— Я хочу детей, Нора. — Мне двадцать один, — немедленно возразила я. — И? — И?! — теперь с постели бросилась я, потому что мне хотелось убить своего мужа. Перемещаясь по комнате, надевая нижнее белье и рабочую одежду, я сказала: — Я не готова заводить ребенка. — Почему нет? Я никогда не хотел быть одним из тех старых родителей, у которых нет энергии для своих детей, — он последовал за мной в ванную. — Двадцать один год уже не молодость. — Если ты действительно так думаешь, то мы живем на двух совершенно разных планетах, Джим, — предупредила я. — Я не готова к этому обсуждению. Его лицо помрачнело. — Сейчас? Или вообще? Страх охватил меня. И внезапно я увидела, что мой страх отразился в его глазах. — Нора, я люблю тебя. Я хочу иметь с тобой детей. — Я слишком молода, чтобы быть мамой. И ребенок не должен являться ответом на наши проблемы. Глаза Джима сверкнули. — Это не так. — О, это именно так. Этим он пытается удержать меня на всю жизнь. Такая мысль заставила вздрогнуть, словно я врезалась в незамеченное мной стекло. Этим он пытается удержать меня на всю жизнь. Я должна была понять это сразу. Джим пошатнулся, побледнел и повторил: — Ты не хочешь детей, или ты не хочешь детей со мной? Чувствуя тошноту, я подняла дрожащую руку ко лбу и сосредоточилась на том, чтобы удержаться на ногах. — Не надо так. Это не справедливо. — Я хочу ребенка, — сказал он, безэмоционально. — Тебе нужно прекратить принимать таблетки. — И Джим вышел из ванной, как будто обсуждение закончилось. Мне потребовалась минута, чтобы обработать то, что он посмел сказать. Посмел. И тут внутри меня загорелся огонь, я выбежала из ванной. — Не смей мне диктовать, особенно касаемо моего собственного тела! Он повернулся в дверях спальни с пылающими глазами. — Когда ты вышла замуж, то поклялась, что отдаешь свое тело мне, поэтому у меня есть права на него. Это единственный способ сохранить наши отношения. Его чувство собственника тисками сжало мою грудную клетку, и слова слетели с языка, прежде чем я смогла их остановить: — Нет, это отчаянная попытка меня удержать. Комнату окутала ужасная тишина, словно в жаркой пустыне внезапно выпал холодный снег. Мы смотрели друг на друга как противники, в ожидании кто сделает первый шаг. — Зачем? — спросил он хриплым и надтреснутым голосом. — Зачем мне это нужно? Это было бы справедливо, если бы я чувствовал, что теряю тебя. Не в силах видеть муку в его глазах, я опустила глаза в пол. — И если быть честными, Нора, я чувствую что теряю тебя, уже давно. Иногда я спрашиваю себя, что возможно, ты просто использовала меня, чтобы вылезти из своего города-свалки в Штатах. Боль поразила мою грудь; вина, стыд и преобладающий над всем страх. Я опустилась на кровать, чувствуя, что под тяжестью ужасной правды ноги меня не держат. — Тем не менее, мне плевать, — прошептал Джим. — Мне плевать, Нора, потому что я безумно тебя люблю, черт возьми. И мне плевать, ведь ты перестала говорить, что любишь меня, месяц назад. Все, что я хочу, это каждый день просыпаться и засыпать в постели с тобой. Я не хочу быть тем, кто не может доверять своей жене, видя, как она разговаривает с другими мужчинами. Я не хочу беспокоиться о том, что в один прекрасный день вернусь домой, а ты соберешь вещи и уедешь, как уехала и оставила свою семью. Внезапно Джим опустился передо мной на колени, и обнял за талию. Он посмотрел на меня с такой ужасающе-безграничной любовью, что я почувствовала, как во мне что-то треснуло. — Не нужно любить меня, Нора. Просто продолжай заботиться обо мне и обещай остаться. Навсегда. Останься со мной. Выбери меня. Выбери нас как семью... включая детей. Мы молча смотрели друг на