— Что ж, — отвечал Ярослав, — я и так уже покойник, а теперь и вы помрёте вместе со мной. Будь по-вашему. Глава 21 После пожара Страшна была месть Ильи Муромца за сожжённый Муром, с неистовой яростью он обрушился на неисчислимые орды печенегов, которые с невероятным упорством продвигались на юг. И каким-то чудом богатырю удалось сдержать их натиск. До Рязани кочевникам было рукой подать, и если уж они так легко и быстро взяли Муром, то вскоре должны были нагрянуть и сюда. Но Добрыня уже три недели пролежал здесь с переломом ноги, а враг так и не появился. Это внушало надежды. Новгородский боярин и сам рвался в бой, но пока мог ходить только с рогатой палкой в руке, служившей ему костылём. Зато у Добрыни теперь появилось много времени, чтобы порассуждать о случившемся. И, лёжа на пуховой перине в бревенчатой избе, богатырь много рассуждал о том, почему Илья спас ему жизнь, да ещё так рискуя собой, буквально донёс на себе до Рязани. Илья был жесток и был суров, хоть сохранилась в нём и детская наивность. Богатырь не жалел своих врагов и редко брал их в плен. С другой стороны, он и соратникам доверят не мог. Потамий Хромой поддерживал его лишь потому, что считал князя Ярослава убийцей Глеба. Михаил Игнатич сам был из Мурома, но он не знал Илью с детства и не был ему предан, гораздо ближе ему был Полюд Одноглазый — тысяцкий несуществующего теперь города. Был ещё из его приближённых богатырь Василий Касимеров, который боялся своего вождя и плохо понимал, был выздоравливающий на заставе после ранения муромский князь Ратша, но и нему Илья почему-то до конца не доверял. Не было с ним друга, с которым он мог поделиться своими намерениями, и который понял бы его, не было кого-то, с кем он мог бы обсудить прочитанную книгу, эпизод из жизни древних римлян или современных ромеев. Илья, будучи крестьянским сыном, имел какую-то невероятную тягу к знаниям. Читать его научила в детстве мать, которая прежде жила в городе и была дочерью богатого, но в старости разорившегося купца. Позже Илья многому научился у старого и мудрого богатыря Святогора. Но и Святогора теперь не стало. По сути, теперь Добрыня заменял его и мог стать для Ильи другом, которого ему так не хватало. Действительно, Добряны имел теперь большое влияние не воеводу, хоть и не такое большое, как хотелось бы. Пожалуй, если бы он предложил сейчас Илье поехать с ним в Киев, тот, возможно, и согласился бы. Но теперь Добрыня был обязан ему жизнью, да и не время было для интриг. И вот боярин решил отправиться к тому, кто считал его своим хорошим другом. Добрыня заплёл свою косу на левый бок, как он делал в последнее время, потому как справа волос из-за шрама от ожога росло мало, взял своё оружие, сел на коня и отправился туда, где по слухам находилось войско богатырей. Верхом по лесистой местности богатырь добрался довольно быстро. Его спутники помогали ему спешиться и забраться на коня. Все они так же рвались в бой, поквитаться с печенегами за сожжённый город. Вообще, известно было, как кочевники ненавидят города, они просто не понимали городской жизни и потому разрушали все постройки на своём пути и вырезали местных. Но сейчас они перешли все границы. Вскоре путники добрались до широкого поля, которое всё было усеяно трупами со смуглыми лицами и узким разрезом глаз. Но не все мертвецы лежали на земле со смертельными ранами. Многие были живыми посажены на кол. Сотни тел здесь были подняты над землёй на колу, некоторые были ещё живы и медленно умирали мучительной смертью. Путники двинулись дальше по этому ужасному полю. Запах тлена ещё не поднялся, а, значит, убиты все кочевники были недавно и их убийцы должны быть где-то рядом. И действительно, вскоре Добрыня увидел своего знакомого товарища и был ещё больше поражён. Илья спокойно сидел на земле, в окружении сотен трупов и множества живых соратников и ел. Он грыз жаренную куриную ляжку, съел варёное яйцо с зелёным луком и запил всё это квасом. — Как ты можешь есть в таких условиях? — вместо приветствия сказал ему Добрыня. Илья улыбнулся и поднялся на ноги. — Когда вижу много крови и плоти, у меня всегда просыпается аппетит, — пояснил он своему другу, — а я вижу, нога твоя зажила. — Почти, — отвечал Добрыня, спускаясь