– Нет… Хотя… Только из уважения к твоей прабабушке. Пятьсот рублей дам. – Спасибочки, – обрадовалась дурочка и, обернувшись, помахала рукой своей подружке. Елизавета Петровна достала из своего кошелька пять сотенных. – На что хоть потратишь деньги? Небось пойдете пиво пить? Девчонка хихикнула и тут же сделала умное лицо: – В кино сходим. Обе они убежали. Сухомлинова сидела молча, потом потрогала горящие щеки. Сегодня, может быть, впервые в жизни она осознанно, ради выгоды обманула человека. Хотелось вскочить, броситься вслед за глупыми малолетками, догнать, извиниться, сказать, что ошиблась… Предложить настоящую цену. Но она сидела, чувствуя, как дрожат ноги. Потом поднялась, вышла из-за стеклянной перегородки, подняла лубок и вернулась на рабочее место. Зазвонил телефон. Вызывал Охотников. – Ты на месте? А я только что подъехал, сейчас зайду. Через минуту он показался за стеклянной дверью, открыл ее и обернулся к охраннику. – Что там перед входной дверью скомканная пленка валяется? Уберите немедленно. Он подошел и опустился в кресло для посетителей. – О чем следователи спрашивали? – Спросили, все ли ценные вещи на месте. Взяли у меня отпечатки пальцев зачем-то. А еще я звонила сыну Тарасевича в Черногорию, сообщила о смерти его отца и попросила приехать. Сын его тоже интересовался, на месте ли картины. Ведь приедет и все продаст: разрешение на вывоз культурных ценностей ему никто не даст. – Картины там в каком состоянии? И есть ли что-то ценное? – Ничего особо ценного. Есть эскиз к диплому «Воскрешение дочери Иаира», но не Поленов и не Репин. – И уж тем более не Генрик Семирадский. Ведь Илья Ефимыч учился с ним на одном курсе, а потом остался на второй год, зная, что большую золотую медаль, как лучший выпускник, он не получит, следовательно, не будет отправлен на пансион в Италию. Семирадский туда поехал, а через год и Репин. Но этот эскиз надо смотреть. Если это Репин, то ты понимаешь… У Репина как раз перед выпуском сестра умерла, он ездил ее хоронить и вернулся под огромным гнетущим впечатлением… Он рассказывал то, что самой Сухомлиновой было уже известно, и он знал об этом. Знал, но продолжал говорить, словно гася в себе желание разговаривать на какие-то другие темы. Елизавета Петровна наклонилась и подняла приобретенный лубок. Поставила его перед Охотниковым. – Надо же, – встрепенулся бывший сокурсник. – Хороший лот получится. И ведь сюжет замечательный! «Как мыши кота хоронили». Середина восемнадцатого века. На реализацию принесли? – Никто не приносил: по случаю сама купила. – Так давай на аукцион выставим. А если тебе деньги срочно нужны, то я прямо сейчас с тобой рассчитаюсь. Двести тысяч тебя устроит? Она кивнула, потому что не могла сказать и слова – свело челюсти от волнения. Даже в сторону отвернулась, чтобы не видеть, как Юрий Иванович достает портмоне и считает купюры. – Лубок на аукцион выставите? – еле выдавила она. – А что с ним еще делать. Поставлю за четыреста. А уйдет наверняка за пятьсот. Сейчас много любителей такого… А что у тебя с голосом? – Переволновалась на допросе, – ответила она и обернулась к Охотникову, который продолжал считать деньги. – А-а, – отозвался он, не отрывая взгляда от купюр, – и у нас есть люди, и за границей, которые коллекционируют иконы и лубок. Года два назад мне принесли портрет Алексея Михайловича, выполненный в подобной технике. Так за него на аукционе такая борьба шла! Жаль, конечно, что не удалось перекупить и самому выставить, а так только свои обычные пятнадцать процентов получил, с которых еще налоги платить. Он положил перед ней пачку. – Пересчитай. Две тысячи евро, остальное рублями. Так даже чуть больше получается. Сухомлинова, не пересчитывая, убрала деньги в свою сумку. Они легли прямо