Бита была увесистой и тяжелой, и в молодые годы Эдисон с первого удара ломал кость или умело ставил блок, защищаясь. — Это игра командная, хотя со стороны кажется, что бейсболист один. Вы понимаете, о чем я? — он снова посмотрел на собравшихся и весело улыбнулся, словно рассказывал им какой-то анекдот. — Командная, — подтвердил коротышка с вьющимися волосами. Бригадиры смотрели на своего шефа с некоторым недоумением и настороженностью, не понимая, для чего он проводит этот экскурс. — Так и мы. Одна команда. Один ничего не решает… — И Багиров, примерившись, с силой опустил биту на череп коротышки. Раздался страшный хруст. Эдисон добавил еще несколько сильных ударов, словно забивал огромным молотком длинный гвоздь. Бригадиры оцепенело смотрели на Багирова. Коротышка кулем свалился на пол. Побагровевший Эдисон остервенело бил его по голове, так что на дубовом паркете разлилась лужа крови. Затем он отбросил биту в сторону и победоносно посмотрел на собравшихся, намекая взглядом, что так будет с каждым, кто осмелится на предательство. Никто не шелохнулся, словно произошедшее было в порядке вещей. — Вытрите пол и уберите труп, — Багиров, попыхивая сигарой, вышел в прихожую, где его ждали два здоровенных охранника. Один подал ему пальто, второй услужливо открыл дверь. — Сегодня в девять на автосвалке. Будьте готовы. Армяшки должны ответить за свои прегрешения. С…ные провокаторы. Багиров был невесел. Он не спал две ночи подряд и все думал о своем незавидном положении. Он и представить не мог, что когда-нибудь окажется в такой передряге. По его репутации нанесен серьезный удар, и он должен отомстить во что бы то ни стало, чтобы показать свою власть и доказать, что с ним можно иметь серьезные дела. А сомнений после последних событий у партнеров должно было накопиться порядочно. Он, Багиров, не имеет морального права отсиживаться в норе и воздерживаться от применения силы, когда его ребят безнаказанно убивают, а сам он вынужден прятаться на съемных квартирах, менять автомобили и номера телефонов. «Предать может любой, — знал Багиров. — Они только и ждут момента, чтобы воткнуть мне нож в спину. Надеются, что я сдохну, и они поделят все, что я нажил непосильным трудом, на что я потратил всю свою жизнь. Нет, не дождетесь, подонки, не на того нарвались. Багиров способен на большее, чем вы можете себе представить». Внизу, на первом этаже, его ждали еще два охранника в подъезде, и два снаружи. После той злосчастной стрелки, когда его чуть не прибили, Багиров значительно усилил свою охрану и не поскупился купить своим пацанам бронежилеты и оружие, которым пользуются и спецслужбы. Теперь охрана сопровождала его повсюду, и ежедневно офисы и квартиру Багирова проверяли на наличие «жучков». Он отдавал себе отчет в том, что такие меры безопасности немного попахивают паранойей, но им владел страх за свою жизнь. Эдисону казалось, что дни его сочтены, но он отчаянно хотел жить и делал для этого все возможное. В голову закрадывались поганые мысли о давних убийствах криминальных авторитетов, о крахах криминальных империй, казавшихся такими сильными, непобедимыми и процветающими. Все и начиналось с таких покушений и предательств, с утраты веры в своего вожака, с сомнений в том, что он сильный и в состоянии справиться с любыми проблемами. Багиров понимал, что для своего спасения он должен поддерживать в своих парнях такую веру и показать им, что он в доме хозяин и все вопросы решает жестко и справедливо. Багирову было все равно, что на руках у него не было достоверных фактов, свидетельствующих о том, что кучерявый коротышка его предал. Ему было достаточно и сомнений. А сомнения в его положении приравнивались к обвинению. К тому же, как известно, из мира криминала есть только один выход. В мирную жизнь никто никого не отпускает, особенно тех людей, которым многое известно. На улице подморозило, и плитку покрыло тонкой и скользкой коркой льда. — Выбрось, — Багиров передал охраннику недокуренную сигару. Водитель вышел из машины и открыл заднюю дверцу. Багиров, слегка согнувшись, уселся на заднее сиденье. — Куда едем? — За город. В аэропорт, — скомандовал Багиров. Он грамотно перестраховался, сказав