– Ну, тогда дело раскрыто, – сухо сказал Харри. – Жаль, что, кроме тебя, этому никто не порадуется, – ответил Тувумба. Харри решил попробовать: – Раз уж все равно никто этому не порадуется, расскажи хотя бы мне, что случилось с Эндрю у Отто Рехтнагеля дома. Ведь твоя «подружка» – это Отто? Тувумба помолчал. – А ты не хочешь спросить, как дела у Бир-гитты? – Нет, – ответил Харри, не слишком быстро и не слишком громко. – Ты сказал, что будешь обращаться с ней, как джентльмен. Я на тебя надеюсь. – Не пытайся взывать к моей совести, Харри. Бесполезно. Я психопат. Ты знал, что я это знаю? – Тувумба рассмеялся. – Страшно, правда? Мы, психопаты, не должны знать, кто мы. А я всегда это знал. И Отто. Отто знал, что я иногда должен их наказывать. Но Отто не умел долго держать язык за зубами. Он рассказал все Эндрю и мог все испортить. Я должен был действовать. В тот вечер, когда Отто уехал в Сент-Джордж, я заперся в его квартире и убрал оттуда все, что могло нас связывать: фотографии, подарки, письма и все такое. Вдруг – звонок в дверь. Я осторожно посмотрел вниз через окно в спальне и очень удивился, увидев Эндрю. Сначала я не хотел открывать. Но потом подумал, что мой первоначальный план вот-вот рухнет. На следующий день я собирался прийти к Эндрю в больницу и принести ему чайную ложку, зажигалку, одноразовый шприц и маленький пакетик вожделенного героина собственного приготовления. – Смертельную смесь. – Можно сказать и так. – Почему ты был уверен, что он его возьмет? Он же знал, что ты убийца. – Он не знал, что я знал, что он знает. Понимаешь, Харри? Он не знал, что Отто выдал себя. К тому же во время ломки наркоман начинает рисковать. Например, доверять тому, кто, как он думает, считает его отцом. Но что теперь об этом говорить. Он сбежал из больницы и стоял внизу. – И ты решил его впустить? – Знаешь, как может работать человеческий мозг, Харри? Ты знаешь, что длинные, запутанные сны, которые, как нам кажется, длятся всю ночь, на самом деле проносятся в мозгу за несколько секунд с фантастической скоростью. Примерно так же мне в голову пришел новый план: представить все так, будто за всем стоит Эндрю Кенсингтон. Клянусь, до этого у меня и в мыслях такого не было! Я нажал на кнопку и открыл ему, потом подождал, когда он поднимется, а сам спрятался за дверью с платком… – С ацетиловым эфиром. – …потом я привязал Эндрю к стулу, достал наркоту и тот героин, что был у меня с собой, и вколол ему, чтобы до моего возвращения из театра он сидел спокойно. На обратном пути я достал еще героина и устроил для нас с Эндрю настоящий праздник. Да, мы здорово повеселились, а когда я ушел, он повесился на люстре. Снова тихий смех. Харри старался дышать ровно и спокойно. Так страшно ему еще никогда не было. – Что ты имел в виду, когда говорил, что иногда должен их наказывать? – Что? – Ты сказал, что должен их наказывать. – А, вот ты о чем. Как тебе наверняка известно, психопаты часто страдают от паранойи или других маний. Моя мания – это то, что я должен отомстить за свой народ. – Насилуя белых женщин? – Бездетных белых женщин. – Бездетных? – удивился Харри. Так вот что объединяло жертв, вот чего они не заметили в расследовании. Неудивительно, что у таких молодых женщин не было детей. – Конечно. Неужели ты этого не понял? Terra nullius, Харри! Когда вы пришли сюда, то решили, что раз мы не засеиваем землю, она нам не нужна. Вы отнимали у нас нашу землю, насиловали ее и убивали у нас на глазах. – Тувумбе не надо было повышать голос – и так было слышно каждое слово. – Ваши бездетные женщины – это моя terra nullius, Харри. Если никто их не оплодотворил, следовательно, они ничейные. Я только следую логике белых и делаю, как они. – Но ты сам называешь это манией, Тувумба! Ты сам понимаешь, насколько ты болен! – Конечно, я болен. Но мне нравится моя болезнь, Харри. Она избавляет меня от другой, опасной болезни, от которой организм перестает сопротивляться и разлагается. Не приуменьшай роль маний, Харри. Они важны в любой культуре. Ваша христианская вера, например, открыто говорит, как трудно верить, как сомнения терзают даже самых мудрых и праведных священников. Но разве признать сомнение не равносильно тому, чтобы допустить, что