Краснобай, видя, что друг очень сильно возбудился, поставил его на место: — Унижение, Мэр, поскольку даже мышь заставила вас проиграть выборы. — Заткнись, Клотильда, — огрызнулся Мэр, тем самым провоцируя Краснобая. После шумихи, вызванной учениками, Учитель ответил своему собеседнику: — Власть? Какая у меня есть власть, Шарль? — Он в первый раз назвал друга по имени. — Каждый день я понемножку умираю. Каждый день три триллиона клеток, которые составляют мое хрупкое тело, нуждаются в питании, чтобы не прийти к коллапсу. Каждый день время вопит в моем мозгу, напоминая, что жизнь, какой бы серьезной она ни была, является лишь простой шуткой времени. Каждый день время кричит, что вскоре я сыграю свой последний акт на жизненной сцене. Какая у меня власть, Шарль, скажите мне? — Проснитесь, друг мой, мы самые бедные в городе, мы в жалкой набедренной повязке. Вы разве не видите? — заявил Бартоломеу. — Достопочтенный Шарль, у вас есть одно зернышко, чтобы дать взаймы? — попросил Мэр. Прежде чем продолжился диспут, незнакомец посмотрел на двоих навязчивых болтунов, но на этот раз сверху вниз, и заговорил без намеков: — Вы не находите, что ваши ученики калейдоскопичны? Мэр подошел к Краснобаю и спросил его тихонько: — Этот субъект нас хвалит или оскорбляет? — Хороший вопрос. По-моему, я сомневаюсь! — ответил тот. — Но мне понравилось имя, — заметил Мэр. Потом незнакомец сказал: — Вы не находите, что должны были бы иметь среди своих последователей команду интеллектуалов? Чувствуя себя униженным, Краснобай решил высказаться: — Интеллектуалы? В школе Учителя интеллектуалы и сумасшедшие на одном и том же уровне. А именно науровне «Е». — И посмотрел в мою сторону, очевидно желая спровоцировать меня. Но я оставался задумчивым, ибо действительно заинтересовался разговором Учителя и чужестранца. Продавец Грез, не позволяя собеседнику принижать своих учеников, категорически заявил: — Если бы вы знали моих последователей, вы бы поняли, что это люди незамысловатые, прозрачные, бесхитростные, не похожие на нас. Их мудрость не от академического мира, их чувствительность не проявляется на биеннале[18] искусства, их слава не распространяется с помощью средств массовой информации. Они живут в безвестности, вдали от прожекторов, как будто бы у них нет заслуг, но я вам гарантирую, что это восхитительные человеческие существа. После этой похвалы Бартоломеу и Барнабе стали поздравлять всех присутствующих, воздавая им почести за то, что они восхитительные. — Бедный Голливуд, бедное телевидение, бедные журналы, которые нас не знают, — с гордостью произнес Краснобай, жестикулируя и принимая актерские позы. — Да, мы многих не знаем, — сказал Мэр, вместо того чтобы сказать, что нас многие не знают. Глава 39 Великое откровение Чужестранец не знал, что ответить. Казалось, он проглотил язык, глядя на хвастливую группу, которая следовала за Учителем. После комплиментов двух бродяг Продавец Грез, заметив, что мы молчим, почувствовал, что он должен дать некое удовлетворение нашему любопытству относительно своего прошлого. И он в мгновение ока перенес нас от несчастья в другой мир. Вместо того чтобы отрицать, что когда-то его сопровождали короли и знаменитости, Учитель сказал: — Забудьте, кем я был. Важно то, кто я есть сейчас. Услышав это, я чуть не упал. Раз Учитель велел нам забыть, кем он был, значит, подтвердил, что был великим. Я растерялся. Невозможно было осмыслить эту информацию. Она не вмещалась ни в какое рациональное осмысление. Мой разум превратился в пучок негодования. Если Учитель был очень богатым в прошлом, он мог бы дать по меньшей мере остатки, но у него почти ничего не было, он был щедрым до безумия, раздавал то немногое, что имел, всем, кто нуждался. Он не ел, чтобы накормить самых бедствующих. Если бы в настоящее время Учитель был мультимиллионером, он просто мог бы воспользоваться кредитной карточкой и покинуть унылые, сырые и мрачные места, в которых пребывал. Даже самые непреклонные социалисты не лишали себя привилегий комфорта. Некоторые из них, такие как Сталин, Брежнев, Чаушеску, Ким Чонг-II, любили роскошь больше, чем почитатели капитализма, хотя их народы голодали. Марке произносил речи о правительстве пролетариев, но не решился отказаться от прелестей комфорта. Используя термин Ницше, мой Учитель был гуманным, слишком гуманным. Я