на свернутую в трубочку тетрадку. – С работой консьержки, надеюсь, покончено? – вспомнил Юрий Иванович. – Нет, требуют отработать две недели. – Тогда забей себе график полегче. Раза два в неделю – желательно, чтобы в выходные там появляться. Ты мне здесь нужна. С тобой весело работать. Он ушел. Елизавета Петровна открыла сумку, достала рассыпавшиеся купюры, сложила их аккуратно, а потом впихнула их в кошелек. Снова открыла тетрадку и начала листать, пока не нашла. …Пряжкин, кв. 51, на паркинге повздорил с Охотниковым, кв. 22. Кто-то кого-то послал грубо. Не разобрала, кто именно. Охотников спокойно ушел, а Пряжкин ногой пнул свою машину. «Мерседес-GLK» гос. № В 777 ОР. Глава одиннадцатая Две недели еще сидеть в скворечнике для консьержей – ненужное испытание. Не такие уж большие деньги, чтобы из-за них тратить свое время. Тем более когда в сумочке двести тысяч рублей, упавших туда нежданно-негаданно. Куда лучше иметь одну хорошо оплачиваемую работу… Даже очень хорошо оплачиваемую! И уделять больше времени домашним заботам и решению семейных проблем. Именно об этом думала Елизавета Петровна, когда возвращалась домой. Вернее, не домой, а в элитный жилой комплекс в Тучковом переулке. Заехать туда было просто необходимо, чтобы поговорить с Михеевым и упросить его отпустить ее без отработки. Замену найти будет очень легко – пенсионерок в родном городе хоть пруд пруди. Больше четверти населения пенсионеры. А у нее есть двести тысяч и даже чуть больше, учитывая накопления. Теперь можно подумать о хорошем адвокате или отправиться сразу к Вере Бережной, чтобы она кого-нибудь порекомендовала. Сухомлинова вошла в подъезд, остановилась у ненавистного скворечника. Внутри сидела все та же ее сменщица Нина Николаевна, которая дежурила с утра. – Михеев у себя в кабинете? – спросила Елизавета Петровна. – А что ему там делать! Еще до обеда укатил куда-то. – А следователи долго находились у Тарасевича? – Тоже недолго были. – Дверь опечатали? Ключ с собой забрали? – А зачем дверь опечатывать – там же не место преступления. А ключ они сдали. Нина Николаевна открыла дверцу шкафа, где висели дубликаты ключей от всех квартир. – Вот… Ой! А где же он? Сама вешала. Может, Галина взяла? – Какая Галина? – не поняла Сухомлинова. – Да работала тут одна, ее уволили, как раз перед тем, как ты пришла. Она сегодня заскочила. Сказала, что просто поболтать. Узнала будто бы про убийство и не может на месте усидеть. Мы поболтали немного, я в туалет выскочила. Вернулась, а ее нет – ушла и не попрощалась. Выходит, и ключ с собой прихватила. – Она наверху, – догадалась Елизавета Петровна и бросилась к лифтам. Галина как раз выходила из квартиры Тарасевича. На ней было то самое кожаное пальто, в котором она катала тележку с горой продуктов по универсаму и болтала по телефону, выкладывая кому-то подробности личной жизни заслуженного артиста Аркадия Вертова. – Ключ от квартиры верните, пожалуйста, – приказала Сухомлинова и протянула руку, рассчитывая, что женщина в кожаном пальто сопротивляться не будет. Но та пошла прямо на нее, как тогда перед кассой магазина. – Полицию уже вызвали, – уверенно произнесла Елизавета Петровна. Галина остановилась и начала рассматривать незнакомку. – А ты кто? – спросила она. – Я новый консьерж. Так что если вы что-то вынесли из квартиры Александра Витальевича, то вернитесь прямо сейчас и положите на место! – Ничего я там не брала. Можешь обыскать. – Полиция обыщет. – Да ничего я не брала. Просто там одна моя вещь оставалась… Только сейчас Сухомлинова поняла, что женщина примчалась сюда за тетрадкой, которую она по непонятным причинам доверила Тарасевичу. – Нашли свою вещь? Галина покачала головой и спросила: – Менты обыск проводили? Елизавета Петровна кивнула: