Полицейский выпучил на Ганса большие добрые глаза, приподнял двумя пальцами подбородок мальчика и сказал: — Да, мой юный господин, и ты сможешь управлять такой механической птицей. Но для этого нужно долго и хорошо учиться, любить своих родителей, своего кайзера, свою замечательную родину. Сейчас этим аппаратом управляет именно такой господин. — Спасибо, господин вахмистр. Я обязательно выучусь. А своих родителей, сестру, брата и кайзера я и так люблю. В толпе раздались одобрительные и умиленные возгласы, а вахмистр, порывшись в кармане, извлек оттуда связку ключей, отсоединил от нее тяжелый медный брелок в виде распростершего крылья орла и вручил его Гансу. — Это тебе на память, сынок. Ты обязательно будешь пилотом. Лучшим пилотом Германии. Ганс сдержал свое обещание. Он учился упорно и с интересом. Математика, физика, химия и черчение стали его любимыми предметами. Он ежегодно приносил домой похвальные листы по окончании учебного года, был неоднократным победителем конкурсов учащихся Мюнхена и Баварии по физике и математике. Однако в выпускном классе он окончательно понял, что стать военным летчиком, а других тогда в Германии не готовили, ему не удастся. В летную школу принимали только по окончании военного училища. А шансы поступить туда у него были мизерные. По неизменной германской традиции военная профессия являлась делом семейным, наследственным. Кадровыми офицерами становились отпрыски дворянских офицерских семей. Даже на государственный кошт в военные училища попадали главным образом дети из бедных дворянских родов или офицеров недворянских кровей. Ганс люто возненавидел чванливых офицеров-дворян, а заодно и всю аристократию вместе взятую. Учитель математики Петер Кнопски, искренне любивший Ганса, советовал ему вначале поступить добровольцем в армию и только затем пытаться пробиться в военное училище. Совет, конечно, был зыбкий, но мечту поддержать мог. Семья Бауров жила весьма скромно. На оклад отца, почтового служащего, и периодические заработки матери, которая шила соседям, семья могла сносно питаться, скромно одеваться и снимать недорогую, но уютную квартиру в Мюнхене. На оплату учебы Ганса в университете средств не имелось. Поэтому на семейном совете решили: юноша после окончания школы пойдет помощником продавца в скобяную лавку, хозяином которой был Йоган Хольман, старый друг отца и его товарищ по военной службе в четвертом Баварском пехотном полку. А там — как бог даст. Работа в лавке Гансу поначалу нравилась. Собственно, это была вовсе и не лавка, а небольшой магазин скобяных товаров, где также продавались велосипеды, пишущие и швейные машинки, кофемолки и другая бытовая техника. Первый месяц дядя Йоган дал мальчику оглядеться, познакомится с товаром, а затем уже приставил к продавцу и постепенно стал допускать к прилавку и кассе. Ганс, работая в лавке, ежедневно познавал технические премудрости бытовых механизмов, их узлов, деталей, принципов работы. Он неплохо разбирался в металлах, много читал об их соединениях, прочности, вязкости, хрупкости, проблемах коррозии. Вообще чтение книг по сопротивлению материалов, теоретической механике, физике, химии, баллистике, аэродинамике, оптике стало его обычным занятием, которому он отдавал любую свободную минуту, чем вызывал раздражение продавцов лавки. Им было невдомек, как обеденный перерыв с неизменным большим бокалом холодного живительного пива и доброй порцией тающих во рту баварских сосисок, густо намазанных кисло-сладкой горчицей, можно променять на чашку кофе с булочкой и чтение каких-то заумных книг. Первые заработанные тридцать марок Ганс отдал матери и попросил ее купить себе что-нибудь в подарок. Мать обняла сына, всплакнула, пообещала сделать, как он велел. Затем, отсчитав десять марок на обеды сыну, остальные спрятала до лучших времен. И так она поступала всегда. Для Ганса Баура Первая мировая война началась неожиданно. Он не читал газет, не посещал встреч выпускников, не прислушивался к спорам посетителей лавки, не замечал в своей бюргерской среде роста милитаристских и националистических настроений. Он был занят гораздо более важными для него делами: готовился стать пилотом и был охвачен жарким дыханием первой любви. Правда, это только ему так казалось, что он случайно встретил самую красивую и умную девушку на свете. У Бауров ничего случайного быть не могло. Родители по обоюдному уговору решили познакомить сына с единственной дочерью их старых приятелей из Ампфинга. Отец девочки держал в городке приличную пивную и владел небольшим, но уютным домом, увитым диким виноградом и утопавшим в старом ухоженном саду. В одно жаркое августовское воскресенье вся семья отправилась утренним поездом в родной для Бауров Ампфинг якобы для посещения могил родичей. На перроне вокзала их встречали фрау Бюхнер с шестнадцатилетней дочерью Анхель. Ганс был невысокого роста — всего-то метр семьдесят, и найти ему пару среди рослых крепких молодых баварок было делом не из легких. Анхель оказалась его самую малость ниже. Ее русые волосы были заплетены в короткую толстую косу. Открытый лоб, глаза, в которых искрились смех и лукавство, задорный чуть курносый носик, очаровательные ямочки на щеках мгновенно сделали свое дело — Ганс ощутил, как забилось его сердце. Когда после знакомства девушка сделала ему книксен, он что-то растерянно пробормотал в ответ. Воскресенье явно удалось, довольными остались все. Дочь и младший сын Бауров носились за хозяйскими щенками в саду. Мужчины, начав с посещения пивной Бюхнеров и отведав там изрядные порции местного пива, продолжали дегустацию в тенистой прохладе сада. Дамы сразу после обеда куда-то исчезли и появились с заговорческим видом накануне отъезда гостей. Анхель с Гансом гуляли по городу. Девушка болтала ни о чем, и Ганс впервые за долгое время забыл о премудростях нарождающейся авиации. Он слушал мелодичный голос своей новой подруги, любовался ее стройной фигурой и крепкими точеными ногами, вдыхал аромат девичьей свежести. Он не заметил, как они оказались в пригородном парке. На длинной скамейке, выкрашенной в белый цвет, Анхель запросто села к нему на колени, обняла за шею и одарила его долгим поцелуем. Потом, прищурившись, спросила: — У тебя ведь не было еще женщин? — Нет, — в смущении признался Ганс. — Отлично! Я буду твоей первой… Берлин. Апрель 1945 года Берлин. Наравне с Лондоном и Парижем, крупнейший культурный центр Европы. Город театров, музеев, архивов и библиотек, лучших европейских клиник и научно-исследовательских институтов, знаменитого университета. Город художников и музыкантов, актеров и ученых, чиновников и дипломатов, банкиров и бизнесменов, военных и полицейских, рабочих и лавочников, инженеров, адвокатов, архитекторов. Город идеальной бытовой чистоты и сотен публичных домов. Как любой мегаполис, арена деятельности бесчисленных карьеристов, мошенников и авантюристов. До 1933 года Берлин отличался высоким уровнем веротерпимости и политической толерантности. Этот четырехмиллионный город стал убежищем не только для десятков тысяч русских эмигрантов, но и для множества политических беженцев со всего света. В Берлине уживались архитектурные стили всех времен, но застройка занимала только одну шестую часть его колоссальной площади в сто тысяч гектаров. Остальная территория принадлежала восхитительным паркам, скверам, садам, аллеям. Несмотря на то, что город был средоточием немецкой промышленности, дышалось в нем легко и свободно. Берлинцев надежно защищали мощные лесопарковые легкие города, равно как и водные артерии. Берлин был городом мостов. Шпрее, пересекающая Берлин с юго-востока на северо-запад, десятки искусственных каналов с берегами, обрамленными в гранит и бетон, множество живописных озер и прудов придавали городу особую привлекательность. Столица Германии являлась