всем, что едет на стрелку. Если там опять устроят побоище, то тогда понятна ее цель. В этом случае Багиров тихо отсидится в Греции, залижет все свои раны, а потом перейдет в контратаку. Пока же для его безопасности лучше убраться из Москвы. Как можно дальше и желательно на длительный срок. В сопровождении двух черных блестящих джипов «мерседес» Багирова повернул на Домодедово. «К черту Москву», — устало подумал Багиров и закрыл глаза. Впервые за долгое время он почувствовал себя в безопасности. Мысленно он перенесся в далекое прошлое, в солнечный Баку, когда был еще вихрастым мальчишкой и сидел у матери на коленях. Те времена давно минули, но в груди у Багирова тлело теплое чувство, отголосок тех ушедших лет. Он мечтал, что когда-нибудь потом уедет в старый добрый Баку, разобьет свой сад и заживет спокойной человеческой жизнью, вдали от суеты и тревог враждебной Москвы. * * * Сторож Владимир Матвеенко вот уже двадцать лет работал на одном и том же рабочем месте. Его работа была непыльной, а житейская философия простой, как палка. В ранг всех добродетелей Матвеенко возвел принцип «лишь бы тихо было», с которым он прошел, как с красным знаменем, через всю жизнь, начиная от отрочества и заканчивая старостью. Пускай он и не добился каких-то высот в жизни, зато не имел никаких судимостей, не мотал сроки в лагерях и никогда не имел проблем с законом. Насмотревшись в детстве ужасов, которые творили в селе немцы, Матвеенко понял, что лучшее место, где он может чувствовать себя в безопасности — это обычная деревенская печь, за которой можно спрятаться в укромном углу. Военные годы давно отгремели, и наступили новые времена, но Матвеенко сохранял верность своей парадигме и каждое действие оценивал именно с точки зрения, а не привлечет ли он к себе излишнее внимание, не наделает ли шуму. Навидавшись в жизни всякого и продолжая регулярно смотреть по телевизору криминальную хронику, Матвеенко запивал свой липкий страх ядреной водкой, закусывал ее дедовской закуской: салом с хлебом и чесноком, — от чего его прошибал сильный пот, так что мокрыми становились лысина и лоб. Если и был у Матвеенко какой-то основной страх — так это потерять свою работу. За нее он держался цепко, руками и ногами, несмотря на мизерную зарплату. Автосвалка давно стала привычным местом обитания для Матвеенко. Он делал регулярный обход на ночь среди металлических остовов и спрессованных кусков железа, глубокомысленно постукивая палкой по машинам. Однажды Матвеенко довелось напороться на чьи-то кости в багажнике старой иномарки. Он жутко перепугался и собрался было вызвать милицию, но мысль о том, что именно его могут обвинить в убийстве и повесить на него «глухаря», заставила действовать Матвеенко совсем по-другому. Дождавшись ночи, он достал эти кости, предварительно надев резиновые перчатки, завернул их в пленку для парников и бросил в мелкую речушку неподалеку от автосвалки. Чтобы кости не всплыли, он упаковал их вместе с кусками ржавой арматуры. Еще в течение целой недели после такого происшествия сторож ходил под впечатлением и шарахался от каждой тени. Ему мерещилось, что его тоже могут убрать бандиты как возможного и никому не нужного свидетеля. Бандиты все не приходили, а Матвеенко, чтобы расслабиться и погрузиться в здоровый крепкий сон, привычно догонялся беленькой, а если отсутствовали необходимые средства, не брезговал и крепленым вином. Только прилично выпив, он мог заснуть младенческим сном и спать всю ночь безмятежно. Поправив старый ватник, которому было добрых лет двадцать, и напялив на голову шахтерскую каску с фонариком, старик отправился на привычный обход автосвалки. Нужно было проверить, заперты ли все ворота. Матвеенко не единожды предлагали завести овчарку, которая могла помочь ему в охране, но он всякий раз отказывался, мотивируя это тем, что он слишком старый, чтобы ухаживать за собакой, да и незачем она ему. На самом деле причина была в другом. Насмотревшись телевизора, он боялся собак, потому что любая псина, по его мнению, потенциально может загрызть своего хозяина. «Кто их знает, этих животных, — размышлял Матвеенко. — Сегодня одно думает, завтра другое. Да и есть ли у них вообще