Часть 3 из 39 В начало
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– Вы не знаете нумизматов. Самые азартные из них – это очень и очень богатые люди. Для них десять-двенадцать миллионов евро – то же, что для вас десять рублей, которые не делают вас богаче или беднее. А на десять нынешних рублей в наше время ничего не купишь.
– Почему на аверсе этой монеты указан еще один номинал – десять с половиной злотых, если она не предназначалась для массового обращения?
Мужчина пожал плечами:
– Воля императора. Тогда, после присоединения Польши, все монеты выпускались с двойным номиналом.
Посетитель поднялся.
– Вы ничего не хотите мне сказать? – попыталась остановить его Сухомлинова.
Мужчина улыбнулся:
– Мой адрес вы теперь знаете. Если захотите продолжить разговор, подъезжайте.
Она смотрела, как он уходит. Потом откинулась на спинку кресла и закрыла ладонями лицо. Потом опустила руки и выдохнула. То, что произошло, показалось вдруг чем-то нереальным, какой-то сказкой или сном. Сухомлинова даже встряхнула головой, чтобы снять это ощущение. И только сейчас вспомнила, что должна была сделать прежде всего. Взяла телефон и набрала номер Охотникова.
– Что-то интересное? – спросил бывший сокурсник.
– Только что мне принесли золотой фамильный рубль.
В трубке повисла тишина.
– Алле, – осторожно напомнила о себе Елизавета Петровна.
– Золотого фамильника нет в природе, – тихо произнес Охотников.
– Я знаю, – согласилась Сухомлинова.
– Ты оставила монету на экспертизу?
– Зачем, если такой монеты нет в природе.
– Почему не позвонила мне сразу?
Она не успела ответить, как он перешел на крик.
– Лиза, если есть какие-то сомнения, оставляешь предмет на экспертизу, на оценку… Кстати, сколько он просил?
– С чего вы взяли, что это был мужчина? Может, это была женщина.
– Баба? – не поверил начальник. – Правда, что ли? Такого не может быть.
– Вы правы – это был немолодой мужчина. Очень элегантный… Он сказал, что начальный лот не ниже пяти миллионов евро.
– Где-то так, – согласился Юрий Иванович, – ты паспортные его записала?
– Нет, потому что этот золотой рубль – подделка.
И тут пошли гудки. Но не прошло минуты, как Охотников позвонил снова.
Она приняла вызов, но не успела даже слова сказать, потому что сразу услышала:
– Дура!
Бывший сокурсник на этом и закончил разговор. Елизавета Петровна, разумеется, обиделась и даже подумала о том, что терпеть такое больше не будет – надо срочно написать заявление об увольнении. Она заглянула в ящик стола в поисках чистого листа, но там не было ничего, кроме электронных весов и лупы. Сухомлинова откинулась на спинку рабочего кресла, лицо ее горело. Хотелось плакать от бессилия.
Открылась дверь, и в помещение зашел Охотников. Он опустился на стул для посетителей, на котором совсем недавно сидел владелец уникальной монеты, и наклонился к окошку, пытаясь перехватить взгляд Елизаветы Петровны. А та смотрела в сторону, едва сдерживая слезы.
– Ты что такая красная? – поинтересовался он. – Обиделась, что ли? Тогда извини – я не со зла. Но есть правила: мы же договорились с тобой. Если кто-то принесет что-то стоящее… Даже если это подделка, то все равно сразу звонишь мне. Я просто опешил от такой новости, а ты даже в паспорт его не заглянула. Золотой фамильный рубль – легенда, но я знал человека, который видел эту монету. Владел этим рублем… Вернее, он говорил, что этот рубль у него есть. Некий дядя Сема… Если честно, не был знаком с ним лично. Фамилии его я не помню, но могу узнать. Он был коллекционером, собирал все подряд: картины, иконы, фарфор, монеты… Коллекция монет у него была уникальной. Причем у этого дяди Семы были исключительные не только вкус, но и нюх. По слухам, он стал собирать свою коллекцию во время блокады. Имел возможность доставать продовольствие и потом обменивал на антиквариат. Но его коллекцию могли видеть только самые приближенные люди – те, кому он безусловно доверял. Одного из них я немного знал: так вот он уверял, что дядя Сема показывал ему золотой николаевский фамильный рубль.
– Где сейчас эта коллекция?
– Никто не знает. А дядю Сему убили уже лет тридцать назад. Грабители проникли в его квартиру, вынесли все, что смогли. Скорее всего, искали именно эту монету. Старика пытали. Мучили, видимо, долго. Потому что он умер от этих пыток. Напали на него не случайно…
– Кто-то навел? – догадалась Сухомлинова.
Охотников кивнул и вздохнул.
– Теперь ты понимаешь, почему так важно было узнать, кто принес нам эту монету. Через него можно выйти на убийц. Ты сказала, что он немолод.
– Немолод, элегантен, воспитан…
– Под такое описание любой подойти может. Да хоть бы и я. Надо что-то конкретное указать. Ты в случае чего фоторобот составить сможешь?
