила глаза. Ей вдруг стало тоскливо и стыдно за свою жизнь, в которой неясно, что если мужчина и женщина ложатся в постель, то они хотят пожениться. Вскипело жгучее чувство унижения и презрения к себе самой за то, что встречалась с чужим мужем и, наслушавшись от него лживых обещаний, не верит теперь в искренность Кирилла. И зачем-то вымещает на нем свое женское разочарование. – Правда, подумай, дорогой. Я не так уж хороша. – И я не так хорош. – Ты прекрасен. – И ты тоже. – Кирилл, может, ты чувствуешь какие-то обязательства передо мной? – В смысле? – Ну считаешь, что раз я тебя оправдала, то ты не имеешь права меня бросить… Кирилл взял ее за руку: – Ира, милая, конечно же я не забыл, кому обязан жизнью. Я восхищаюсь тобой, но любовь – это совсем другое дело… Вот черт! – выпятив нижнюю губу, он энергично почесал макушку, отчего жесткие русые волосы стали дыбом. – Черт, я ж без пяти минут филолог, можно сказать, мастер слова, а тебе не знаю как сказать! Сукно какое-то выходит. Когда меня судили, я был уверен, что все кончится плохо, минутами даже хотелось, чтобы просто вывели в расстрельный коридор, и все, без этого фарса, в котором я выступаю как объект всеобщего презрения и ненависти. Я был опозорен и на девяносто процентов мертв, но после первого дня суда, засыпая в камере, вдруг поймал себя на мысли, что жду чего-то хорошего от завтрашнего дня. Такое было почти детское предвкушение радости, я даже удивился и не сразу понял, что это потому, что завтра я снова увижу тебя. Я тогда не знал, какая ты судья, просто хотел на тебя смотреть, и все. Ну а потом уж… – Кирилл улыбнулся, – потом появилась робкая надежда, что ты мне поверишь. – Кирилл, если бы я просто так верила людям, то не смогла бы работать судьей. Я оправдала тебя, потому что не нашли подтверждения факты, на которых строилось обвинение, а вовсе не потому, что ты красивый мужчина с честными глазами. – Я понял. – Ты уж извини, Кирилл, профессиональная деформация.