не мог представить, что он оставил все. Да, он заявлял, что общественная система превратилась в фабрику больных людей. Да, он хотел продавать грезы свободного разума. Но он этого не делал, потому что был не духовным пророком, мессией, а пророком философии. Он изобличал варварство современного общества, потому что стремился развить у людей критическое мышление. До этого момента все было ясно. Но если Учитель был богатым, как он мог презирать регалии своего труда и своего успеха? Если только на самом деле он не был психом, сумасшедшим, помешанным. Но он не помещался в эти рамки. Его разум побеждал мою глупость, его мудрость вскрывала мое безрассудство, его зрелость обличала мою инфантильность. Поразмыслив над этим, я сделал заключение, что информация, которую незнакомый человек принес для Учителя, не была достойна доверия. Это был скорее почитатель, который восхвалял его как героя общества за попытку изменить судьбу общества. Человек, за которым я следовали который часто ездил в метро, чтобы сэкономить деньги на еду, не мог приводить в восхищение королей, если они были не из одной колоды карт. Пока я задумался над возникшими вопросами, Учитель спокойно ответил пожилому человеку, который его умолял, чтобы он перестал быть бродягой. В действительности Учитель подтвердил мои подозрения относительно того, что он был несчастным. — У меня нет покрывала д ля сна, но есть уют спокойствия. У меня нет денег для праздников, но я праздную жизнь каждый день. Я самый бедный, но я — хозяин всего, чем восхищаются мои глаза. Мне не за что купить, ноя вижу грезы. Шарль стоял, ничего не предпринимая, бездеятельно, словно парализованный. Учитель всегда путал людей, которые его слушали, даже при таком хаосе. Но друг решил нанести последний удар: — Если вы хотите продавать грезы, вам по меньшей мере следует позаботиться о своих ранах. Идите в больницу, которой вы пожаловали имя своего отца. Когда Шарль упомянул эту больницу, я стал пунцовым, у меня перехватило дыхание. После того как я вновь смог вдохнуть, я не выдержал и тоже включился в разговор. Я спросил: — О какой больнице вы говорите? Незнакомец некоторое время хранил молчание. Он посмотрел на Учителя и получил его позволение ответить. — Госпиталь Меллона Линкольна. — Что? Меллон Линкольн? Это невозможно?! Это не может быть правдой! — И я заговорил, громко и нормальным голосом: — Так, значит, вы — Меллон Линкольн-сын?Могущественный хозяин группы «Мегасофт»?.. Человек, призванный руководить этой страной? Учитель молчал, я же был поражен. Все мои друзья тоже стояли в оцепенении, даже те из них, кто имел навязчивую потребность болтать. Глубоко вздохнув, я всмотрелся в его израненное лицо и достал газету со старой и красивой фотографией Меллона Линкольна-сына, которую я выудил из мусорного бака после того, как Учитель выбросил ее. Я сравнил и почувствовал, как у меня похолодело внутри. Я понял одно из высказываний Продавца Грез: жизнь — это шутка времени. Учитель заметил, насколько я был поражен. В моей голове снова роилась туча идей. Мне не удавалось сосредоточиться. Миллиарды нейронов метались, оглушенные непостижимой реальностью. Оставаясь под развалинами моих мыслей, я пристально посмотрел на человека, который спас меня от самоубийства в здании Сан-Паблу, и сказал ему: — Я критиковал вас множество раз в аудитории. Я считал вас властным, холодным, далеким от социальных недугов и стоящим в стороне от человеческих конфликтов. Но вот сейчас, когда вы превратились в оборванца, вы стали моим Учителем. — И, вспоминая некоторые обстоятельства и события, я озабоченно заметил: — Я слышал, как вы воинственно критиковали Меллона Линкольна-сына. Как это возможно? Я слышал, как вы провоцировали служащих группы «Мегасофт», подстрекая их против основателя этого учреждения, которое принадлежит вам. Но почему, боже мой? — спросил я, удивившись тому, что упомянул слово «бог», ибо, став безбожником, я употреблял его крайне редко. Человек, за которым мы следовали, глубоко и размеренно вдохнул три раза. Наступил поворотный момент в наших отношениях. Глядя на нас, он заявил: — Вы поражены? Homo sapiens, который не способен критиковать свои знания, недостоин быть sapiens. Как бы я мог выжить, не разрывая свой ум перед самим собою?