— Лешка, твой аквариум поплыл! Помрачнел Лешка, сгреб портфель в охапку и пошел рядом со льдиной, на которой синела прорубь. Льдину прижало к самому берегу — впереди образовался небольшой затор. Смотрел Лешка на прорубь и видел, как, хватая хлебные крошки, плавают в ней плотвицы. Не раздумывая долго, прыгнул он на льдину и, широко расставляя ноги, чтобы не поскользнуться, пошел к проруби. Раздался сильный скрежет — клинообразная глыба развернулась острием вперед и пошла, набирая скорость и приводя в движение застопорившийся лед. От неожиданности Лешка растерялся, поскользнулся и, балансируя, чтобы не упасть, еле успел соскочить на землю, как льдина встала на ребро и рассыпалась на куски. У Лешки защипало в горле, он часто-часто захлопал ресницами, бросил портфель на землю, сел на него и опустил голову. Кругом дыбились, скрежетали льдины. По берегу важно прогуливались белоносые грачи. Среди молодого, словно специально побеленного березняка, мальчишки весело играли в пятнашки. И только Лешка был один, маленький, нахохлившийся, словно затерявшийся среди общего ликования. Едва река очистилась, прибежал Лешка на свое место и стал бросать хлеб — плотвицы подплыли к самому берегу. Время было голодное, травы никакой, полая вода все берега омыла. Рыбы с жадностью накинулись на хлеб. Вместе с радостью появилась у Лешки и большая тревога: вдруг кто с удочкой придет. Тех мальчишек, что поменьше, он припугнул. А вот со старшими не знал, что делать. И они пришли, отогнали его от берега, но сколько ни закидывали удочки, наживляя крючки хлебом, плотва не клевала. Вечером сходил Лешка к аптекарше тете Марусе и рассказал ей обо всем. Поохала она, повздыхала и обещала хранить в тайне, что Лешка, экономя на школьных завтраках, покупал анисовые капли, запах которых очень любит плотва. Она даже ему целых три пузырька дала, сославшись на то, что ей со склада лишние выписали. В июне Лешкины родители половину дома сдавали дачникам. Обычно ее две семьи снимали. Но лето в этом году выпало дождливое — дачников было мало. И когда в палисадник заглянул мужчина в клетчатой рубашке и назвался Иваном Ивановичем, Лешкины родители тут же предложили ему все три комнаты. Он согласился, пошутив, что «в каждой будет жить по очереди». Как уж водится, Лешкин отец распил с новым дачником бутылку. Захмелев, стал хвалить своего сына. У него прямо болезнь такая была. Обо всем расскажет: о при мерном поведении, об отличных оценках и об аквариуме — тоже. — Это как же? В шутку или всерьез? — улыбнулся Иван Иванович. Был он уже в годах и лицом неприметен. С таким встретишься, поговоришь и тут же забудешь. — В самый серьез. Он только к берегу подойдет, рыба к нему косяками валит. — Отец три раза ткнул вилкой в кружочек огурца, три раза промахнулся и, отложив вилку, взялся за ложку. Иван Иванович недоверчиво — не разыгрывают ли его? — посмотрел на Лешкину мать. — Правда, сущая правда, — подтвердила та. — А уж слез-то через это, а уж слез-то! Ребята, они у нас знаете какие, с удочками понабежали! Но она только у него хлебушек берет. Рыба, как и любой зверь, добро долго помнит. — Вот чудеса! Прямо как в передаче «Жизнь животных», — негромко рассмеялся Иван Иванович, откинулся на спинку стула и шутливо подмигнул Лешке. — Но я-то рыбак старый. Я всю твою ученую рыбу враз переловлю! Лешка недовольно стрельнул глазами в отца, в мать и отложил колбасу. Но через два дня сдружился с Иваном Ивановичем. Веселый тот был, с ним не соскучишься. Вместе за грибами ходили. Как-то утром Иван Иванович обронил походя: — Пойду твоих рыб ловить! И пошел. Полторы недели по утрам