– Пожалуй, я немного увлекся, – без тени сожаления, скорее с насмешкой, отозвался Гален и распорядился: – Побудь пока здесь, Катрина. И как только наша гостья придет в себя, отведи ее в комнату. Будет лучше, если сегодня Мишель поужинает одна. Раздался шелест юбок, а следом гнетущую тишину нарушил негодующий возглас мисс Донеган: – Она под внушением? Демоны, Гален! Да что с тобой происходит?! Ты не то одержим ею, не то совсем умом тронулся! – Дорогая, хватит кусаться и брызгать ядом. Я и так за последние пару дней уже достаточно им насладился. – Приблизившись к зеркалу, слабо поблескивавшему над камином, Гален повязал черный галстук, оправил рубашку, улыбнулся своему отражению и любовно пригладил волосы. Стянув со спинки кресла сюртук, весело добавил, обращаясь к исходящей бессильной злостью сестре: – Я сегодня ужинаю у Беланже. Уделяя внимание одной сестре, не стоит забывать о другой. Катрина что-то неразборчиво проворчала, но образумить брата было ей не по силам. Мужчины в их семье отличались необузданным темпераментом. Сумасшедшие, отчаянные. Дикие. Хищники, которые, казалось, появлялись на свет только лишь для того, чтобы потакать своим прихотям и утолять свои низменные желания. А женщинам… Женщинам в их семье оставалось нести на хрупких плечах бремя проклятия. И пусть ни она, ни Аэлин не были убийцами, порой Катрина ловила себя на мысли, что за глоток свободы с радостью отняла бы чью-то жизнь, как это были вынуждены делать ее отец с братьями. За возможность хотя бы одним глазком увидеть окружающий мир. Но ее миром был Блэкстоун. И она ненавидела этот мир. Мишель открыла глаза. За окном шумели деревья. Старый дуб, раскинувший узловатые ветви перед окнами гостевой комнаты, не переставая царапал ставни, и в его густой темной зелени раздавалось монотонное уханье филина. Первые мгновения, пока разум еще не покинуло вязкое марево сна, Мишель бездумно разглядывала лепные узоры, пузырившиеся на гладкой поверхности потолка. Но постепенно образы недавнего прошлого стали заполнять сознание. Она резко села на постели, едва не закричав от опалившего сердце гнева. Хотя гневом это полыхавшее в груди чувство едва ли можно было назвать. Скорее ей овладело дикое, безудержное исступление. Подвластная ему, Мишель резко подскочила и бросилась к двери. Совсем не удивилась, обнаружив ту запертой. Только еще больше разозлилась. Принялась толкать створку, остервенело дергать за ручку, даже в сердцах ударила по деревянной преграде ногой. Приходилось признать: двери в Блэкстоуне были сделаны на совесть. Мишель заскрежетала зубами, чувствуя, что еще немного, и взорвется от переполнявших ее эмоций. Ярость, обида, злость искали выход и, не находя, кружили ей голову, сводили с ума. У Мишель возникло непреодолимое желание что-нибудь расколотить. Фаянсовый кувшин, например, что стоял на туалетном столике. Или вон ту вазу на каминной полке, в которой желтели срезанные утром полевые цветы. Лишь чудом справилась с искушением, строго наказав самой себе: – Даже не думай! Разбудив этого мерзавца, сделаешь только хуже. Распахнув ставни, Мишель окунулась в синюю, полную запахов и звуков ночь. Разочарованно поджала губы – вариант с прыжком приходилось отмести сразу. Она, конечно, мечтает исчезнуть из этого проклятого места. Но только сбежать домой, а не отправиться в лучший мир. Растущая луна, еще не полная, но уже имевшая округлые очертания, светила высоко в небе в мутном дымчатом ореоле. Серебрила кроны деревьев, зелеными арками смыкавшимися над подъездной аллеей. Мишель принялась теребить прядь волос, сосредоточенно размышляя. Перелезть через ворота ей труда не составит. А вот спуститься по дереву, уповая на свою гибкость и удачу, было рискованно. Еще рискованнее бежать через лес, через болота в Лафлер. Настоящее безумство! От одной только мысли оказаться глубокой ночью в глухой чаще на нее