транспортным узлом европейского масштаба. В городе и его пригородах располагалось 12 аэропортов, три из которых были международными. В Берлине сходились пятнадцать железнодорожных линий, круглосуточно работали тридцать вокзалов. Метро имело самую большую протяженность в Европе — более ста километров. Весь комплекс общественного транспорта, включавший помимо метро трамваи, автобусы, такси, действовал без перебоев, как единый отлаженный механизм. Весной Берлин был окутан волшебными ароматами цветущих деревьев, бесчисленных цветов в клумбах и альпинариях, в городских парках, на улицах и площадях, в палисадниках под окнами домов, на балконах. Они смешивались с запахами парфюмерных магазинов и лавок, сотен пекарен, кондитерских, кофеен. Всегда деловые, подтянутые и вежливые берлинцы отличались отзывчивостью, оптимизмом и преданной любовью к своему городу. И этот прекрасный город вместе со всей Германией был брошен нацистами в дьявольскую топку гитлеровского эксперимента. К 23 апреля 1945 года, когда первые подразделения 1-го Белорусского и 1-го Украинского фронтов маршалов Жукова и Конева ворвались в Берлин с севера, востока и юга, он уже был основательно разрушен массированными бомбардировками союзной авиации. С 1943 года союзники методично бомбили город два раза в сутки: утром — американцы, с наступлением темноты — англичане. Берлин почернел от сажи: столбы дыма высоко поднимались над разрушенными кварталами. Многие улицы превратились в непроезжие лабиринты, изрытые воронками, заваленные битым кирпичом, глыбами бетона, скрученными прутьями арматуры. Более половины из полутора миллионов зданий были разрушены. Почти двадцать квадратных километров густонаселенных кварталов покинуты людьми. Больше всего пострадал центр. На Унтер-ден-Линден уцелело лишь несколько домов. Правительственные здания на Вильгельмштрассе представляли груды развалин. Практически не пострадал только трехэтажный кремового цвета корпус в форме буквы «Г», в котором размещалась имперская канцелярия. Неподалеку, на Фоссштрассе, стоял огромный комплекс зданий новой рейхсканцелярии, занимавший территорию от Вильгельмсплац до Герингштрассе. Введенный в строй в марте 1939 года, он представлял яркий образец архитектуры нацистской Германии. Мания величия Гитлера реализовалась в архитектурные формы колоссальных размеров и невиданной роскоши. Так, кабинет фюрера имел в длину 27 метров, в ширину более 14, в высоту почти 10. Главные здания комплекса незначительно пострадали во время бомбардировок, но в обширном внутреннем дворе были полностью уничтожены сад, оранжерея и чайный павильон Гитлера. На Курфюрстендам чернел остов некогда величественного собора, построенного в память кайзера Вильгельма. А невдалеке от него лежал в руинах всемирно известный Берлинский зоопарк. Окружавший зоопарк Тиргартен, красивейший парк города, уничтоженный бомбами союзников, представлял собой жалкое зрелище. В городе погибло или обгорело большинство деревьев. Пыль, не оседавшая даже под дождем, была для берлинцев страшным бичом: она забивалась в заселенные подвалы и бомбоубежища, клубилась в операционных госпиталей, хрустела на зубах. Но, несмотря ни на что и, казалось бы, вопреки всему, город жил. До 25 апреля исправно работали электростанции, водопровод, газоснабжение, телефонная и телеграфная связь, метро и трамваи. Почтальоны носили почту, дворники убирали мусор, полицейские несли службу. Были открыты кинотеатры, театры, рестораны, кафе, пивные и бары. Знаменитый берлинский симфонический оркестр приглашал горожан в филармонию на закрытие концертного сезона. Универмаги и крупные магазины объявляли о сезонной распродаже одежды и обуви. Без перебоя функционировали бани, парикмахерские, химчистки, прачечные, швейные и фотоателье. Более полумиллиона берлинцев ежедневно выходили на работу. Домохозяйки выстраивались в очереди в продуктовые магазины и лавки. Большинство