ходил. Даже похудел немного, а может, просто от загара кожа на лице натянулась. Лешка посмеиваться над ним стал: то удочку надо через левое плечо забрасывать, то на хлеб три раза поплевать. Иван Иванович тоже отшучивался: — Ты прямо как старичок-лесовичок, заговариваешь ее что ли? Я все перепробовал: и червяков, и кузнечиков, и мух, и хлеб. Ни в какую!.. Просвети меня, Леонид, в чем тут дело. — В рыбьем слове! — смеялся Лешка. — Скажи мне его по дружбе. В долгу не останусь. Ножик мой нравится? — Иван Иванович достал перочинный ножик со множеством лезвий, с вилкой и ложкой. — Дарю как другу! — протянул ему. Сглотнул Лешка набежавшую слюну — очень уж нравился ему ножик! — и отвернулся. — Чудак-человек! — засмеялся Иван Иванович, а потом серьезно добавил: — Понимаешь, Леонид, не рыба мне нужна. Другое тут… Я же не как ты — в голоде, в холоде рос. Но заставил себя школу кончить. Потом в институте учился, а ночью сторожем работал. Я привык в жизни добиваться своего. Из рядовых инженеров в директоры вышел… Вырастешь, поймешь — непростая это штука! — Когда я вырасту, буду рыбу разводить. Сейчас целые совхозы такие есть. — Тоже хорошо, — согласился Иван Иванович. — Но я не об этом. Для человека важно уметь добиваться своего. Вот сам я в какой-нибудь камень упрусь, пока с места не сдвину, не успокоюсь… Еще долго и серьезно рассуждал Иван Иванович о смысле жизни, о своей трудной работе, о планах на будущее. Он был один в этом селе, мыслей и чувств у него накопилось столько, что обязательно нужно было кому-то их излить. Лешкин отец для этого не годился. Трезвый он был несловоохотлив и слушать не умел, а навеселе требовал, чтобы слушали только его и во всем с ним соглашались. А иначе кричал, стучал кулаком по столу и отборно матерился. Мало что понимал Лешка в рассуждениях Ивана Ивановича, поэтому разговор ему быстро наскучил. Он щурился от солнца и, когда считал необходимым, то вежливо вздыхал. А только наступила пауза, торопливо вставил: — Стрижам хорошо. Наберут высоту и часами планируют. У них крылья большие… — Да, хорошо, если крылья большие, — с непонятной грустью согласился Иван Иванович. — А если они маленькие, а летать хочется так же, как стрижам? Тогда что? — Не знаю, — простодушно ответил Лешка. Потом разговор снова вернулся к рыбам и приманкам. Иван Иванович предлагал Лешке даже свой лучший спиннинг, но тот отказался. Летом Лешка не кормил рыб — травы и мошкары разной в реке достаточно. Разжиревшие плотвицы плавают, грузно переваливаясь с боку на бок. Но чтобы они не забыли его, мальчишка все же раз в неделю их прикармливал. В среду Лешка еще с вечера намял хлеба, за ночь он обычно настаивался на анисовых каплях и становился особенно душистым. А утром заметил, что у куска кто-то самый краешек отщипнул. Выглянул во двор и замер: ни удочек, ни дачника не было. Лешка стремглав вылетел со двора и пустился напрямую к реке. Не заметил на пути ямы, обжигаясь крапивой, кубарем скатился на самое дно. Вскочил — перед ним зеленела густая стена крапивы и над ней плыло облачко, похожее на корабль. Закрыл Лешка лицо локтями и медленно, словно в холодную воду, вошел в гущу крапивы. Он не кричал, только сквозь плотно сжатые побелевшие губы вырывались звуки, похожие на гудение огромной мухи. Вот и луг. Пузырем надувалась на спине незаправленная рубашка. Кувыркаясь, скатился Лешка с крутого берега. Увлеченный хорошим ловом, ничего не заметил Иван Иванович. Ловко отщипнул кусочек хлеба, насадил на крючок, плюнул для верности и легко забросил удочку. Тяжело дыша, Лешка подошел к ведерку. В нем было черно от рыбы. Пуская