– Господин велел оставить их распущенными, – несмело подала голос служанка, проводя щеткой по копне «гостьи». Богатой, густой, золотом отливавшей в лучах весеннего солнца. – Господин может катиться к демонам со своими указами. – Мишель нетерпеливо поерзала на сиденье. Вместе с желанием бороться и в самый короткий срок обрести свободу проснулся и здоровый аппетит. Со вчерашнего дня у нее во рту и маковой росинки не было, а потому сейчас мисс Беланже мечтала о плотном завтраке. Теперь ей нет нужды придерживаться глупых правил и как птичка клевать с тарелки крошки. Наоборот, неплохо бы выставить себя в самом дурном свете. Пусть Гален ужаснется ее манерам. Тем более что для побега ей понадобятся силы как моральные, так и физические. А значит, и много вкусной сытной пищи. Рабыни не спешили выполнять распоряжение. – Ну же, живее! – нетерпеливо прикрикнула Мишель на застывших, словно вырезанные из мориона статуэтки, служанок. – Или ждете, пока я тут поседею? – Нас накажут, – робко заикнулась вторая девушка. – Вот еще глупости. За что же вас наказывать? Разве что за медлительность. – За ослушание. Мишель почувствовала, как дрогнула рука рабыни, что бережно расчесывала ей волосы. – За послушание мне – не накажут, – убежденно возразила пленница и покровительственным тоном добавила: – А если вдруг начнет отчитывать, обещаю, я вмешаюсь. – Не так накажут, – обронила, снова опуская взгляд, служанка. В глазах другой стояли слезы. Или, может, Мишель почудилось… Потому что девушка, беря пример с первой невольницы, тоже потупилась. – Какие вы все здесь чудны?е. – Мишель забрала у горничной щетку, махнула аксессуаром из слоновой кости на дверь. – Ладно, идите. Я сама закончу. – Но… – Сказала же, идите! Служанки, поколебавшись, все же ушли, а юная мятежница наспех собрала волосы в высокий хвост и закрутила его абы как, сколов шпильками. Осмотрев результаты своих стараний, пришла к выводу, что кривой пучок даже лучше аккуратно прилизанного. – Велел оставить распущенными… – ворчала она, спускаясь в столовую. Как могла храбрилась, но пальцы, сжимавшие перила, все равно предательски подрагивали. – А больше ему ничего не надо? Что бы такое сделать, чтобы до него, наконец, дошло, что я не кукла? Не кук-ла! На пороге столовой Мишель остановилась, чувствуя, что не может сделать дальше ни шагу. Не может приблизиться к столу, накрытому тончайшей полотняной скатертью. Даже ради любимых гречишных оладий, политых густым сладким соусом. Таких аппетитных на вид и так вкусно пахнущих. Ведь за столом этим, расслабленно откинувшись на спинку стула, сидел Гален. – Ну что же вы, мисс Беланже, проходите. Не стесняйтесь, – широким жестом не то пригласил ее, не то приказал подойти. «Будет глупо, если сейчас развернусь и убегу. Глупо и малодушно», – убеждала себя Мишель, делая несмелые шажки к отведенному ей месту возле Аэлин. Кузина Галена на нее не смотрела, отдав предпочтение содержимому своей тарелки. Катрина тоже сидела угрюмая и делала вид, что в жизни ее не интересует ничего, кроме разрезанной пополам сдобной булочки, которую она усердно намазывала маслом. Опустившись на краешек сиденья, прямая и напряженная, Мишель разложила на коленях салфетку. Долго разглаживала невидимые глазу складки похолодевшими пальцами, чувствуя на себе пронизывающий взгляд наследника Блэкстоуна. Вздрогнула, услышав вкрадчивый, но оттого не менее опасный голос: – Мишель, что с твоими волосами? – Отложив столовые приборы, Донеган поднялся. Глава 2 Демон – так Мишель мысленно прозвала Галена – приближался. Делая шаг за шагом, сокращал разделявшее их расстояние. Двигался бесшумно, мягко, будто подкрадывался. Немалых