– Но как?.. – начал Харри. – Чего только не узнаешь, когда у тебя есть два пароля, а в соседнем кабинете сидит датчанин. – Юн весело рассмеялся. Харри почувствовал, что его охватывает жар. – Все в порядке? – Юн, кажется, был обеспокоен, не зашел ли он слишком далеко. – Больше никто не знает. Его голос казался таким несчастным, что у Харри не хватило духу злиться. – В том патруле была одна женщина, – сказал он. – Ей приглянулся мой зад. Юн облегченно рассмеялся. Фотоэлементы в парке решили, что уже достаточно темно, и фонари включились, когда Харри подошел к скамейке. Человека, сидящего на ней, он узнал сразу. – Добрый вечер. Упавшая на грудь голова медленно поднялась, и пара карих глаз посмотрела на Харри – вернее, сквозь него, зафиксировав взгляд на какой-то далекой точке. – Figl[49] – хрипло попросил он. – Простите? – Fig, fig, – повторил он и помахал двумя пальцами в воздухе. – Oh, fag. You want a cigarette?[50] – Yeah, fig. Харри достал из пачки две сигареты. Одну взял себе. Некоторое время они молча курили. Они сидели в крошечном зеленом оазисе посреди многомиллионного города, но Харри показалось, будто он сейчас на необитаемом острове. Может, из-за этой темноты и электрического стрекота кузнечиков. Или из-за ощущения чего-то ритуального и вневременного, того, что они сидят рядом и курят, белый полицейский и черный потомок древних обитателей этого континента с чужим, широким лицом. – Хочешь купить мою куртку? Харри посмотрел на его куртку – тонкую черно-красную ветровку. – Флаг аборигенов, – объяснил он и показал Харри спину куртки. – Такие делает мой двоюродный брат. Харри вежливо отказался. – Как тебя зовут? – спросил абориген. – Харри? Это английское имя. У меня тоже английское имя. Меня зовут Джозеф. Вообще-то это еврейское имя. Иосиф. Отец Иисуса. Понимаешь? Джозеф Уолтер Родриг. В племени меня зовут Нгардагха. Н-гар-даг-ха. – Ты часто бываешь в этом парке, Джозеф? – Да, часто. – Джозеф снова отпустил взгляд, и тот унесся на километр. Абориген извлек из-под куртки бутылку сока, предложил Харри, отпил сам и с довольным видом закрутил крышку. Куртка была расстегнута, и Харри увидел на груди татуировки. Над большим крестом было написано: «Джерри». – Красивые у тебя татуировки, Джозеф. А кто такой Джерри? – Джерри – мой сын. Сын. Ему четыре года, – Джозеф растопырил пальцы и попытался отсчитать четыре. – Я понял. Четыре. А где Джерри сейчас? – Дома, – Джозеф махнул рукой в направлении дома. – Дома с мамой. – Знаешь, Джозеф, я ищу одного человека. Его зовут Хантер Робинсон. Он белый, маленького роста, и у него мало волос на голове. Иногда он приходит в парк. И он показывает… разные части тела. Ты понимаешь, о ком я? Ты его видел, Джозеф? – Да, да. Он придет, – ответил Джозеф и потер нос, будто считал, что Харри не понимает очевидного. – Просто подожди. Он придет. Харри пожал плечами. Конечно, утверждение Джозефа не заслуживало особого доверия, но больше делать было нечего, и он протянул Джозефу еще одну сигарету. Они сидели на скамейке, а темнота становилась все глубже и под конец сделалась почти осязаемой. Вдалеке зазвонил церковный колокол. Харри зажег восьмую сигарету и затянулся. В последний раз, когда он ходил в кино с Сестренышем, она сказала, что ему надо бросить курить. В тот раз они смотрели фильм «Робин Гуд – принц воров» с самым худшим актерским составом, какой Харри мог припомнить. Хуже только – в «Plan 9 From Outer Space». Но Сестреныша не коробило, что Робин Гуд в исполнении Кевина Костнера отвечает шерифу Ноттингемскому на чистейшем американском. Сестреныша вообще мало что коробило, зато она вопила от восторга, когда Костнер навел в Шервудском лесу порядок, и плакала от радости, когда Робин и леди Марианна в конце концов обрели друг друга. Потом они пошли в кафе, и он купил ей кофе. Она рассказала ему, как хорошо ей живется на новой квартире в Согне. Но пара людей, которые живут по соседству, – «совсем на голову того». И еще сказала, что Харри должен бросить курить. – Эрнст говорит, это опасно, – сказала Сестреныш. – От этого можно умереть. – Кто такой Эрнст? – спросил Харри, но она только захихикала в ответ. Потом снова стала серьезной: – Ты не будешь курить, Харальд. И не умрешь, понял? Это обращение «Харальд» и словечко «понял?» она переняла от мамы. При крещении отец настоял, чтобы сыну дали имя Харри. Отец, Фредрик Холе, обычно во всем угождавший супруге, вдруг поднял голос и заявил, что хочет назвать мальчика в честь деда, который был моряком и, по