на землю. Хромая на одну ногу, он направился к воеводе. — Так же нельзя, Илья. Ты же христианин, ты же давал богатырскую клятву. Я вот клятвы не давал, и то до такого зверства не дохожу. — А как бы ты остановил многотысячную орду кочевников, которые пришли на твою землю, сжигают твои города и уничтожают всё, что тебе дорого? Что их остановит? Только страх. Они боятся меня, они считают меня порождением дьявола, и пусть считают. Нас мало, их намного больше, чем нас. Я и не рассчитываю победить, я рассчитываю задержать их до зимы. — По-моему, ты просто мстишь им за Муром. — А по-моему, ты вляпался. И Илья кивнул на ноги Добрыни. Тот и не заметил, как угодил одной ногой в конский помёт. — Печенеги здесь не просто так, — продолжил Илья, — я выяснил, они в сговоре с поляками и сыном покойного Владимира — Святополком. Все вместе они договорились о том, чтобы раздавить, сломать Русь. Так что помощи нам ждать неоткуда, только мы можем их остановить. — Что ж, можешь рассчитывать на меня. — Не спеши, Добрыня. Есть у наших врагов и ещё один союзник. Полюд Одноглазый сообщил мне, что в день, когда сожгли Муром, он видел летающего над городом Змея Горыныча. А ночью город сожгли. Весь, за одну ночь. Могли печенеги такое сотворить? Едва ли, а вот Змей Горыныч — твой союзник, очень даже мог. — Не понимаю, зачем ему это? — А ты спроси, ты же с ним в друзьях. — Я в друзьях? Да это ты поклоняешься Симарглу, которому служит Змей Горыныч. Видимо, твой бог-шут больше тебя не поддерживает, ты ему наскучил. — Может и так. Но скорее всего, Змей Горыныч просто отбился от рук. Он — птица вольна, часто перечит Симарглу и поступает по своей воле. Да и Симаргл ему не начальник, он лишь был его наставником. Змей давно уже получил свободу, безграничную свободу. И этим он опасен, ведь он же ещё и человек. — Всё равно это не объясняет, почему он вдруг заключил союз с печенегами. — Ладно, Добрыня. Однажды ты его уже оседлал. Будем надеяться, что при нашей следующей встрече мы с ним как-нибудь справимся. А пока принимай командование над тысячей. Так в одночасье Добрыня стал тысяцким. Правда, тысяча была не полная и едва насчитывала 800 витязей. Другим тысяцким был уже известный Полюд Одноглазый, который по должности и был муромским тысяцким. Илья принял его не сразу, поначалу был зол за то, что тот так легко сдал город и позволил его сжечь без серьёзных потерь для печенегов. Но после Полюд сам явился к воеводе и привёл с собой беременную его любовницу. Всё указывало на то, что она ждёт ребёнка именно от Ильи, и она стала просить за Полюда и уверять, что если бы не муромский тысяцкий, то её бы уже не было в живых вместе с нерождённым ребёнком. И воевода смягчился. В конце концов, у него ещё не было детей, и этот ребёнок должен был быть первым. Свою женщину Илья отправил на Владимирскую заставу, а Полюда сделал тысяцким. Теперь такую же должность получил и Добрыня. Им предстояла нелёгкая задача — сражаться против превосходящего их числом врага. Илья здесь демонстрировал весь свой стратегический гений, заставляя воинов маневрировать самым причудливым и необычным образом. В основном русские войска уходили от схватки, заманивали кочевников в ловушки и засады и выжидали удобного момента для внезапного удара. Воины Ильи сражались верхом, так же, как и печенеги. Только русские использовали для этого седло и стремя — приспособления, совсем недавно появившиеся на Руси. Добрыня быстро освоил новую боевую технику и вскоре уже смело с копьём наперевес гнал своего коня на вражеского всадника, так же вооружённого копьём. И, тем не менее, кочевники неизбежно продвигались вперёд — к Рязани. Богатыри сражались всё более яростно и самоотверженно. Так сгинул в бою Михаил Игнатич, и никто не нашёл его тела. В конце концов Илья решил дать бой большому войску печенегов, числом около четырёх тысяч всадников. Русских воинов было почти в 2 раза меньше. Тогда Добрыня был вновь удивлён жестокости и решимости воеводы, когда тот показал ему своё секретное оружие. Колесницы, запряжённые тройкой лошадей, в колёса которых были вставлены длинные острые лезвия. — Кто тебя надоумил на такое изобретение? — удивился Добрыня. — Читал про битву при Гавгамелах? Где Александр Великий