усилий стоило ей остаться на месте. Не дернуться в попытке сбежать и даже не шелохнуться, когда Донеган оказался рядом. Встав у нее за спиной, едва касаясь, провел по изгибу шеи подушечками пальцев, словно скульптор, с трепетом оглядывающий творение своих рук. Мишель стиснула зубы, силясь сдержать крик. Нежеланная ласка сменилась внезапной болью. Широкая ладонь камнем легла на плечо, пальцы жестко сомкнулись на нежной коже, обжигая даже через ткань платья. Наклонившись к пленнице, Гален прошептал ей на ухо: – Я ведь говорил, что не люблю непослушание. Будут последствия. – Дыхание хлеще пламени опалило висок. Мишель замутило от предупреждения, прозвучавшего следом: – Наказание. – Гален, – попробовала осадить брата Катрина, но была вынуждена умолкнуть под сверкнувшим яростью диким взглядом. Мишель почувствовала себя мышкой, глупым полевым зверьком, замершим перед раскрытой пастью удава. Наверное, все это – ее страх, ее мучения – доставляло ему удовольствие. Какое-то ненормальное, скрытое от понимания юной Беланже наслаждение. Снова мелькнула мысль убежать, скрыться, а вместе с ней и несбыточная мечта превратиться в ту самую норушку и проскользнуть в щель между половицами. Жаль, в ней не течет кровь лугару, способных обращаться в волков. Тогда бы она вместо оладий, на которые теперь и смотреть не хотелось, закусила Донеганом. Разорвала бы его в клочья! Но вместо этого, не имея возможности воплотить в жизнь свое желание, Мишель с силой сжала кулаки и как можно более холодно сказала: – И как ты меня накажешь? Запах одеколона, прежде едва уловимый, теперь казался чересчур резким. То ли потому, что Донеган находился к ней слишком близко. То ли потому, что все в нем вдруг стало ей противно. – Не тебя. – Дыхание скользнуло по щеке вместе с усмешкой. – Их. Гален, в отсутствие отца являвшийся полноправным хозяином поместья, хлопнул в ладоши и приказал появившемуся слуге: – Выведи во двор Шену и Анвиру. – С ума сошел?! – Мишель подскочила как подхлестнутая. – За что их наказывать?! – За то, что не выполнили приказ. – Не они занимались моей прической. Я сама! – Предпочитаешь, чтобы вместо рабынь выпороли тебя? – Яд в голосе и насмешка во взгляде. Окружающий мир исчез, растворившись в зловонном тумане, от которого рассудок мутился еще больше. Теперь Мишель видела перед собой только опасно сузившиеся глаза, прожигавшие насквозь. Цвета стали, выплавленной в острый клинок, который медленно, один за другим, разрывал ее натянутые до предела нервы. – Хочешь, чтобы при черни с тебя содрали одежду? Всю, даже нижнюю сорочку, и исхлестали твою белую кожу? Сначала сзади. – Обойдя свою добычу по кругу, Донеган провел ладонью по прямой, как стрела, спине, задержав руку на спрятанном под пышными юбками девичьем бедре. Зашептал пленнице на ухо, чтобы его слова расслышала только она: – А потом спереди. Только представь, как плеть, разрезая воздух, будет касаться твоих нежных розовых сосков? Тихие шаги, и вот он снова перед ней. В серой мгле хищных глаз полыхнуло пламя из последних сил сдерживаемого безумного желания. Гален даже зажмурился, рисуя в уме только что озвученную им картину. А услышав восклицание: – Конечно же он тебя не выпорет! Этого еще не хватало! Перестань дрожать, – резко обернулся к сестре. – Еще одно слово, Катрина, и твоя клетка сузится до размеров твоей комнаты. – Но отец… – привстала было девушка и тут же, словно тело вдруг стало ей непослушно, безвольно опустилась обратно на сиденье. – Отца здесь нет! – глухо прорычал Гален и повернулся к уже не помнящей себя от страха «гостье». – Ну так что, Мишель? Будешь до последнего стоять за рабынь? Мишель в