разум? Кость дал, так хороший, а не дал, собака изголодается и вцепится в твое горло. Нет уж, незачем мне такие хлопоты. Пускай собаководы занимаются своим зверьем, а мне это ни к чему». С каждым разом обходы становились все короче и короче. Во-первых, Матвеенко было страшно шастать одному по ночной автосвалке, а во-вторых, он придумал для себя поощрение за обход — бутылку водки, которую страсть как хотелось поскорее выпить, вот и получалось, что в итоге он обходил свою будку, небольшой пятачок сразу за ней и возвращался в свой «бункер»; закрывал дверь, включал телевизор и наполнял себе стакан. По телевизору вещали новости, и Матвеенко не чувствовал своего одиночества, а от водки по всему телу растекалось приятное тепло, и именно в такие моменты он чувствовал себя счастливым и довольным своей жизнью. На всякий случай он гасил свет, объясняя это тем, что свет привлекает внимание каких-нибудь душегубов или пьяных подростков. Пускай лучше думают, что автосвалка заброшена и здесь никого нет. «Сейчас такое время, черт-те знает что случается. Беззаконие творит и стар и млад. Еще увидят, что свет палю, подумают покуражиться надо мной. Лучше уж в темени посидеть, зато для жизни надежнее», — Матвеенко остановил на этом свой мыслительный процесс и выпил первый стакан. Об осторожности он забывал только сильно напившись, и тогда бахвалился перед самим собой своей удалью и предусмотрительностью, вспоминая случаи из жизни, причем исключительно те, когда он удачно отсиживался и таким образом избегал опасности… Замок на дощатой двери были хлипким, поэтому Матвеенко подпирал дверь изнутри доской. Закрывшись и несколько раз дернув за дверную ручку, он убедился, что все в полнейшем порядке, после чего достал из пакета початую бутылку водки, зашторил окошко, включил РТР и погасил свет. «Вот это работа, — довольно крякнул старик, налив в стакан водку. — Сидишь себе, смотришь телевидение. Зарплата небольшая, зато обязанности нехитрые. И хорошо, что не прессует начальство. Где все эти начальники? Я сам себе начальник». Бормоча себе под нос, старик выпил и закусил добрым куском сала вприкуску с ржаным хлебом. Он мог пить сколько угодно. Матвеенко был закоренелым холостяком, и некому было отчитывать его за пьянство. Да и не считал он это пьянством, принимал алкоголь, как любил выразиться, «для бодрости духа и стройности мыслей», поэтому и не видел в этом ничего предосудительного. Матвеенко выпил уже вторые сто грамм, как услышал снаружи какой-то шум, словно о дощатые стенки скреблись мыши. Он замер и прислушался. Но никаких звуков не повторилось. Матвеенко снова расслабился и поудобнее устроился на раскладушке, так что она жалобно застонала пружинами. И вдруг что-то ударило об окошко, словно кто-то запустил камешком. Матвеенко вздрогнул и едва не вскочил, но, подумав о том, как громко застонет раскладушка, сдержал свой порыв и замер, словно испуганная мышь в норе. Снаружи послышались голоса. — Да набухался мудак и заснул! — Слышишь, телик работает. Матвеенко похолодел и почувствовал, как сердце понеслось галопом. В последний раз он испытывал такой сильный страх, когда немцы шныряли по деревне и искали партизан. Тогда Матвеенко отсиживался за печкой ни жив, ни мертв. «Дурья башка! — обругал себя Матвеенко. — Как же я раньше не догадался. Меня выдал телевизор. Не надо было его включать. Выпил и на боковую. Тогда никто бы и не заподозрил, что здесь кто-то есть. Не дай бог, начнут ломиться». Перепуганный не на шутку Матвеенко не двигался. Он хотел было выключить телевизор, но подумал, что таким образом может себя выдать, и тогда к нему точно вломятся. Нет уж, лучше лежать тихо, пускай думают, что он спит. Голоса вскоре стихли и Матвеенко, сквозь телевизионный шум, услышал звук удаляющихся шагов. Он пролежал так неизвестно сколько, весь взмокнув от пота и бормоча под нос неразборчивые молитвы. Всей душой Матвеенко хотел остаться незамеченным. Он знал, что вряд ли кто-то будет просто так прогуливаться на автосвалке. «Бандиты! — мелькнуло в сознании. — Точно! Место заброшенное, пристрелишь кого, никто и не услышит». И словно в подтверждение своей догадки, Матвеенко услышал несколько сухих очередей, вспоровших