– Жду не дождусь дня, когда мы с вами, Мишель, наконец породнимся. – Когда с чаем было покончено, Аэлин поднялась с кресла. – А сейчас, боюсь, вам пора. Скоро начнет смеркаться, а с приходом тьмы в наших местах становится небезопасно. Уж точно не сегодня. В отличие от мисс Кунис, сиявшей улыбкой, настроение Мишель к концу их разговора стало еще хуже, чем было до этого. Она расстроенно кивнула и последовала за девушкой. Ей и правда следовало возвращаться, чтобы мама не волновалась. Хотелось скорее добраться до дома, запереться у себя в спальне и вдоволь нареветься. Это единственное, что она могла сейчас сделать. Словно сомнамбула, Мишель приблизилась к коляске, попрощалась с Аэлин, напоролась на обиженный взгляд Серафи и сутулую фигуру Адана. Ее снова мучило головокружение. Снова мутило. Снова накатывала эта отвратительная слабость, появлявшаяся так внезапно и подолгу ее не отпускавшая. Даже слова прощания мисс Кунис разобрать не получилось, как и недовольное ворчание рабыни. – Оставь меня в покое, Серафи. Коляска тронулась. Мишель прикрыла глаза, убаюкиваемая мерным покачиванием экипажа, и, кажется, даже ненадолго задремала. Сбежала из ужасной реальности. Чтобы пробудиться от громкого крика служанки. Со всех сторон их окружали всадники. Кажется, ее оглушили… Мишель помнила опаляющую боль в затылке и пронзительные крики Серафи. Даже сейчас они продолжали стоять в ушах, тысячами игл пронзали виски. Адан… Девушка чуть слышно застонала. Она видела, как его схватили, как раб исступленно дрался, прежде чем один из подонков в маске принялся яростно бить его прикладом по лицу, пока другие удерживали его за руки. Что произошло дальше – Мишель не имела понятия: шорох шагов сзади и резкий удар по голове швырнули ее, как в мутные воды Мэйфи, во тьму. Из которой она теперь медленно выплывала, захлебываясь страхом и отчаянием. Не сразу удалось разлепить веки, а когда она это все же сделала, вынуждена была сразу зажмуриться: косые лучи заходящего солнца ослепляли. Мишель тряхнула головой, морщась от боли. Облизнула пересохшие губы, растрескавшиеся до крови. Хотелось пить и чтобы боль в затылке скорее стихла. А еще чтобы этот кошмар прекратился. – Ну наконец-то очухалась, куколка, – услышала она грубый, охрипший от табака голос. – Хозяин только зря беспокоился. И ничего я не перестарался и не лишил его удовольствия с тобой поквитаться. Тут уж Мишель пришлось открыть глаза. Щурясь, огляделась по сторонам, пытаясь понять, где она и откуда доносится этот отвратительный надтреснутый голос. Оказалось, ее сгрузили прямо на пол в хижине или каком-то утлом домишке. Стоило лишь чуть пошевелиться, как под ней противно заскрипела старая половица. В раскрытое настежь оконце проникали закатные лучи, раскрашивая багрянцем центр комнаты, но не касаясь темных углов, в одном из которых Мишель заметила Серафи. Девушка полулежала, неестественно наклонив голову, а возле нее на корточках сидел широкоплечий детина в мятой, с пятнами пота рубахе. – Серафи, – хрипло прошептала Мишель, а потом, собравшись с силами, что есть мочи завопила: – Серафи!!! Больше всего она боялась, что рабыня так и останется похожей на сломанную куклу. Никогда не очнется. – Тише, тише, мисса. – Перестав ощупывать служанку, похититель поднялся и приблизился к ней. – Чего ж то так буйствовать? Поберегли бы лучше силы для ночной прогулки. – Не трогай меня! – яростно прошипела она, опасаясь, что вот сейчас он опустится перед ней на колени и точно так же примется лапать своими грязными ручищами. – Нет-нет, – сально ухмыльнулся мужчина с заросшим щетиной и обезображенным шрамом лицом, – вас