панике искала слова, способные вразумить безумца, но не находила. Как и смелости принять удар на себя. Это ведь она желала поступить назло Галену, ей и расплачиваться за свое упрямство. Но… смелость исчезла вместе с даром речи. – Нет? – Лицо наследника исказилось усмешкой. – Так я и думал… Ну, тогда пойдем. От наглядных уроков толку больше, чем от скучной теории. Мишель даже пискнуть не успела, как ее рука оказалась в плену горячих пальцев. Дернулась, мечтая вырваться из цепкого захвата, но Гален лишь сильнее сжал узкую ладошку и потащил ее по коридору. Толкнув плечом дверь, через просторную прачечную, в которой в огромных котлах кипятилась одежда слуг, домашних и занятых на полевых работах, повел пленницу дальше. У Мишель глаза заслезились от удушливого пара, от него на коже оседала влага и в носу зудело от едкого запаха мыла. Катрина и Аэлин не последовали за братом, предпочтя публичному наказанию трапезу в тишине и спокойствии. Внутренний двор встречал хозяина поместья тревожным гулом голосов. Возле выбеленных известкой стен ютились грубо сколоченные скамьи. Обычно здесь отдыхала в перерывах между работой домашняя прислуга. Днем, если появлялась свободная минута, они рассаживались на скамьях, радуясь наступлению теплых погожих деньков и жмурясь от яркого южного солнца. Вечерами, наоборот, наслаждались прохладой, подставляя лица прикосновениям шального весеннего ветра. Сейчас на лавках не было свободного места. Слугам было велено явиться во внутренний двор, как любил повторять управляющий Бартел, для назидания и напоминания. Напоминания о том, что наказать могут каждого за любую провинность в любой момент. Молчаливые понурые рабы сидели, прижимаясь плечами друг к другу, и их потухшие взгляды были обращены на высившиеся в центре двора деревянные столбы. Мишель до боли закусила губу, силясь подавить готовый прорваться наружу крик. Ее несчастных камеристок уже успели вывести и привязать к этим жутким столбам, стянув задранные над головами запястья веревками. Обе девушки были низкорослыми и едва доставали до земли, неуклюже переминаясь на кончиках пальцев. Шена и Анвира негромко стонали, и в этих стонах Мишель слышались мольбы о пощаде. Невнятные звуки, что соскальзывали с искусанных губ, разрывали ее сердце на части. У них в Лафлере один такой столб тоже имелся с проржавевшими браслетами, которыми провинившимся фиксировали руки. Вот только столб этот уже давно превратился в коновязь, а о его изначальном предназначении все благополучно забыли. Хозяева Лафлера были добры к слугам, и те отвечали им взаимностью. Флоранс, быть может, была бы рада время от времени использовать столб по назначению, но отец не позволял ей распускать руки. Ворчание же Мишель, ее пустые угрозы в адрес не всегда прилежных рабов и вовсе не воспринимали всерьез. Все знали, что пусть у средней Беланже буйный нрав и голова горячая, но сердце доброе. Мишель первой посылала за доктором, мистером О’Доннеллом, в Нью-Фэйтон, если кто-нибудь из слуг заболевал или получал увечья. А иной раз и сама могла помчаться в город как угорелая, потому что, как часто говорила, не доверяла «этим ленивым улиткам, которые до ночи будут непонятно где шляться». – Гален, не делай этого, – прошептала Мишель, отводя взгляд от места наказания, и добавила, чувствуя, как ее захлестывает отчаяние: – Прошу… Оказалось, что молить о чем-то садиста непросто. Язык не слушался, губы не желали шевелиться, и все внутри Мишель противилось этому проявлению покорности. И тем не менее, собрав в кулак всю силу воли и придушив на время гордость, она выдавила из себя: – Пожалуйста, не наказывай их. Они же ни в чем не виноваты.