сражался против персов и их вождя Дария. Вот там персы использовали такие вот колесницы. Правда, им это не помогло, Александр всё равно победил. Но и наш враг не Александр Великий. — А уже вскоре все узрели эти колесницы в действии. Острые лезвия резали копыта вражеских скакунов, и те либо падали на землю, либо оставались на ногах, но всё равно утрачивали свою боеспособность из-за ранения. Тут-то на кочевников и наскакивали русские витязи и разили их без всякой жалости. Ряды кочевников смялись, началась толкучка и свалка. А между тем богатыри их теснили и окружали, не давая опомниться и прийти в себя. Войско печенегов по-прежнему было в большинстве, но в его строю не было порядка, а воинов охватил страх. Лишь немногим тогда удалось вырваться из окружения, основная же часть войска была вырезана. Никогда ещё Добрыня не видел столько изуродованных трупов, беспорядочно разбросанных по земле. Уже на следующее утро здесь появились дикие собаки, которые принялись пожирать мёртвую человеческую плоть. В этом им помогали вороны, которых здесь налетело невиданное количество. От такого зрелища многим стало жутко. Но самое жуткое их ожидало впереди. Один из воинов позвал Илью подняться на высокий холм. Вместе с собой воевода позвал и тысяцких: Добрыню и Полюда. Подъём не гору не занял много времени, и вскоре путникам открылась живописная осенняя панорама. Яркие — жёлтые, красные и зелёные листья на деревьях сливались в неповторимую гамму. Свет солнца переливался в лужах и каплях росы, небо было ещё ясным, и там, где оно соприкасалось с землёй, горизонт перекрывало великое множество всадников. Они двигались сюда, их было раз в пять больше, чем в поверженном вчера войске. — Они собрали все свои силы, — вымолвил Илья, — видимо торопятся взять Рязань до зимы. — И что же мы будем делать, воевода? — спрашивал Добрыня. — Поедем в Рязань, надо укрепить город. Здесь против кочевников сражаться бесполезно. Попробуем продержатся до зимы. Если получится, до весны Рязань будет наша, а там уже их войско рассеется по местности и не будет таким большим. И вот после такой триумфальной победы воины вынуждены были отступать и без боя отдать все свои позиции врагу. За это многие витязи были сердиты на Илью, хоть пока и не высказывали ему это открыто. Полководцу прощают всё, лишь когда он успешен, но стоит ему оступиться, и он может всё потерять. Пока же только Полюд высказывал своё недовольство решением воеводы, да и то не в открытую, а меж своих. В целом же ум витязей был сейчас занят тем, как задержать кочевников и выстоять в осаждённом городе целую зиму. Многие здесь ещё не знали, что такое голод, что такое отчаяние, что такое осада в маленькой крепости в окружении полчищ врагов, но уже предчувствовали надвигающуюся беду. — Если Змей Горыныч будет вместе с ними, то нам конец, — говорил Добрыня Илье уже в Рязани. — Симаргл не позволит ему на нас напасть, — отвечал Илья, — божественный мытарь защищает нас, ведь кроме нас никто из людей так не чтит его и не поклоняется ему так, как мы. К тому же у нас есть ты. — Послушай, Илья, я должен тебе кое-что рассказать. При прошлой встрече я справился со Змеем лишь при помощи чародейской силы. У меня был меч-кладенец, именно он помог мне выжить. Сейчас этот меч в Новгороде. Даже если послать за ним гонца, он прибудет ещё очень нескоро. — Так сделай это, Добрыня. Пошли кого-нибудь за своим чародейским мечом. — Но ведь тогда я стану чародеем, язычником. А я ведь богатырь. — До крещения именно колдунов на Руси называли богатырями. Но сейчас уже никакого язычества нет, оно невозможно. Все старые боги уже наверняка повержены. Остался лишь Симаргл, но лишь благодаря хитрости. Он не совсем бог, он — Страж Времени. Он служит не богам, а людям. Поэтому не важно, в каких богов мы верим. Если ты на заставе, ты под защитой Симаргла. И Симаргл даёт тебе право использовать все средства для защиты, включая чародейские. И эти слова возымели своё действие. Добрыня отправил в Новгород гонца за Молнией. Но было уже ясно, что гонец не успеет, и от кочевников придётся отбиваться своими силами. Печенеги неспеша подошли к Рязани и стал лагерем вокруг города. Весь день они всё пребывали и пребывали, их становилось всё больше