пузыри, высовывались вверх рыбьи головы и жадно хватали ртом воздух, совсем как тогда, в проруби. Лешке казалось, что они говорили: «Предатель ты, Лешка!» Дачник ловко подсек — дугой изогнулось удилище, и, ослепительно блестя чешуей, выскочила из воды крупная плотвица и забилась в его руках. — Вы что!.. — еле переведя дыхание, выкрикнул Лешка. Увидев его, смутился Иван Иванович, но попытался скрыть это и с неестественной непринужденностью сказал: — Я же обещал, что всю твою ученую рыбу… Трепыхнулась в его руках плотвица и выскользнула, подпрыгивая, заплясала по берегу. Еще не остывший от азарта, Иван Иванович, боясь упустить добычу, упал на плотвицу, не жалея белой рубашки, обеими руками сгреб ее вместе с травой. — Ишь какая шустрая!.. Мы тебя немного успокоим! — и надавил большим пальцем на жабры. Беспомощно задергался хвост плотвицы, широко раскрыла она рот, словно беззвучно кричала или хотела проглотить что-то большое. — Гад! — не помня себя от боли и гнева, Лешка схватил ведро и с ходу швырнул его в реку. Ослепительным веером брызнула из него рыба. Радостно вздохнул Лешка и не сразу почувствовал, как цепкие руки схватили его уши. Крича от боли, вывернулся он и сильно толкнул Ивана Ивановича головой в живот. Нелепо взмахнув руками, тот плюхнулся в воду. Лешка испуганно прижал ладонь ко рту — он и сам не ожидал такого, и бегом припустился к деревне. …Лешкины уши горели. Он уже не плакал, а только вздрагивал всем телом. На левой руке вздулся багровый рубец — один раз отец промахнулся и ремень со свистом опустился на нее. Изловчившись, Лешка укусил отца за ногу. От неожиданности тот опустил руку, и Лешка кубарем выкатился из дома, едва не сбив мать. Вытирая руки о фартук, она шла из сарая. В темном проеме загремели кирзовые сапоги отца, со звоном упало и покатилось пустое ведро. Раскинув руки, Лешкина мать загородила дорогу. — Не пущу! Выбежал Лешка на улицу и затравленно осмотрелся. Неподалеку стояли мальчишки. Встречаться с ними сейчас не хотелось, и Лешка попятился к изгороди, боком нырнул за угол и перелез через забор. Под прикрытием лопухов он пробрался к сараю и по лестнице забрался на чердак, где лежало свежее шуршащее сено. Шмыгнув носом, Лешка опустился на опрокинутый ящик. И тут же тысячи иголок впились в тело. Вскрикнув от боли, он мгновенно распрямился. Смахнул набежавшие слезы, осторожно лег животом на сено и раздвинул доски — через образовавшуюся щель хорошо просматривался весь двор. Возле чугунка с водой стайкой собрались цыплята. Молодой петушок сидел на его кромке и пил, смешно запрокидывая голову. Из дверей терраски вышел Иван Иванович. Положив колбасу на кусок хлеба, прошелся по двору. Голодные цыплята с писком побежали за ним. Кусочками отламывал он хлеб и кидал, с улыбкой наблюдая, как цыплята бросались в драку за каждый кусочек, мгновенно расщипывая его на крошки. Лешкина мать высыпала из фартука желтое зерно, и цыплята вперегонки устремились к ней. — Анна Васильевна, красный закат к похолоданию? — как ни в чем не бывало спросил Иван Иванович, дожевывая колбасу. По его лицу было видно, что настроение у него отличное и он склонен поболтать. — К перемене погоды, — не очень-то дружелюбно ответила Лешкина мать. — А какая же завтра погода будет? — Какая будет, завтра и увидим. — Анна Васильевна встряхнула фартук, высыпая застрявшие в складках зернышки, и быстро ушла в дом. До самого позднего вечера пролежал Лешка на чердаке. А когда стемнело, заскрипела лестница под чьими-то шагами. В квадратном проеме показалась голова матери. — Леш! — тихо позвала мать. — Спустись, парного молочка попей.