мирных жителей столицы Германии не верили или не желали верить в худшее, не осознавали, что в тридцати километрах восточнее Берлина стояла полуторамиллионная Красная армия, что штурм города неминуем, и далеко не все берлинцы его переживут. Командование вермахта было не в состоянии обеспечить оборону города силами немногочисленных строевых частей столичного гарнизона. Под мощным напором Красной армии главные боеспособные соединения армии и СС обходили Берлин с юга и севера и с боями упорно продвигались на запад, намереваясь сдаться американо-английским войскам. В Берлине оставались батальоны фольксштурма[3], гитлерюгенда[4], полиции, пожарников, строителей, в которых насчитывалось около ста тысяч человек. Кадровые подразделения вермахта[5], морской пехоты, люфтваффе[6] и СС — всего около двадцати тысяч человек — составляли костяк обороняющихся. Не хватало горючего, боеприпасов, средств связи, медикаментов и продовольствия. Однако гауляйтер[7] Берлина Геббельс всякий раз обрывал генерал-майора Хельмута Реймана, командовавшего обороной города, когда тот предлагал начать эвакуацию мирного населения и укрепление города: — Генерал! Я не позволю сеять панику среди населения. Берлин никогда не будет сдан русским! Очевидно, у Геббельса имелись свои расчеты. Тем не менее город был серьезно подготовлен к обороне. Десятки прочных баррикад перекрывали основные магистрали, транспортные узлы, перекрестки и развязки города. Более пятидесяти танков, врытых в землю, прикрывали подходы к центру. Практически все мосты были заранее взорваны, а оставшиеся надежно защищены предмостными укреплениями и узлами обороны. Защитники города располагали огромным количеством ручных противотанковых средств и в первую очередь реактивных гранатометов одноразового использования, фаустпатронов, от которых не было никакого спасения для бронетанковой техники. Город разделили на несколько десятков секторов обороны. Все здания, сооружения, заборы, подвалы, подъезды, станции метро превратили в опорные пункты сопротивления. Живым заслоном для наступающих советских войск оставалось более двух миллионов мирного населения, которому просто некуда было деться. Повествование о счастливом человеке В конце августа 1914 года Ганс Баур окончательно решил записаться добровольцем в армию. Он собирался отправиться на фронт не только для того, чтобы защищать интересы кайзера и Германии, но и чтобы начать продвижение к своей заветной мечте стать пилотом. Две недели он вел изнурительные споры с отцом, который был категорически против планов сына. Отец считал, что ему, семнадцатилетнему юноше, еще рано таскать солдатский ранец. Да и вообще он не ставил ни пфеннига за мечту сына выучиться на летчика и стать офицером кайзеровских воздушных сил. Ганс виделся ему преуспевающим бизнесменом средней руки, владеющим несколькими магазинчиками, собственным домом в Мюнхене, членом бургомистрата. Мать молчала, в душе одобряя планы сына. Она верила в его счастливую звезду и знала, что он унаследовал ее упрямый твердый характер, который поможет ему добиться своей цели. Поддерживала Ганса и очаровательная Анхель, готовая стать в будущем офицерской женой. Ее не смущала перспектива длительного отсутствия возлюбленного. Маленький Ампфинг наводнили войска, и недостатка в молодых, рослых, опытных и нахальных парнях не было. По вечерам в солдатских казино не смолкала музыка, пиво лилось ручьем, девушки не уставали от танцев и романтических приключений. Страсти поулеглись только тогда, когда в городке прошел слух, что венерическое отделение местного лазарета уже переполнено. И вот одним ранним утром, не сказав ни слова родным, Ганс сел на поезд, доставивший его на юг Баварии, в Кемптен, где квартировались части Баварской гренадерской дивизии. На контрольно-пропускном пункте учебного пехотного полка его остановили дежурные солдаты: — Парень! С тобой и разговаривать-то не