нельзя. А вот с ней, – оглянулся на рабыню, – можно. Хорошая девка, ладная. С такой грех не позабавиться. – Только тронь ее! – Мишель дернулась, мечтая хорошенько врезать бандиту, чтобы пропало всякое желание скалиться, и к своему ужасу осознала, что связана: грубые веревки впивались в щиколотки и запястья. – Это-то я и собираюсь сделать, мисса, – осклабился мужчина. – А вы посмотрите. Ну или отвернитесь, если такая скромница. – Меня найдут, а тебя вздернут на виселице! Забьют до смерти! Да я сама прикажу тебя связать и буду бить, пока не подохнешь, если ты хоть пальцем ее коснешься! – из последних сил сдерживая слезы бессилия, выкрикнула Мишель. – Ну, во-первых, найдут не вас, а в лучшем случае то, что от вас останется. А что до остального… Буйная вы слишком, как и ваша фантазия. Мишель не успела понять, чего испугалась больше: слов негодяя или того, что он принялся раздевать ее рабыню. В тот момент дверь распахнулась, и в воцарившейся тишине раздался резкий приказ: – Оставь девку в покое и выйди! Мишель зажмурилась, осознав, что сейчас и правда самое время расплакаться. Стоило увидеть, кого принесли демоны, и ее снова захлестнула паника. Одет ее мучитель был, как всегда, безукоризненно: в тонкий поплиновый костюм насыщенного табачного цвета. Пиджак был расстегнут, открывая рубашку с плоеной грудью, оттененную широким галстуком. Довершала образ франтоватого джентльмена широкополая соломенная шляпа. Точно такая же была на управляющем, когда они только познакомились. В купе поезда, на котором Мишель должна была добраться до Доргрина и стать гостьей в доме родственников. А вместо этого оказалась пленницей в Блэкстоуне. – Хорошего вам дня, мисс, – приподняв за тулью шляпу, учтиво поздоровался с Мишель Бартел и прошел в комнату. Короткого взгляда, брошенного на бандита со шрамом, оказалось достаточно, чтобы тот нехотя поднялся и убрался из хижины. – Если это шуточки кого-то из Донеганов… – начала было Мишель, растерянная, напуганная, сбитая с толку всем происходящим. Ей даже думать не хотелось, что приказ о ее похищении мог исходить от Кейрана. Или, может, Гален решил наказать ее таким образом за вчерашнее исчезновение? Или мистер Донеган? Она тут же отмела последнее предположение. Король хлопка так боялся за жизнь своей драгоценной дочери, что готов был сдувать пылинки с будущей невестки. И уж точно он бы не стал нанимать шайку головорезов, чтобы избить собственного раба и похитить невесту сына. Но если инициаторами похищения были не Донеганы… Мишель поежилась. – Шутки закончились, мисс, – тронув беспамятную рабыню носком своей идеально отполированной туфли, с усмешкой проговорил Бартел. Обернувшись к пленнице, посмотрел на нее в упор. – И нет, это не Донеганы. Хотя один из них по глупости своей помог мне выманить тебя из дома. А если бы и нет, у меня в запасе имелся план Б. Так или иначе ты бы сейчас была здесь. – Аэлин… – прошептала Мишель, понимая, что слезное письмо кузины Донеганов было не чем иным, как приманкой, которую она, не задумываясь, заглотила. Если бы у Мишель не были связаны руки, она бы сейчас себя как минимум ущипнула. В наказание за собственную глупость. – Но зачем? – непонимающе прошептала она. – Глупышка ревнует. И боится, что ты передумаешь и не станешь выходить замуж за старшего кузена. А ей ой как не хочется хоронить Катрину, а потом умирать самой. Вот она меня и послушалась. – Бартел опустился на стул, прежде перетащив его на середину комнаты. Отсюда ему хорошо были видны обе пленницы: та, что пребывала без сознания, и та, что сейчас прожигала его ненавидящим взглядом. – Она не только