и больше. Уже не было видно конца их палаткам. А вскоре начался мучительный штурм города. Витязи отбивались изо всех сил. Меткие стрелы поразили многих кочевников. Смелые вылазки богатырей за ворота так же приносили свои плоды. Но приносили и свои бедствия. Многие уходили раненными или навсегда оставались лежать на поле боя. Вместе с тем печенеги грабили отдельные сёла, собирали дань, которая прежде отправлялась в Муром или в Рязань. И здесь Илья понял горькую истину. Осеннего сбора дани ещё не было, запасы хлеба и овса в городе были на исходе. Их с трудом хватило до конца зимы. Но ведь и весной новой провизии ждать было неоткуда. Весной только начинался сев. И неизвестно, что хуторяне ещё посеют в таких страшных условиях, и что пожнут осенью. Если кочевники заберут сейчас у них всё, то сеять будет больше нечего. Словом, в отдалённой перспективе ситуация представлялась крайне тяжёлой. Великие бедствия ложились на муромскую землю. А ведь была ещё Владимирская застава, которая находилась уже не на муромской, а на ростовской земле. И пока Илья погружался в тяжёлые раздумья, воины с потерями отстаивали город. Когда начались первые заморозки, печенеги стали более настойчивыми и более злобными. В какой-то момент им даже удалось ворваться в город, и лишь несогласованность действий печенежских вождей спасла тогда Рязань. Защитники города в свой черёд действовали быстро и слаженно. Они обрушили на врага град стрел, а затем и сталь своих мечей, отрезали кочевников от остального войска и перебили всех ворвавшихся в город. Вечером того же дня командиры держали меж собой совет о том, как им быть дальше. В основном все вели речь о том, как лучше сэкономить запасы еды, как организовать вылазки на врага и не допустить больше его проникновения в город. Илья молчал и лишь слушал других командиров. — Ну а ты что скажешь, воевода? — обратился к нему Полюд, — вляпались по самое нехочу. Что думаешь? — Я думаю, уходить отсюда надо, — отвечал Илья, и все командиры замерли от неожиданности. — После всего, что мы вынесли, ты хочешь сдаться? — скалился на него Полюд. — Не сдаться, а спастись и выиграть время. Мы уйдём на Владимирскую заставу и там спокойно перезимуем. Кочевники не посмеют атаковать нас там до весны. А там, может, Ростов и Новгород помогут. К тому же, мы уведём печенегов на себя с муромской земли, и хуторяне смогут спокойно посеять и собрать урожай. Иначе муромская земля разориться, а я этого допустить не могу. — Мурома уже больше нет, — возражал Одноглазый, — они уничтожили его. А ты предлагаешь отдать им и Рязань? — Я уже принял решение, Полюд. Не забывай, что я здесь воевода. — Как же ты, Илюша, полюбил один за всех решать, совсем не то, что раньше. И, тем не менее, Добрыня был на стороне Ильи, и прочие командиры тоже вынуждены были подчиниться. Вскоре они стали готовить прорыв через задние ворота. Это был крайне тяжёлые эпизод войны. Необходимо было перевезти целыми женщин и детей, вывезти запасы продовольствия. Илья использовал отвлекающий манёвр, чтобы стянуть все силы кочевников в одном месте у главных ворот. Он даже позволил им собраться у стены и спокойно штурмовать город. Но когда печенеги ворвались в Рязань, то нашли здесь лишь небольшую горстку отступающих воинов, прикрывающих отступление остальных. Несколько раз ещё отдельные части кочевого войска нагоняли отступающих, но получали жёсткий отпор. А когда рязанцы перешли через несколько рек, разрушив за собой мосты, то враг совсем отстал. Остаток пути отступающие прошли спокойно и к началу зимы были уже не Владимирской заставе. Глава 22 Рагнар и Эймунд Пока богатыри отбивались как могли от нашествия печенегов, в Новгороде в это время шёл пир горой. Ярослав наконец-то оправился от тяжёлого ранения и теперь лично руководил пиром и потчевал гостей. А гости были знатные и могучие, приехавшие из-за моря скандинавские вожди. Рогнвальд сделал гораздо больше, чем от него требовалось — он нашёл тех, кто готовы были сражаться за Ярослава против его брата — Святополка. Это был могучий вождь Рагнар — пятидесятилетний викинг с каштановыми волосами и бородой, рука его ещё уверенно держала весло и секиру, а хриплый грозный голос заставлял робеть самых бывалых воинов. Кроме