волна за волной накатывала паника. Но еще большим безумием было бы оставаться здесь и сидеть сложа руки. Превратиться в игрушку, в рабыню для Донегана. Ведь как раз эту позорную участь он для нее и уготовил. Почувствовав, как снова внутри все вскипает от гнева, Мишель тряхнула головой. Нет, она не будет играть по его гнусным правилам! Сегодня же распрощается с Блэкстоуном! А потом сделает все возможное и невозможное, чтобы расторгнуть помолвку негодяя и ее сестры. Если раньше Мишель мечтала об этом ради себя, то теперь у нее появился куда более веский повод, нежели собственная влюбленность. «Нечего делать Флоранс замужем за Донеганом! – решила она. – Да еще и в этом жутком, мрачном поместье». Найдет себе жениха получше. И она, Мишель, тоже найдет. Потом. Когда сбежит отсюда и успокоится. И боль, дурацкая, не желавшая никак стихать боль перестанет точить ей сердце. – И почему я не обратила внимания на слова Мари Лафо? – ворчала она, подвязывая длинную пышную юбку, чтобы не мешала спускаться по дереву. – Ведь действительно же животное… Уф! Так бы и повыдергивала ему клыки. И руки бы поотрывала, чтобы больше не смел до меня дотрагиваться! Нашарив в темноте туфли, обулась. В детстве Мишель была бойкой, непоседливой девочкой. Предпочитала игре с куклами общество мальчишек-рабов. Они научили ее и бегу с препятствиями, когда вместе удирали с соседской фермы, где обчищали фруктовые деревья, и лазанью по тем самым деревьям, и много чему еще. И сейчас Мишель мысленно благодарила друзей детства за то, что в свое время помогли ей преодолеть боязнь высоты. Произнеся короткую молитву Всевышнему, она оглянулась на комнату, в которой испытала самые счастливые и самые ужасные мгновения в своей жизни. Пожелав больше никогда сюда не возвращаться, перекинула через подоконник одну ногу, за ней другую. Стараясь не смотреть вниз и не думать о том, сколько же ярдов отделяют ее от земли, начала осторожно спускаться по старому дубу, мечтая о том, что уже к утру окажется дома. Выдернет из вольта иголку и будет вспоминать о днях, проведенных в Блэкстоуне, как о страшном сне. Умирая от страха, покрываясь от напряжения испариной, Мишель переступала с ветки на ветку. Внизу темнели кусты чубушника, в жаркое время года облачавшиеся в белоснежное убранство из крошечных, сладко пахнущих цветов. Интересно, если сорвется, кусты смягчат удар от падения? Хотя бы чуть-чуть. Или ее бесславно вернут в треклятую комнату уже с переломами. Может, когда превратится в обмотанную бинтами мумию, Гален потеряет к ней интерес. И тем не менее проверять, так это будет или нет, Мишель не хотелось. – Ты мне заплатишь, Донеган! Заплатишь за все! – словно молитву Всевышнему, только воинственно шипя сквозь зубы, повторяла Беланже. Решила, что будет справедливо столь сильное чувство, как любовь, огненным цветком распускавшееся у нее в груди, обратить в полярно противоположное, такое же всепоглощающее и жгучее. Ненависть. – Я тебе покажу, как похищать и удерживать силой леди! – Неосторожный шаг, и под ногой предательски хрустнула ветка. Тоненько вскрикнув, Мишель сорвалась с дерева. Благо полет оказался коротким, а приземление прошло почти безболезненно. Лишь тоненькие веточки, густо усеянные молодой листвой, неприятно царапнули кожу. – Ай! – Мишель тут же сжала губы, вспомнив, что у нее в самом разгаре побег. Нужно быть предельно осторожной и стараться не шуметь. В окнах библиотеки, располагавшейся прямо под ее временным пристанищем, не мелькало ни единого лучика света. Даже пламя в камине уже успело погаснуть. Значит, никто из Донеганов не стал засиживаться допоздна: с книгой, если бы это были Аэлин или Катрина, либо же с бокальчиком кукурузного виски, который так чтили здешние джентльмены. Позволив себе короткую передышку, чтобы дать успокоиться сердцу, Мишель со всех ног бросилась по центральной аллее – этому