– Не знаю, скорее всего, нет. Я теперь закрываю глаза, пытаюсь воссоздать в памяти его внешность, но не вижу ничего. Седой, гладко выбрит.
Охотников кивнул и задумался.
– Я думаю, что он скоро вернется. Зашел наверняка для того, чтобы прощупать почву – возьмем ли такую ценность.
Бывший сокурсник достал из внутреннего кармана бумажник, раскрыл его и положил на прилавок две пятитысячные купюры.
– Это премия тебе за то, что греческую монетку не упустила. Я уже ее реализовал. Очень удачно и без всякого аукциона.
Юрий Иванович снова заглянул в ее лицо.
– Ты ничего не хочешь добавить? – спросил он. – Такое чувство, что ты мне сказала что-то не то… Неужели ты прежде видела этого мужика? Знакомый твой, что ли?
– Не видела никогда, – покачала головой Сухомлинова, – повода у меня нет тебя обманывать.
Но повод так ответить у нее был.
Глава четвертая
Когда-то он за ней бегал. Почти на протяжении всего первого курса. Юрка был худым – почти тощим, с большой головой, которая казалась еще больше из-за густой шапки вьющихся волос. Кто-то из остряков первого курса дал ему прозвище «Пенис Эректус», слыша которое, некоторые девочки краснели, а некоторые хихикали. Может быть, именно из-за этого Лиза не хотела с ним встречаться, а Юра предлагал и в кино сходить, и в кафешке посидеть. Звал к себе в гости одну и на вечеринки вместе со всеми. Но Сухомлинова отказывалась. Прозвище вскоре позабылось, то есть почти забылось – потом Охотникова все называли просто Эриком.
Дома она у него все-таки побывала. Но вместе со всей их группой. Встречали Новый год, и было очень весело. Лизу более всего поразили картины, висевшие на стенах. Особенно небольшой этюд Саврасова, похожий на эскиз к его картине «Грачи прилетели». Выпивали, закусывали, шутили и танцевали. Хозяин, правда, уединился в родительской спальне вместе Ириной Лушкиной. Потом он снова появился за праздничным столом с необыкновенно счастливым лицом. Ребята поздравили его, а девочки понимающе переглянулись. Юра, он же Эрик, был не единственным на курсе, кому отдалась Ирка. После этого все надежды на сближение с Лизой, если они были, конечно, у него пропали. А сама Сухомлинова не очень-то и переживала, хотя все равно было обидно. А другие к ней больше не подкатывали, вероятно, Охотников объяснил им доходчиво, что Сухомлинова – недотрога.
И это было правдой. Было правдой все годы обучения и еще один год после выпуска. Лизу распределили в Лугу директором местного краеведческого музея, в котором не было ничего интересного. И в самой Луге не было ничего интересного, разве что одно обстоятельство: все жители этого городка от мала до велика – и любители литературы, и те, кто за всю свою жизнь ничего не прочитал, кроме букваря, – знали наизусть одно стихотворение Александра Сергеевича Пушкина.
Есть в России город Луга
Петербургского округа.
Хуже не было б сего
Городишки на примете,
Кабы не было на свете
Ново-Ржева моего.
Все гордились тем, что сам Пушкин их прославил.
Директором музея Лиза была меньше года, а потом из декретного отпуска вышла бывший директор – сорокалетняя дама с педагогическим образованием и крашенными в сиреневый цвет волосами. Муж у нее работал в райкоме партии, а потому вернуть Сухомлинову в родной город сиреневой даме труда не составило.
Но эти десять месяцев, проведенные в Луге, не прошли даром. Именно там Лиза познакомилась с Владимиром Павловым, который впоследствии стал ее мужем. Охотникова после окончания института она встречала всего раза три. Однажды в Эрмитаже на выставке привезенных из Лувра полотен. Почти сразу после этого они столкнулись в здании Академии художеств и битый час болтали ни о чем. Юра к тому времени заметно возмужал и не казался тощим. В третий раз она его почти ни узнала: Охотников раздобрел, на нем был красный пиджак и шелковая рубашка с воротником апаш, из-под которого торчала массивная золотая цепь. Он стоял возле дорогой иномарки, Сухомлинова хотела проскочить мимо, но бывший сокурсник окликнул ее и подскочил сам.
– Я тут исторической литературой стал интересоваться, – сообщил он, предварительно даже не поздоровавшись, – так что интересно. Оказывается, перед революцией был такой военный министр – генерал Сухомлинов. Распутин называл его «Старикашкой на веревочке». Не твой ли предок?
Лиза ответила не сразу – раздумывала, стоит ли говорить правду. Но потом призналась.
– Дальний родственник, – сказала она, – только при чем здесь его прозвище. Некоторых вообще «эректусами» называли.
– Да я это к слову, – не обиделся Охотников, – я вообще удивляюсь, что мы встретились. Не случайно, видать. Но ты знай: если после того генерала осталось что… Ордена, антиквариат, воспоминания, письма… Короче, все мне тащи – я теперь это все покупаю. Заплачу честь по чести: чай, не чужие люди.