одного — родного племянника Рагнара, блондина Эймунда. Эймунд по-мужски был красив просто до неприличия, его белые волосы с бородой и голубые глаза сводили женщин с ума. А надменная усмешка и звучный певчий голос просто кричали о безмятежности и великодушии этого человека. Эта парочка — дядя и его племянник далеко не сразу согласились пребыть в Новгород. После того, что новгородцы сотворили с людьми Рогнвальда, викинги опасались сюда соваться. Но Рогнвальд пошёл на хитрость и одновременно решил извлечь для себя выгоду. Он начал переговоры с самим норвежским королём и своим родственником — Олафом, у которого была прекрасная дочь Ингигерда. От имени Ярослава Рогнвальд предложил ей руку и сердце. Выбор был не простой, ведь девушка на тот момент уже была помолвлена со знатным викингом. Но её жених не был христианином, вот отец принял христианство и многих обратил в эту веру. Конечно, Олафу хотелось, чтобы мужем его дочери стал христианин. Ярослав здесь подходил куда лучше, хоть он теперь мог потерять всё, что имел. Но Рогнвальду удалось уговорить Олафа, а после успешных переговоров уже Олаф сам попросил своего друга — Эймунда выступить на стороне Ярослава. Проблема в том, что хоть Эймунд успел уже прославиться и стать популярным, влиятельным вождём был его дядя Рагнар, который была далеко не друг королю и никак не хотел служить ему. Пришлось приложить немало усилий, чтобы уговорить Рагнара приехать на Русь. И вот он вместе со своим племянником Эймундом и в компании Рогнвальда прибыл в Новгород. Ярослав хоть и не мог теперь похвастаться большим богатством, но при поддержке новгородцев смог устроить богатый пир. На том пиру был и посадник Константин, из-за которого князь остался в Новгороде, был там и Ставр. Вино и мёд лились рекой, а вместе с ними по городу эхом разносилась уже почти забытая скандинавская речь и дружный смех северных воинов. Ярослав теперь вернул себе здоровый цвет лица, сбрил отросшую за последнее время бороду, оставил лишь свои знаменитые усы. Князь встал из-за стола и поднял свой кубок. — Что ж, братцы, — вымолвил он, — выпьем же за наших гостей и наших новых друзей, которые пришли к нам на помощь в трудный миг. Рагнар, Эймунд, за вас. И дядя с племянником встали и тоже подняли свои кубки, а затем выпили из них вместе с князем. — Что так морщишься дядя, как куриный зад? — спрашивал его Эймунд, — нешто не любо тебе вино князя? — Ты же знаешь, что мне больше по душе пиво. Да и ты, я смотрю, пьёшь как цыплёнок, маленькими глотками. — Ты же знаешь, Рагнар, мне больше по душе другое развлечение. Женщины. Пока у нас есть время, я собираюсь всем телом предаться любви новгородских шлюх. — Смотри, не соблазни чью-нибудь замужнюю жену, племянник. А то, чего доброго, тебе местные отрежут отросток. А то как и людям Рогнвальда, голову. — Об этом не беспокойся. Князь давно ведёт войну со Святополком, в Новгороде теперь много вдов. Ставр, нужно сказать, с самого начала обратил внимание на Эймунда. Купец разглядел в приезжем скандинаве что-то близкое ему и сразу понял, что они станут друзьями. Эймунд так же обратил внимание на новгородского купца, с которым до этого был мало знаком, но уже при первом знакомстве разглядел в нём родственную душу. На пиру он подошёл к новгородцу и обнял его рукой за плечи. — Скажи-ка мне, братец, — начал Эймунд, — а где у вас здесь в Новгороде можно купить за деньги женской ласки? — О, ты обратился по адресу, — молвил с улыбкой Ставр, — я всё устрою, только чуть позже. И Эймунд снова сел на своё место рядом с каштанобородым дядькой. — Как думаешь? — спрашивал его Рагнар, — хватит ли у конунга Ярослава денег заплатить нам и нашим людям? — На первое время, думаю, хватит, — отвечал Эймунд, — а потом как-нибудь выкрутится. Займёт у своего будущего тестя и моего друга — Олафа. Не беспокойся об этом. — Иногда, Эймунд, ты кажешься мне слишком легкомысленным. Но меня не проведёшь, я знаю, что это притворство, и на самом деле ты просто хочешь угодить конунгу Олафу. А я не хочу ему угождать. — В Норвегии либо ты друг Олафа, либо бедняк и изгнанник. Мы стали изгнанниками, дядя, но мы не обязаны быт бедняками. Назови Ярославу сумму, которую хочешь получить за нашу службу, а там сторгуемся.