– Мы все умрем. – Тебе легко говорить, ведь сам-то ты не стоишь на пороге смерти. – Она выпустила облачко сигаретного дыма. – Ты хоть представляешь, каково это? Закрывать каждый вечер глаза с мыслью о том, что ты, возможно, делаешь это в последний раз? И иногда желать, чтобы он был последним, потому что ты устал от страха и боли? Или, наоборот, сражаться со сном, потому что тебя приводит в ужас мысль о том, что ты можешь провалиться в темноту? Ее глаза встретились с моими, и свет лампы придал им безумный блеск. – Ты когда-нибудь задумывался о смерти? По-настоящему? Ни чувств, ни звуков, ни прикосновений. Небытие. Вечное. Нет, подумал я. Потому что мы все стараемся этого не делать. В этом и заключается суть жизни. Мы все время стараемся чем-то себя занять, чтобы не смотреть в бездну. Ведь ее вид свел бы нас с ума. – Ни один из нас не знает, сколько нам осталось. – Я еще к этому не готова. – Это от тебя не зависит. Выбирать нам не дано. – Но если бы ты мог? Что бы ты сделал? – Не это. – Говори за себя. – Она посмотрела в сторону тоннеля. – Мы оба знаем, что там, внизу. – Кости. – Я старался, чтобы мой голос был ровным. – Вот что. Кости давно умерших людей, у которых не было ни лекарств, ни химиотерапии, ни обезболивающих. И которые все еще верили и в Бога, и в дьявола, и в чудеса. Но теперь мы знаем, что это иллюзорно. – Не смей, на хрен, говорить со мной как с маленькой, Джо. Ты был там. Мы все были. – Мэри, ты больна. Ты не можешь мыслить ясно. Прошу тебя. Там, внизу, нет ничего, что может тебе помочь. Ничего. Поверь мне. – Хорошо. – Потушив сигарету, она полезла в рюкзак и достала оттуда бутылку водки и пачку снотворного. – Если ты действительно так считаешь, то позволь мне уйти. Я выпью это, и все закончится. Так я, по крайней мере, сделаю выбор сама. Я ничего ей не ответил. Она улыбнулась. – Ты не можешь, не правда ли? Потому что знаешь. Потому что помнишь, что произошло с твоей сестрой. – Моя сестра была ранена. Она потерялась. А потом вернулась. – Откуда? Я проглотил вставший у меня в горле комок. – Она не умерла. Мэри рассмеялась ужасающим надтреснутым смехом, начисто лишенным радости и вообще чего бы то ни было человеческого. Часть меня задается вопросом, а всегда ли она была такой внутри или же что-то изменилось в ней той ночью, когда мы спустились в шахту? Возможно, что-то изменилось во всех нас. Возможно, мы вернулись оттуда не только с чувством вины и сожаления. – Ты ведь сам в это не веришь. – Верю. – Чушь, – она скривила губы. – Она была мертва. Она не могла пережить тот удар. Я это знаю, потому что… Она оборвала себя на полуслове. Я замер. Каждое мое нервное окончание словно внезапно загудело от вибрации. – Потому что – что? – Ничего. Ровным счетом ничего. Но это была ложь. Это объясняло все. Та ночь вдруг снова встала у меня перед глазами. Энни, лежавшая бесформенной маленькой грудой. Стоявший неподалеку Хёрст. Валявшийся на земле лом. Мэри, вцепившаяся в руку Хёрста. Но Мэри встала рядом с ним позже. До этого она стояла ближе к нам с Энни. – Это была ты, – сказал я. – Ты ударила ее. – Я не хотела. Я просто запаниковала. Это была случайность. – Ты позволила Хёрсту взять вину на себя. Он прикрывал тебя, защищал. – Он любит меня. Теперь все внезапно обрело смысл. Почему она осталась. Почему они поженились. Он любил ее. Но у него также была над ней власть. Она не могла уйти от него. Хотя, вероятно, бассейн и складные двери тоже сыграли свою роль. – Вы действительно собирались тогда бросить нас там, внизу? – Я пыталась его отговорить. Но и это было не совсем правдой. Я помнил, как она положила руку ему на плечо. Взгляды, которыми они обменялись. Я думал, она хотела нам помочь. Однако теперь я уже не был в этом уверен. Я больше вообще ни в чем не был уверен. – А Крис? Я сказал тебе, что встречаюсь с ним в тот вечер. Это ты отправила Хёрста за ним? Все это тоже было твоей идеей? – Нет. Все было не так. Ты знаешь, каким был Хёрст. Я боялась его. Я подумал о синяке у нее под глазом. Под правым глазом. А затем вспомнил, как Хёрст наливал мне виски. Правой рукой. От пьедестала, на который я возвел Мэри, откололся еще один кусок. – Он ведь никогда тебя не бил, правда? – А это важно? – Да. – Хорошо. Нет, не бил. Я поцапалась после школы с Энджи Гордон. – Значит, в этом ты тоже солгала. – Проклятье, это было двадцать пять лет назад! Случилось то, что случилось. Я не могу этого изменить. Но хотела бы. – Она покосилась на вход в пещеру. – Прошу тебя, Джо. Просто дай мне пойти туда. – Не могу. – Я сделаю что угодно. Я могу дать тебе деньги, все, что ты захочешь. – Все, что захочу? – Да. Я подумал о Хёрсте, истекавшем кровью в грязи. О деньгах, которые был должен. О широко открытых глазах Энни, глядевшей из окна в то ясное снежное утро. О ее маленьком тельце, грудой лежавшем на полу пещеры. Я подумал об установленной мной там взрывчатке и о лежавшем у меня в кармане мобильнике, который служил для нее детонатором. Затем я взглянул на Мэри, и во мне вспыхнула ненависть. – Ты можешь мне кое-что сказать, – произнес я. – Что угодно. – Где все гребаные снеговики? Она едва открыла рот, и вдруг боковая часть ее головы лопнула. Осколки костей, кровь и мозговое вещество, взлетев в воздух, посыпались на землю подобно конфетти. Ее череп напоминал кратер вулкана. Кость разорвало, как папье-маше. Глаза Мэри чуть расширились от удивления. Все произошло слишком быстро. У нее не было времени даже на то, чтобы что-то осознать. Минуту назад она была жива, а в следующую уже бесформенной кучей лежала на земле, словно кто-то нажал на выключатель. Прервал подачу энергии. Совсем. – Господи Иисусе! – обернулся я. За моей спиной стояла Глория. В руке у нее был пистолет. – Ты убила ее! – Она не собиралась тебе ничего давать. Мне уже приходилось иметь дело с суками вроде нее. – Где Хёрст? – Как оказалось, у него была плохая свертываемость крови. Хёрст мертв. Я пытался это осмыслить. Годами я думал, что хотел его смерти. Страстно желал ее. Однако я ощущал лишь тошноту и усталость. А еще – страх. Потому что теперь здесь были лишь я и Глория. – Не нужно было давать ему умереть… – Боюсь, я это сделала. Однако взгляни на все с другой стороны. Мне нужно избавиться от двух лишних тел, так что у меня нет времени на то, чтобы убивать тебя медленно. – Она наставила на меня пистолет. – Скажешь что-нибудь напоследок? – Не стреляй в меня. – Хотела бы. Смысла молить о пощаде не было. Не Глорию. Я мог бы попытаться. Сказать, что я учитель. Что в учителей не стреляют. Мы не настолько интересны. Мы умираем постепенно, через несколько лет после того, как люди думают, что мы уже умерли. Я мог сказать ей, что у меня есть другой план. Сказать, что я не готов. И все это ничего бы не изменило.