Как бы я мог спасти ясность своего ума, не признаваясь в своих безумствах? Как бы я смог смирить своих психических чудовищ, не проникнув туда, где они дремлют? Как бы я мог покупать запятые, не признавая своего аскетизма, переломов и моих глупых конечных точек? Глава 40 Создание, сожранное создателем Все мои друзья были поражены не меньше Шарля, не был поражен только лишь Димас. Мы считали его мошенником, обманщиком, лжецом, плутом, но, к нашему удивлению, он был молодым помощником Меллона Линкольна-сына. Димас страдал клептоманией, и у него было сложное прошлое. Когда какой-нибудь предмет, не имеющий ценности, попадал в его поле зрения, в нем как будто спускался психологический курок, который пробуждал нестерпимое желание стать обладателем этого предмета. Когда Димас был юношей, он иногда воровал у Меллона Линкольна-сына. Однажды охранники схватили его на месте преступления. Вместо того чтобы наказать Димаса, Меллон Линкольн пожалел его, защитил и вырастил. Он оплатил учебу юноши и сделал его кем-то вроде секретаря своей семьи. Позже мы узнали, что дети Учителя любили Димаса. Но потом у него начался кризис, и он потерялся со смертью детей и обвалом у Учителя. Мы не знали подробностей их отношений. Казалось, у Журемы на этот счет всегда были какие-то подозрения, но я думал, что она просто бредила. Однако теперь я не сомневался, что она предпочитала молчать. Бартоломеу, Барнабе, Эдсон, Саломау, Моника, Разрушитель и некоторые другие, которые следовали за оборванцем, пытались переварить в своем мозгу все, что узнали об Учителе. Они всполошились от того факта, что он отрекся от своего комфорта, посмеялся над своей властью и повернулся спиной к своему общественному статусу и славе. Они прокрутили перед собой события двух последних месяцев и пришли в еще большее смущение. Эта оглядка назад заставила их сделать целый ряд быстрых и интригующих комментариев: — Учитель, на большом стадионе вас унижали и даже проклинали лидеры мировой цепочки магазинов женской одежды La Femme, предприятие вашей группы! И вы позволили это оскорбление. Как это возможно? спросила Моника, чувствуя себя неуютно. — Учитель, вам не позволяли войти в центральную канцелярию вашей корпорации, как будто бы вы были развратником, — вторил ей Эдсон. — Учитель, вас избивали охранники, которым вы платите зарплату, — сказал Бартоломеу. И добавил: — Пусть меня держат, но я залеплю пару раз по этим лицам. — Учитель, вас оболгали, наговорили, что вы сумасшедший и даже психопат, в газете вашей группы «Мегасофт», — произнес остолбеневший от страха Саломау. — Учитель, вы чуть не умерли от летальных инъекций анестезиологов в вашем же собственном госпитале, — вспомнил я, тоже возмущенный. Продавец Грез поднял голову и увидел нескольких ласточек, щебечущих и танцующих в воздухе. Глубоко дыша, он перевел взгляд на своих друзей и сказал: — Господь милостиво позаботился о своем создании, оно выросло и, вместо того чтобы ответить ему любовью, показало зубы. Животное, которому нужен кнут, чтобы его укротить, никогда не будет другом, оно никогда не даст вам спокойно спать, — говорил он и, придя в уныние, добавил: — Если группа «Мегасофт» стала пожирателем своего создателя, представьте себе, что она сделала бы с другими. — Я прекрасно знаю. Друзья, которым вы доверяли, превратились в стервятников, — заявил Шарль, придя в ярость. — Люди, которые его ранили, не знают его. Учитель продолжал размышлять: — Что значит они меня не знают? Возможно, те, кто меня ранил, не знали, кто я на самом деле, но некоторые, кто хочет погубить мою жизнь, знают очень хорошо. Рассердившись, Шарль перешел в наступление. — Я к вашим услугам, Меллон Линкольн. Кто ваши клеветники? Кого бы вы хотели наказать? Я сделаю это. Каких работников следует выгнать и отправить в тюрьму? — Он не употреблял сослагательное наклонение. Как огромный пес из охраны Учителя, он говорил взвешенно и категорично. Мы были ошеломлены. Прежде чем ответил Учитель, Бартоломеу и Мэр уже составили список голов, которые следовало гильотинировать. Они принялись перечислять: — Негодяй, который руководит госпиталем. Отправьте его на год в Ирак, чтобы он научился хорошо отзываться об американцах. Двое журналистов, пятеро охранников, четверо служащих. Сделайте из них отбивную. И дайте нам подумать и вспомнить, кого еще. Ах! Тулио де Кампоса, противника Юлия Цезаря. Я обрадовался, что они поместили в этот список моего врага.