станут. Во-первых, тебе только семнадцать. Во-вторых, таких низкорослых и тощих в гренадеры не берут. Отправят домой, велят отъедаться и пивом укреплять свою слабую плоть. — Пропустите, и мы еще посмотрим, кого возьмут, а кого нет, — распалял себя Баур, но уверенности в нем поубавилось. В пункте рекрутского набора его принял немолодой высокий сухощавый фельдфебель, которого, по словам солдат, боялись в части все, даже офицеры, за страстную любовь к дисциплине. Однако фельдфебель на вид не показался Гансу чрезмерно строгим. Он спокойно и внимательно просмотрел его документы, в том числе почетные дипломы за победы на конкурсах по физико-математическим дисциплинам в средней школе, потом сложил бумаги в синюю коленкоровую папку, завязал ее и отодвинул на край стола. — Молодой человек, скажите мне честно, вы действительно желаете попасть на фронт или у вас имеются иные планы и цели? С такими знаниями по математике, физике и химии вам следовало бы делать кадровую военную карьеру. Фельдфебель расположил к себе Ганса приветливым обращением, и тот уже было поверил старому вояке в стремлении помочь ему. Он искренне признался: — Конечно, господин фельдфебель, я желаю служить своей родине. Но, кроме того, я мечтаю стать военным летчиком и понимаю, что единственный путь к этой цели — честная солдатская служба, после которой у меня появится возможность учиться на летчика. — Вот что я вам скажу, мой дорогой юноша, — фельдфебель поднялся из-за стола, заложил руки за спину и стал прохаживаться по комнате. — Записать вас добровольцем я не могу. Вам еще нет восемнадцати. Ваш рост и вес также не способствуют выполнению воинского долга. Вам будет не под силу таскать полное снаряжение солдата, да еще и винтовку с патронами. Забирайте свои документы, возвращайтесь домой, работайте, изучайте воинские уставы, занимайтесь спортом, усиленно питайтесь. Через год постарайтесь подать рапорт в одну из авиационных частей, дислоцирующихся в Баварии. Больше, к сожалению, ничем помочь не могу. Ошеломленный и раздавленный Ганс вернулся домой. Мать не могла не заметить, что он находился в скверном душевном состоянии, ни с кем не разговаривал и практически ничего не ел. Вечером она вошла к нему в комнату, села на кровать и своими участливыми расспросами вынудила его к признанию. Выслушав Ганса, она ласково сказала: — Дорогой мой, ничего страшного не случилось. Фельдфебель указал тебе правильное направление движения. Поверь материнскому чутью: у тебя все будет отлично. Ты станешь не просто летчиком, а самым знаменитым летчиком Германии. Ты будешь счастливым человеком, а вместе с тобой буду счастлива и я. Ганс вернулся к работе в опостылевшей ему лавке, но всю свою жизнь подчинил мечте. В свободное время он занимался ремонтом велосипедов, пишущих и швейных машинок, учился слесарному делу, в библиотеке перечитал все книги по авиации. Два раза в неделю посещал муниципальный гимнастический зал, накачивал мышцы, прыжками на батуте укреплял вестибулярный аппарат. Он из всех сил старался набрать вес. По утрам съедал горячие булочки, испеченные матерью, запивая их молоком. На обед брал в ближайшей от лавки пивной картофельный салат с майонезом, тушеную капусту с сосисками и кружку пива. За домашним ужином налегал на копченую свинину, бигос, зельц. Через год Ганса было не узнать. Хотя роста в нем прибавилось совсем немного, из хилого подростка он превратился в лобастого уверенного в себе крепыша. В сентябре 1915 года, набравшись храбрости, он написал письмо самому кайзеру с просьбой помочь в поступлении на службу в запасной авиационный дивизион в Шляйссхаме. Вскоре пришел ответ, но не из кайзеровской канцелярии, а все из того же Шляйссхама. Ганса Баура извещали, что его обращение перенаправили в запасной авиационный дивизион. Однако в связи с тем, что штат дивизиона был полностью укомплектован, принять его на службу в данный момент не представлялось