зеленому туннелю, в котором мечтала затеряться, раствориться. Исчезнуть. Ветер, безжалостно бьющий в лицо, трепал волосы, холодом жег обнаженные плечи. Мишель запоздало отругала себя за то, что даже шали не догадалась захватить. И если днем, когда припекало солнце, бывало даже жарко, то ночи на юге Анделианы все еще оставались прохладными. Она убеждала себя не делать этого и все равно, прежде чем ухватиться за кованые узоры ворот, оглянулась на темную громаду Блэкстоуна, будто вобравшего в себя страхи и боль всех тех, кто жил в нем, ныне и прежде, долгие десятилетия. Его хозяев. Его рабов. Мелькнула мысль, быть может, абсурдная, что каждый, кто попадает сюда, становится узником. Узником этого жуткого, отвратительного места. – Но только не я! – шепотом заявила в пустоту беглянка и, подтянувшись, стала взбираться наверх. Предвкушение свободы пьянило и будоражило, заставляло дыхание сбиваться на хрип, ладони – потеть. Отчего те так и норовили соскользнуть с очередного серого завитка, и тогда сердце Мишель замирало. А потом, когда она снова с упрямством сжимала холодный металл, принималось бешено колотиться. Чем выше она взбиралась, тем сильнее кружилась голова, и перед глазами все пускалось в безумную круговерть. Мишель как могла старалась унять рвущуюся наружу радость, напоминая себе, что впереди самое сложное – пробраться через лес, минуя кипарисовые болота, и не увязнуть в одном из них, превратившись в чей-то вкусный десерт. Средняя Беланже мало чего боялась в жизни, но от одного лишь вида аллигатора, неспешно выбирающегося из воды, могла запросто лишиться чувств. Она благополучно перелезла через высокие кованые ворота. Порадовалась очередной своей, пусть и крошечной, победе и, не теряя времени, бросилась к перекрестью дороги… чтобы замереть на нем как вкопанной. Вдали темной точкой обозначилась повозка, и в ночную тишь ворвалась дробь лошадиных копыт. Мишель попала в ловушку ужаса, еще более сильного, чем тот, который мог бы вызвать аллигатор, неожиданно выползший из кустов и раскрывший в паре дюймов от нее свою гигантскую пасть. Этот панический страх парализовал не только мысли, но и тело. Драгоценные мгновения были безвозвратно утеряны. Слишком поздно беглянка сбросила оцепенение, слишком поздно побежала в противоположном повозке направлении. Понимала, что ее заметили – об этом свидетельствовали предупреждающие крики и яростная брань, – и тем не менее не могла остановиться, надеялась еще хотя бы несколько секунд побыть свободной. Но ее лишили и этого. Спрыгнув с еще не успевшей притормозить коляски, Гален схватил беглянку в охапку. Злые слезы бессилия брызнули из карих глаз. – Пусти! Пусти! Пусти же меня-а-а!!! – Мишель царапалась, как разъяренная кошка, дергала ногами, тщетно пытаясь вырваться. Рыдала, захлебываясь криком, изворачивалась, мечтая побольнее укусить обидчика. Тщетно. Хватка у Донегана была железной. «И в груди вместо сердца тоже, наверное, уже порядком проржавевшая железяка!» – уходя за грань реальности, мысленно простонала Мишель. Сознание и кожу у виска, прежде чем веки, отяжелев, сомкнулись, обжег яростный шепот: – Я же сказал: ты моя! Не отпущу. Ни сейчас и никогда! Часть вторая Узники чар Глава 1 Мишель как могла оттягивала роковой момент пробуждения, не желая открывать глаза и возвращаться к реальности, что была пострашнее самого жуткого ночного кошмара. Знала, что спросонья не устоит перед искушением, уступит слабости, позволив себе обмануться на короткое мгновение. И тогда сердце, глупое, забьется чуточку быстрее от ложной надежды: она дома, нежится в своей постели. Не было никакой поездки к занудам родственникам, и уж точно она не стала жертвой подлого похищения. Она не пленница. Мишель Беланже – беззаботная юная аристократка. Любимая родителями дочь, почитаемая слугами хозяйка, боготворимая поклонниками первая красавица графства.