выманила тебя для меня, но еще и оказалась столь любезна, что подлила тебе в чай одно интересное зелье, уверенная, что оно подействует как приворот, только наоборот, и Кейран больше даже не посмотрит в твою сторону. Мишель судорожно сглотнула: в горле першило от горечи. Появившейся не то от страха, от которого все внутри цепенело, не то от дряни, коей напичкала ее Аэлин. – Ты отравил меня? – Мишель поднесла связанные руки к лицу. Бартел пожал плечами. – Я думал над этим вариантом, и, признаться, он привлекал меня своей простотой. Вот только мне хотелось чего-то более эффектного, захватывающего и запоминающегося. Для всех Донеганов. Поэтому нет, Мишель, от яда ты не умрешь. Но благодаря зелью станешь желанной приманкой для того, кто испытывает к тебе чувства. А так как влюбиться в тебя имели глупость оба Донегана, сегодня в лесу случится знатная охота. Надеюсь, бегаешь ты быстро: не хотелось бы, чтобы все закончилось, даже не успев начаться. – Зачем? – сквозь слезы, которые больше не получалось сдерживать, прошептала она, а потом хрипло выкрикнула: – Зачем тебе это?! Что я тебе такого сделала?! Бартел покачал головой. – Лично мне – ничего. Да, ты вредная, капризная, взбалмошная девчонка, но это не повод тебя убивать. Тем более с такой изощренной жестокостью. – На этих словах его губы растянулись в улыбке, и Мишель поняла: он получает удовольствие от этого разговора, от ее страха и ее беспомощности. – Все дело в Донеганах, к которым у меня имеются свои личные счеты. Я не допущу, чтобы с твоей помощью они избавились от проклятия. Нет, Мишель, оно не будет снято. Проклятие… покушения… Она вскинула голову и с ненавистью выкрикнула: – Это из-за тебя Флоранс чуть не погибла! Бартел не стал отрицать, кивнул, соглашаясь. – Жаль, я не сразу узнал о вашей тайне и о том, что наследница не она, а ты. Было бы проще убрать тебя, когда ты торчала в Блэкстоуне. Ну или в Доргрине. Я все ломал голову, почему Гален так внезапно разорвал помолвку… А когда он сделал предложение тебе, все встало на свои места. Но ты уже тогда была дома. Бартел досадливо поморщился, всем своим видом показывая, как он сожалеет о том, что не избавился от нее раньше. – У вас много рабов, и все они вам верны. Попытка подстеречь тебя в городе и пристрелить ни к чему не привела, и мне пришлось проявить изобретательность. – Управляющий раздраженно стащил с головы шляпу и, бросив ее на стол, пригладил волосы. – Но я даже рад, что все так сложилось. Представь, что почувствуют Донеганы, когда очнутся утром и поймут, что натворили: лишили себя единственного шанса на спасение. – За что ты их так ненавидишь? Что готов разрушить столько жизней! Если бы взглядом можно было убить, то единственным, кто сегодня лишился бы жизни, стал мерзкий усатый тип, которого Мишель ненавидела всеми фибрами своей души. Но она не обладала такими способностями, и даже оберег с родной землей у нее забрали, отняв вместе с ним малейший шанс на побег. – О, поверь, Донеганов есть за что ненавидеть, – зловеще улыбнулся Бартел. – Так что будем считать это торжеством справедливости, кровной местью… Да чем угодно! Главное, Сагерт Донеган будет страдать. Очень долго. Зная, что его любимая дочь умрет, а он ничего не сможет поделать. Не представляешь, сколько раз мне выпадала возможность прикончить Катрину: задушить, отравить, столкнуть с лестницы… – Теперь его голос звучал тихо, доверительно, как если бы он рассказывал пленнице свой самый страшный секрет. Впрочем, как вскоре выяснилось, это и была его роковая тайна, которую Бартел хранил в течение долгих лет. – Всех вариантов не перечесть. Но, согласись, это