Харри где-то слышал, что краткосрочной памяти собакам хватает в среднем секунды на три, но частыми повторами можно существенно увеличить это время. Выражение «собака Павлова» появилось после опытов, которые русский физиолог Иван Павлов ставил над собаками для исследования так называемых условных рефлексов. Всякий раз, давая собакам еду, он подавал звуковой сигнал. И однажды подал только сигнал – без еды. Но у собак все равно началось выделение слюны и желудочного сока. Может, сейчас это явление и не кажется удивительным, но за свое открытие Павлов получил Нобелевскую премию, доказав, что тело «запоминает» частые повторы. Когда Эндрю во второй раз за последние несколько дней хорошим пинком отправил тасманийского дьявола в кусты, было основание надеяться, что зловредный питомец Робертсона запомнит этот пинок лучше первого. И в следующий раз, заслышав незнакомые шаги, предпочтет не кидаться на посетителей, а куда-нибудь спрятаться. Робертсон усадил гостей на кухне и предложил пива. Эндрю охотно согласился, а Харри попросил стакан минералки. Ее у Робертсона не оказалось, поэтому Харри решил просто закурить. – Нет-нет, – сказал Робертсон, увидев у него в руках пачку сигарет. – В моем доме курить запрещается. Курение вредит здоровью. – И он одним глотком выпил полбутылки. – Так вы сторонник здорового образа жизни? – спросил Харри. – Конечно! – Робертсон сделал вид, что не заметил в его голосе иронии. – В этом доме не курят и не едят ни мяса, ни рыбы. Мы дышим чистым воздухом и питаемся дарами природы. – Ваша псина тоже? – Моя собака не пробовала ни мяса, ни рыбы с тех пор, как была щенком. Она настоящий вегетарианец, – с откровенной гордостью сказал Робертсон. – Это объясняет ее скверный характер, – пробормотал Эндрю. – Мы так поняли, мистер Робертсон, что вы знакомы с Эвансом Уайтом. Что вы можете нам рассказать? – Харри достал блокнот. Он не собирался ничего записывать, но по опыту знал, что сам вид блокнота вызывает у свидетелей ощущение значимости даваемых показаний. Свидетели подходят к делу основательнее, стараются не допускать в показаниях ошибок и точнее указывают имена, названия мест и время в часах и минутах. – Констебль Кенсингтон позвонил мне и спросил, кто заходил к Ингер Холтер, когда она здесь жила. И я сказал, что, кажется, видел того молодого человека с фотографии, где он с ребенком. – Вот как? – Да, этот молодой человек, насколько я знаю, приходил сюда дважды. В первый раз они заперлись у нее в комнате и не выходили оттуда двое суток. Ее было очень… э-э… очень слышно. Я подумал о соседях и включил громкую музыку, чтобы не ставить их в неловкое положение. В смысле Ингер и того парня. Думаю, им это не слишком мешало. Во второй раз он зашел к ней и почти сразу вышел. – Они поругались? – Думаю, да. Она кричала, что расскажет той стерве, какой он мерзавец. И что она расскажет кое-кому о его планах. – Кое-кому? – Она назвала имя, но я забыл. – А эта «стерва» – кто это может быть? – спросил Эндрю. – Я стараюсь не вмешиваться в личную жизнь квартирантов, констебль. – Отличное пиво, мистер Робертсон. Так что это за «стерва»? – Эндрю, казалось, не слышал его ответа. – Ну, как бы это… – протянул Робертсон. Его глаза нервно бегали от Эндрю к Харри и обратно. Он попробовал улыбнуться. – Это ведь очень важно для следствия, верно? Вопрос повис в воздухе. Эндрю со стуком поставил бутылку на стол и сурово посмотрел на домовладельца. – Вы, Робертсон, слишком много смотрите телевизор. Думаете, я сейчас незаметно положу на стол стодолларовую бумажку, вы шепнете мне имя и мы молча разойдемся? В реальности все не так, и мы сейчас позвоним, и сюда под вой сирен прикатит полицейская машина, на вас наденут наручники и заберут, хотите вы того или нет, на глазах у всех соседей. Потом, в участке, вам в лицо будут светить лампой и как «возможному