ночную тишь. Неожиданно для себя он почувствовал, как в штанах стало горячо и потекло по ногам. Цепляясь непослушными руками за стакан, он сделал жадный и судорожный глоток. Поперхнувшись, Матвеенко закашлялся в зажатый ладонью рот, будто захлебывался чем-то. Он лежал тихо-тихо, словно мертвый, отсчитывая время и снова сбиваясь с подсчета, пьяный и до смерти напуганный. Он услышал чьи-то шаги. Мужчины неясно переговаривались. Матвеенко, вслушиваясь, пытался понять, о чем они говорят, но слышал лишь незнакомую речь. Тут снаружи кто-то стукнул в дверь. Не успел Матвеенко подумать о том, что это по его душу, как кольнуло в левом боку, да так сильно и остро, что, вопреки своей воле и страхам, он захрипел, засучив левой ногой, и упал с раскладушки. Хлипкая дверь выдержала еще несколько рывков, прежде чем ее высадили снаружи плечом. Но Матвеенко этого уже не слышал. Он был мертв. — Я же говорил тебе, мудак! Этот старый дед все слышал! — Сейчас разберемся, — хрипло отозвался второй, невысокого роста, смуглый, в потрепанной кожанке. Его приятель, сложив руки на груди, стоял в дверном проеме и наблюдал. Коротышка вытянул правую руку, сжимая пистолет с глушителем, и пару раз нажал на курок. — Вот и все. Одной проблемой меньше, — сказал коротышка, пряча пистолет за пояс. Коротко переговариваясь, мужчины вышли из помещения и закрыли за собой дверь. По-прежнему активно и весело вещал телевизор. Водка растеклась огромной лужей по грязному полу. Бездыханный Матвеенко, неестественно скрючившись, казалось, смотрел на низко висевшую лампочку. Из дыры в его лбу сочилась густая кровь, заливая лицо и подбородок. Глава 16 Коротков уже третий день не мог сосредоточиться на работе, зная, что он находится в опасности, и компромат, не пущенный в ход, пускай и лежит в надежном месте, но в любой момент может быть похищен. А уж если Орбели вернет компромат, то он будет вдвойне опасен и тогда обязательно с Коротковым разберется. Нет, он не может больше ждать и вынужден действовать, тем более время, которое он дал Забродову, уже истекло, и никаких позитивных результатов не имеется. Подперев рукой массивный, откормленный подбородок вполне зажиточного человека, Коротков какое-то время задумчиво созерцал довольно неприглядные виды, открывавшиеся из окна офиса, прежде чем снял трубку телефона. — Павел Борисыч, здравия желаю! Вас Коротков Владимир Петрович беспокоит. Вы будете сейчас на месте? Тогда я подъеду к вам. Срочное дело. Не терпит никаких отлагательств. Договорившись о встрече, Коротков получил значительное облегчение, словно камень с души свалился. Теперь его проблемы разрешатся в кратчайшие сроки, и он вплотную займется своей избирательной кампанией, используя победу над Орбели как свой крупный козырь. «Этому тупоголовому электорату придется по вкусу моя борьба против коррупции, — удовлетворенно подумал Коротков. — Да и не на словах, в отличие от других кандидатов, а на деле. И не какую-нибудь там мелюзгу судить за пару украденных покрышек, а крупного бизнесмена, можно сказать, олигарха, да еще и не русского. Трудно представить более выигрышный вариант. Благодаря такому кандидату в президенты, как я, страна избавится от ненавистного ярма коррупции, очистится от ее скверны. И вот оно, пожалуйста, все на деле! Даже самые отъявленные скептики не придерутся. Только вот что с Забродовым делать? Он человек опасный, как начнет языком в прессе и на телевидении ляпать, все сразу испортит. Да и денег ему не предложишь за молчание, по нему видно, что не из этого теста он слеплен. Сколько ни предлагай, все равно не согласится. Придется с ним в прокуратуру ехать. Если не приглашу, потом еще обидится и отомстит. Нет, с ним лучше поосторожнее, к тому же он мне еще пригодится. Этого Орбели и его собачью шайку голыми руками не возьмешь. Вон сколько на автосвалке перестреляли. Пятнадцать трупов…» Коротков, уже сидя в машине, которая мчалась в генеральную прокуратуру, набрал Забродова и предупредил того, чтобы ровно через час он был у генпрокурора. — Еще позже не могли предупредить? — усмехнулся Илларион. — Скажите «спасибо», что вообще предупредил. Козел, — добавил Коротков после того, как прекратил разговор…