вера человека – его мания, представление, против которого борется его разум? Нельзя так просто отбрасывать свои мании, Харри. Может быть, награда ждет по ту сторону радуги. Харри лег на кровать. Он пытался не думать о Биргитте, о том, что у нее нет детей. – А как ты узнавал, что они бездетные? – услышал он свой собственный хриплый голос. – Я спрашивал. – Спрашивал… – Некоторые говорили, что у них есть дети, – думали, я пожалею их ради детей. Я давал им тридцать секунд, чтобы это доказать. По-моему, мать, которая не носит с собой фотографию, где она снята с ребенком, – это не мать. Харри стало не по себе. – А почему блондинки? – Ну, это не то чтобы правило. Просто так было меньше шансов, что они принадлежат к моему народу. Харри старался не думать о белоснежной коже Биргитты. Тувумба тихо рассмеялся: – Понимаю, Харри, тебе многое хочется узнать, но разговоры по мобильнику – дорогая забава, а у таких идеалистов, как я, денег всегда в обрез. Ты знаешь, что делать. И чего не делать. И он положил трубку. Пока они говорили, комната погрузилась в серый сумрак. Из дверного проема осторожно выполз таракан и остановился, будто разведывая обстановку. Харри съежился под одеялом. За окном начала свой поздний концерт птица кукабурра. Кинг-Кросс снова захлестнула ночная суета. Харри снилась Кристина. Может быть, прошло несколько секунд быстрого сна, а может, и больше, потому что перед глазами пронеслось полжизни. Кристина, в зеленом халате Харри, гладила его по волосам и просила уехать с ней. Он спросил куда, но она уже стояла у открытой балконной двери, и детские голоса во дворе заглушали ее голос. Иногда его так слепило солнце, что все для него исчезало. Он встал с постели и подошел поближе, чтобы услышать ее ответ, но она заливисто рассмеялась и убежала на балкон, залезла на перила и зеленым шариком слетела вниз. Медленно кружась над крышами, она кричала: «Приходите все! Приходите все!» Потом во сне он бегал по всем знакомым и спрашивал, где будет праздник. Но те либо не знали, либо уже уехали. Тогда он пошел во Фрогнербад, но ему не хватило денег на входной билет, и пришлось перелезать через ограду. Оказавшись с другой стороны ограды, он понял, что сильно оцарапался: красная дорожка крови тянулась за ним по траве, щебенке и ступенькам вышки. Вокруг ни души, Харри лег на спину и стал смотреть в небо, слушая, как кровь капает на край бассейна, далеко внизу. А далеко вверху, возле солнца, он заметил кружащуюся зеленую фигурку. Он посмотрел из-под ладони и отчетливо увидел ее, прекрасную и почти прозрачную. Ночью он просыпался – один раз, от громкого звука, похожего на выстрел. Он лежал и слушал, как идет дождь и гудят улицы Кингз-Кросс, а потом снова заснул. И весь остаток ночи видел во сне Кристину. Только иногда у нее были рыжие волосы и говорила она по-шведски. 20 Компьютер, Дамский залив и как на деле работает мобильный телефон Девять часов. Лебье уткнулся в дверь лбом и закрыл глаза. Рядом ждали указаний двое полицейских в черных бронежилетах и с оружием на изготовку. Сзади на лестнице стояли Уодкинс, Юн и Харри. – Все. – Лебье осторожно вытянул отмычку из замочной скважины. – И помните: если квартира пустая – ничего не трогать! – шепнул Уодкинс. Встав сбоку, Лебье открыл дверь, и полицейские вошли, держа пистолеты обеими руками. – Уверены, что там нет сигнализации? – шепотом спросил Харри. – Мы проверили все городские охранные службы – на эту квартиру ничего не зарегистрировано, – ответил Уодкинс. – Тсс, что это за звук? – насторожился Юн. Но другие ничего не услышали. – Вот тебе и часовая бомба, – сухо сказал Уодкинс. Один из полицейских показался снова: – Чисто. Все облегченно вздохнули. Лебье попытался включить свет в коридоре, но выключатель не работал. – Забавно. – Он попробовал выключатель и в маленькой, но опрятной гостиной – безрезультатно. – Пробка, наверное. – Ничего, – отмахнулся Уодкинс. – Для обыска света более чем достаточно. Харри, берешь кухню. Лебье – ванную. Юн? Юн подошел к письменному столу у окна в гостиной, где стоял компьютер. – У меня такое чувство… – протянул он. – Лебье, возьми фонарик, проверь пробки в коридоре. Лебье ушел. Вскоре в коридоре зажегся свет, а компьютер включился.