друга. На его лице была тоска, а на моем — вина. Я отдала бы все что угодно, чтобы возродить в себе глубину его любви. Что угодно. Но ты не можешь заставить любить. Он встал, наклонился и мягко поцеловал меня. Когда отступил, прошептал: — В противном случае мы не сможем так продолжать. Сегодня вечером я жду твоего ответа. ????? Сегодня вечером я жду твоего ответа. Я вздрогнула, едва не уронив одну из коробок с хлопьями, которые укладывала на полке в магазине. Я не хочу беспокоиться о том, что в один прекрасный день вернусь домой, а ты соберешь вещи и уедешь, как уехала и оставила свою семью. — Черт, — вздохнула я, а затем прикусила губу, вспомнив, где я. Я огляделась. На другом конце прохода стояла только одна женщина, не обращая на меня никакого внимания. По правде говоря, я не чувствовала таких потрясений с тех пор, как оставила своих родителей. Я рискнула сбежать с Джимом, с надеждой найти лучшую жизнь, и что любви, которую испытывала к нему, будет достаточно. Вместо этого, нашла жизнь не слишком отличающуюся от той, что была в Доноване, и мужа, что так и не узнал меня, но все равно любил. Или некую версию, которую он думал, что знал. Любовь Джима ломала его самого. Потому что мы оба понимали, что именно я чувствовала при нашей встрече. Это была легкая влюбленность, наивное увлечение. А увлечение умирает, если не перерастает в любовь. — Черт, — пробормотала я. Наши отношения вызывали ненависть к самой себе. А я стала ненавидеть себя раньше, чем Джим и я оказались в этой точке. Потому что оставить родителей было нелегко. Как только я прибыла в Эдинбург, несколько раз по электронной почте писала маме, но она не отвечала. Через шесть месяцев мне пришло оповещение, что электронный адрес заблокирован, потому что больше не используется. Хотя и признавала, что неправа, я чувствовала себя глубоко раненой из-за отказа мамы общаться со мной. Слишком долго я прятала в себе эту рану. Примерно через год после нашего брака, я написала маме обычное письмо, но через месяц конверт вернулся в нераспечатанном виде. Молли и Дон, мои единственные контакты, больше не жили в Доноване. Вскоре после того как я уехала, Молли отправила мне письмо и написала, что я вдохновила ее. Некоторое время мы обменивались электронными письмами, но вскоре прекратили, слишком занятые нашей новой жизнью. Последнее письмо было получено около восемнадцати месяцев назад из Сан-Диего, где Молли жила со своим бойфрендом Джедом. У него был свой бар, куда он нанял ее барменом. Они думали, что ненавидят друг друга, так как много спорили и ругались, но оказалось, что между любовью и ненавистью слишком тонкая грань. Я боялась, что если останусь с Джимом, то мы перейдем эту грань. Прямо к ненависти. Можно было остаться, и позволить себя любить, не давая в ответ того же. Несмотря на то, что я была достаточно эгоистична — не могла позволить сделать это Джиму. Я не могла так поступить с Джимом. И еще я боялась. Страшно жить без него здесь. Страшно потерять Сеону, Родди и Энджи. Но они были его. По правде говоря, я сама не знала, способна ли на любовь. Возможно, все, что случилось с моим папой и подругой Мел, закрыло меня, и я отключила это чувство. Разве это хорошо, оставаться с Джимом, если я не могла его полюбить? Или остаться с Джимом из-за вины еще более эгоистично? — Извините, я уже осмотрел повсюду, но не могу найти сироп. Этот голос звучал как у актера Эвана МакГрегора, с акцентом, более англизированным и утонченным, чем у Джима. Глубокий хриплый голос вытолкнул меня из моих мыслей, и я обернулась к клиенту. И моя челюсть чуть не упала на пол. Я узнала эти зеленые глаза. — Ты?! — произнесли мы одновременно.