была бы неполноценная месть. Раз – и ее уже нет в живых. Нет, – ухмыльнувшись, покачал он головой, – эти месяцы до ее дня рождения станут для Донегана пыткой, наихудшим кошмаром и испытанием, которое он не вынесет. А потом я перестреляю, как диких псов, коими они и являются, остальных его выродков. И страшной сказочке придет конец. – Что они тебе такого сделали, что ты сам превратился в чудовище?! – Мишель отчаянно дернулась и почувствовала, как веревки больно впиваются в саднящую кожу. – То, что умеют делать лучше всего, – уничтожать и разрушать. Я ведь родился и вырос в Блэкстоуне, – с горькой усмешкой проговорил Бартел. – Мой отец служил управляющим при тогдашнем хозяине Херебарде Донегане. Дед твоего женишка был той еще сволочью, жадной и злобной. Отец хотел выкупить у него рабыню, но Донеган долгое время не соглашался. Из вредности или жадности – не знаю. А может, просто считал отношения управляющего с юной мулаткой обычной интрижкой. Потом (наверное, желая поиздеваться) Херебард все-таки назвал цену за рабыню и ее приплод. Меня то есть. Такую, что отцу пришлось собирать деньги несколько лет! А когда сделка совершилась и мы стали свободными, в Блэкстоун из очередного кругосветного путешествия возвратился молодой наследник мистер Сагерт Донеган! – Бартел с яростью сплюнул себе под ноги. – Была ночь полнолуния, ночь охоты для Донеганов. Жертву выследили и растерзали слишком быстро, и, распаленные жаждой убийства, Донеганы вернулись домой. Мишель сидела не шевелясь, словно впав в гипнотический транс вроде того, в котором пребывала в ночь, когда стала свидетельницей колдовства Мари Лафо. Снова в груди каменело сердце, снова по спине струился липкий пот, и от ужаса мутилось сознание. – Сагерт убил ее. Мою мать. У меня на глазах. Мне тогда и четырех не было, я спрятался и смотрел, как умирает женщина, подарившая мне жизнь. Он бы и меня загрыз, если бы его не отвлек шум снаружи: его папаша и младший брат загоняли во внутреннем дворе какого-то мальчишку. Когда мой отец узнал о произошедшем… – Бартел презрительно поморщился, – Вместо того чтобы отомстить, он просто взял и с горя повесился. Так я стал сиротой, свободным, но в доме убийц, уничтоживших мою семью. Теперь ты понимаешь, Мишель, что у меня есть все основания ненавидеть Донеганов. Сагерт обязан заплатить за свои преступления и испытать все то, что испытывал я эти годы. Вот почему проклятие не должно быть снято. Вот почему Катрина должна умереть. Не сейчас, а когда придет ее время. Ожидание ее смерти превратится для Донегана в агонию, а я буду наблюдать и наслаждаться его мучениями и беспомощностью. Он не сможет спасти свою дочь. Да и эти мальчишки, его отродье! – Резко поднявшись, он заходил по комнате, меча безумный взгляд из стороны в сторону. – Тоже должны быть наказаны. Представляю, что почувствует Кейран, когда узнает, что растерзал свою любимую. Или это будет Гален? Мне, в общем-то, без разницы. – Ты ненавидишь Донеганов… Но почему из-за твоей ненависти должна умирать я? – сморгнув слезы, застывшие на ресницах, прошептала Мишель. Бартел раздраженно передернул плечами, словно отгонял севшую ему на пиджак назойливую муху. – Твоя жизнь, Мишель, не представляет для меня ни ценности, ни интереса. У меня есть цель, а ты – способ ее достижения. Пешка, которой придется пожертвовать в важной для меня игре. Он умолк, когда в углу зашевелилась, застонав, Серафи. – И ей я тоже найду применение. – Бартел приблизился к рабыне. – А пока, красавица, наберись терпения. Как только стемнеет, я отвезу тебя в лес, и ты узнаешь настоящих Донеганов – убийц и чудовищ. Глава 9