подозреваемому» устроят допрос на всю ночь. Без адвоката. В реальности все может обернуться приговором за сокрытие информации по делу об убийстве. Это превращает вас в соучастника и гарантирует шесть лет строгого режима. Ну, как вам это, мистер Робертсон? Побледневший Робертсон беззвучно открывал и закрывал рот. Как аквариумная рыбка, которая поняла, что обед сейчас будет не у нее, а из нее. – Я… я не хотел, чтобы… – наконец выговорил он. – В последний раз спрашиваю: кто такая эта «стерва»? – Наверное, та, на фотографии… та, которая была здесь… – На какой фотографии? – На той, что висит у нее в комнате. Она там стоит за Ингер и тем парнем. Такая маленькая, загорелая, с повязкой на лбу. Я ее узнал, потому что несколько недель назад она приходила сюда и спрашивала Ингер. А когда я ее позвал, они вышли на лестницу и стали разговаривать. Потом – кричать и ругаться. Хлопнула дверь, и Ингер в слезах убежала в свою комнату. Больше я той девушки не видел. – Не могли бы вы принести эту фотографию, Робертсон? Я оставил копию в своем кабинете. Робертсон был сама услужливость. Он мгновенно убежал и вернулся с тем самым групповым снимком. Харри хватило одного взгляда, чтобы понять, кто эта женщина. – Мне сразу показалось, что я ее где-то видел, – сказал он. – Это же наша сердобольная мадам! – удивленно воскликнул Эндрю. – Думаю, ее зовут Анджелина Хатчинсон. Когда они уходили, тасманийского дьявола видно не было. – Детектив Кенсингтон, ты не задумывался, почему все зовут тебя «констеблем»? – поинтересовался Харри, когда они уже сели в автомобиль. – Потому что у меня располагающая внешность. «Констебль» звучит как «добрый дядя», а? – с довольным видом спросил Эндрю. – И у меня не хватает смелости их поправлять. – Да, прямо плюшевый мишка, – рассмеялся Харри. – Коала, – сказал Эндрю. – «Шесть лет строгого режима»! – вспомнил Харри. – Ну ты и враль! – Больше ничего в голову не пришло, – ответил Эндрю. 7 Terra nullius, сутенер и Ник Кейв В Сиднее шел дождь. Вода барабанила по асфальту, билась о стены домов и тонкими ручейками бежала вдоль тротуаров. Люди спешили в поисках укрытия, расплескивая воду каблуками. Кое-кто, конечно, слушал утром прогноз и захватил с собой зонтик. И теперь зонтики проклевывались на улице, как огромные яркие поганки. Эндрю и Харри стояли и ждали зеленого света на Уильям-стрит возле Гайд-парка. – Помнишь аборигена, который в тот вечер сидел в парке рядом с «Олбери»? – спросил Харри. – В Грин-парке? – Он пытался с тобой поздороваться, а ты ему не ответил. Почему? – Я с ним незнаком. Зажегся зеленый, и Эндрю нажал на газ. Когда Харри вошел в бар «Олбери», там почти никого не было. – Рановато, – сказала Биргитта, продолжая расставлять по полкам чистые стаканы. – Я подумал, что пока посетителей не так много, обслуживание будет лучше. – Здесь мы обслуживаем всех одинаково хорошо. – Она ущипнула Харри за щеку. – Чего изволите? – Просто кофе. – Просто кофе выпьешь дома. – Спасибо, мое сокровище. Биргитта рассмеялась. – Сокровище? Так отец зовет мою маму. – Она села на табурет и, перегнувшись через стойку, посмотрела на Харри. – А на самом деле впору обеспокоиться, если парень, которого я знаю меньше недели, начинает называть меня ласковыми именами. Харри потянул носом воздух. Исследователи по-прежнему мало знают о том, как импульсы, поступающие от рецепторов запаха, преобразуются в мозгу в значимые ощущения. Но Харри не важно было, как это происходит, – он просто знал, что, когда он чувствует ее аромат, его мозг и тело откликаются на все лады. Веки слегка опускаются, губы растягиваются в широкой улыбке, а настроение заметно улучшается. – Не беспокойся, – посоветовал он. – Разве ты не знаешь, что «сокровище» относится к безопасным ласковым именам? – Не знала, что такие бывают. – Конечно, бывают. Например, «дорогая», «подруга». Или «малышка». – А опасные?