возможным. В конце стояла, как показалось Гансу, малообещающая стандартная фраза: «В случае необходимости мы обратимся к Вам». Взбешенный Баур скомкал письмо и бросил его на пол, но ярость быстро улеглась. Он поднял бумагу, тщательно ее разгладил и аккуратно положил в синюю коленкоровую папку, в которой хранились документы будущего летчика. Вечером Баур написал новое письмо кайзеру с просьбой принять его на службу в морскую авиацию. В письме, не стесняясь, он расписал все свои знания и умения, нахально утверждая, что такими парнями, как он, Его Величество разбрасываться не должен. Ответ из Берлина пришел на удивление быстро. Военно-морское ведомство предлагало ему срочно прибыть в Вильгельмсхафен для прохождения службы в авиационном полку Военно-морских сил Рейха. А через два дня, заполненных радостными суматошными сборами, почтальон принес еще одно письмо, в котором содержалось предложение поступить во вновь сформированную запасную авиационную эскадрилью в Шляйссхаме. Ганс ликовал, его счастью не было предела. Ни минуты не сомневаясь, он выбрал Шляйссхам в своей родной Баварии. В конце ноября Баур добровольно поступил на военную службу и дал присягу кайзеру. Изнурительный курс молодого бойца показался ему вечностью. Впрочем, упорные годичные тренировки сыграли свое дело, и по сравнению с другими новобранцами ему легче давались физические нагрузки, а дисциплина и собранность были не только национальной, но и фамильной чертой Бауров. Через два месяца общевойсковой подготовки его зачислили в авиационную эскадрилью. Командир эскадрильи, просмотрев документы Ганса, с удовольствием заключил: — Нам, Баур, с вами повезло. Таких грамотных солдат, как вы, мало, а потому назначаю вас штабным писарем эскадрильи. Поздравляю! Ганс, уже видевший себя в кабине пилота, был оглушен решением командира. С усилием уняв огонь душевной обиды, новоиспеченный писарь отправился исполнять свои обязанности. Берлин. 29 апреля 1945 года Рано утром Савельев c автоматчиками, сапером и проводником-немцем быстро и без особых проблем добрался до Вильгельмштрассе по колодцам телефонных сетей. Однако, приподняв канализационный люк и увидев метрах в двухстах объятое пламенем огромное здание рейхсканцелярии, майор понял, как до него еще было далеко. Шел жестокий бой, вокруг здания сплошной стеной рвались снаряды и мины, сотрясая землю, казалось, до самого ее ядра. По приказу командующего 1-м Белорусским фронтом маршала Жукова начинался генеральный штурм последней цитадели фашизма — Рейхстага. Группа вернулась обратно, и весь день продолжала допросы пленных и гражданских лиц. Сопоставляя по крупицам полученную информацию, анализируя документы, добытые разведчиками за последние сутки, Савельев пришел к выводу, что Гитлер действительно находится в здании имперской канцелярии, а именно, в бомбоубежище, расположенном глубоко под зданием. Майор доложил свои соображения полковнику Грабину и получил указание проникнуть в рейхсканцелярию вслед за штурмовыми группами. Он должен был находиться в контакте с командирами стрелковых подразделений и группой подполковника Кирпиченко, начальника отдела контрразведки Смерш 79-го стрелкового корпуса, действовать с ними сообща, задерживать всех немцев и помещать их под усиленной охраной в близлежащих подвалах, опечатывать и доставлять в распоряжение Грабина все обнаруженные документы. Группу Савельева усилили офицерами — оперативниками, военными переводчиками, взводом автоматчиков. К вечеру впервые крупно повезло. Разведчики задержали медсестру Ильзу Шмуц, выбегавшую из здания имперской канцелярии. Шмуц уверяла, что хотела найти свою мать, которая больна диабетом и находится в одном из ближайших подвалов или бомбоубежищ. Медсестра еще до полудня сопровождала раненых солдат с узла сопротивления на улице Фоссштрассе до единственного уцелевшего в центре укрытия — бомбоубежища имперской канцелярии.