всему, хорошим человеком. Мать долго не спорила и согласилась, о чем потом горько жалела. – Кто-нибудь когда-нибудь слышал о каком-нибудь Харри, который чего-нибудь достиг? – говорила она. Когда отец хотел ее поддразнить, он цитировал ее фразы с огромным количеством «нибудь». И мать стала звать его Харальдом, в честь своего дяди. Но эта затея широкой поддержки не получила. А после смерти матери Сестреныш тоже стала его так звать. Может, Сестренышу хотелось таким образом заполнить образовавшуюся пустоту в их жизни. Этого Харри не знал, – в голове у бедной девочки происходило слишком много необъяснимого. И когда он пообещал, что бросит курить – если не сразу, то постепенно, – Сестреныш улыбнулась и заплакала, так и не стерев с носа крем. А теперь Харри сидел и представлял, как табачный дым свивает клубки в его теле. Как огромный змей. Буббур. Джозеф вздрогнул и проснулся. – Мои предки были люди-вороны – crow people, – без предисловий сказал он и выпрямился. – Умели летать. – Казалось, сон взбодрил его. Он потер лицо обеими руками. – Хорошо это – летать. У тебя есть десятка? У Харри была только двадцатидолларовая купюра. – Здорово, – сказал Джозеф и выхватил ее. Наверное, это было только минутное прояснение, потому что тучи снова начали затягивать мозг Джозефа – он что-то забормотал на непонятном языке, напоминающем тот, на котором Эндрю говорил с Тувумбой. Как его там? Креольский? И вот уже голова пьяного аборигена снова свалилась на грудь. Харри решил, что докурит эту сигарету и уйдет, но тут появился Робертсон. Харри ожидал увидеть его в пальто – обычной одежде эксгибициониста. Но на Робертсоне были джинсы и белая футболка. Он шел, посматривая по сторонам и будто приплясывая в такт беззвучной песне. На Харри он не обращал внимания, пока не дошел до скамеек, но, увидев его, изменился в лице. – Добрый вечер, Робертсон. А мы вас ищем. Присаживайтесь. Робертсон оглянулся вокруг и неловко шагнул к скамейке. Казалось, больше всего ему сейчас хочется убежать. Но он вздохнул и сел. – Я рассказал все, что знаю, – начал он. – Почему вы меня изводите? – Потому что узнали, что раньше вы изводили остальных. – Я? Да никогда! Харри посмотрел на него. Робертсон был очень неприятным человеком, но при всем желании Харри не верилось, что перед ним – серийный убийца. И осознание того, как много времени потрачено впустую, приводило Харри в бешенство. – Вы знаете, сколько девушек из-за вас не могут спать по ночам? – Харри постарался вложить в свой голос как можно больше презрения. – Те, что не могут забыть про рукоблудника, мысленно насилующего их? Как прочно вы засели у них в памяти, заставляя вновь переживать страх и унижение? Робертсон выдавил из себя смех: – Это все, констебль? Может, я внушил кому-то отвращение к половой жизни? А тем, кого я травмировал, пришлось всю жизнь принимать таблетки? Кстати, рекомендую подлечиться вашему приятелю. Который сказал, что меня посадят на шесть лет, если я не дам вам, паршивцам, показания. Но теперь я проконсультировался с адвокатом, и он сказал, что поговорит с вашим начальником. Так что не советую брать меня на пушку. – Можно обойтись и без этого. – Харри чувствовал, что ему не дается роль прямолинейного полицейского, в которой Эндрю чувствовал себя как рыба в воде. – Либо вы отвечаете на мои вопросы здесь и сейчас, либо… – …либо поговорим в участке. Спасибо, уже слышали. Пожалуйста, вяжите меня. Мой адвокат приедет и заберет меня в течение часа. А вы получите свое за превышение служебных полномочий. Be ту guest![51] – Я не совсем то имел в виду, – тихо ответил Харри. – Я думал о небольшой утечке информации в одну из воскресных газет Сиднея, не особо чистоплотных, но любящих сенсации. Представляете заголовок: «Хозяин квартиры Ингер Холтер (на фото), эксгибиционист в объективе полиции». – Черт! Я же заплатил штраф! Сорок долларов! – завизжал Хантер Робертсон. – Да, знаю, Робертсон, это было незначительное преступление, – понимающе кивнул Харри. – Настольно незначительное, что до сих пор о нем не знали даже соседи. Тем интереснее им будет прочитать газеты, верно? А уж на работе… А ваши родители еще читают газеты? Робертсон осел. Так сдувается проткнутый мячик. Харри понял, что, заговорив о родителях, наступил на больную мозоль. – Бессердечный мерзавец, – хрипло, с мукой в голосе выдавил Робертсон. – И где только таких берут? – Пауза. – Что вам нужно? – Во-первых, где вы были в тот вечер, когда нашли тело Ингер Холтер. – Я уже говорил, что был дома один и…