— Завтра я к вам зайду, — сказал он, — узнать о новостях, если, конечно, меня не проглотит какое-нибудь босоногое чудовище. Инспектор усмехнулся и включил мотор. — Все вы одинаковы, необученные юнцы, — сказал он. — Подавай вам экзотику. Этот рисунок — мистификация, вот увидите, могу поспорить. — Идет, — сказал Кемпион. — Хорошо. Ставлю пять шиллингов. — Принято, — ответил молодой человек. Он вернулся в дом, и Маркус встретил его в холле. Маркус был обеспокоен и все еще огорчен тем, какой оборот приняли дела. — Этот знак на окне, Кемпион, — сказал он. — Что он все-таки означает? Есть ли у вас хоть какое-нибудь объяснение? Они вернулись в библиотеку. — Ну, что же, из этого рисунка можно сделать только один неоспоримый вывод, не так ли? Вывод о том, что на сцене появился кто-то еще. А след ноги означает то же, что он означал для Робинзона Крузо — что где-то неподалеку находится Пятница. Маркус повеселел. — Вы знаете, мне есть за что вас поблагодарить, — сказал он. — Меня беспокоит поведение Вильяма. И зачем только люди сами себе усложняют жизнь? — Дядя Вильям — симпатичный старый хрыч, — сказал Кемпион. — Отношение к нему Станислауса — это типичное отношение полицейского. Они всегда начинают с наиболее очевидной версии и разрабатывают ее до конца. Если она не дает результата, берут следующую наиболее очевидную версию, и так далее. Вот почему они неизбежно добираются до цели. — Но вы-то сами, — упорствовал Маркус, — что думаете по этому поводу? Кемпион не ответил. В суматохе двух последних часов он почти позабыл свои собственные теории. Но теперь, вспомнив о всех возможных вариантах исхода дела, он помрачнел. Маркус все еще дожидался ответа, и только стук в дверь прервал их неловкое молчание. — Мистер Кемпион, не могли бы вы составить мне компанию? Это была тетя Каролина в великолепном чепце и косынке из мальтийских кружев. Она, как всегда, поражала и своей хрупкостью и своей живостью. Улыбнувшись Маркусу, она сказала: — Вы встретите Джойс в утренней гостиной. Я хотела бы, что вы с ней поговорили. Боюсь, что из-за Кэтрин утро у нее было тяжелым. Это пожелание было высказано в изящной форме и с почти царственной снисходительностью. В следующую минуту Кемпион уже сопровождал тетю Каролину в ее кабинет, задержавшись на миг, чтобы позволить ее маленькой ладони удобно разместиться на его руке. Тетя Каролина ничего не говорила до тех пор, пока не уселась на твой стул орехового дерева с высокой спинкой. Кемпион стоял рядом с ней около камина. Усевшись, она взглянула на него с одобрением, задержав взгляд ярких небольших глаз на его липе, и улыбнулась слегка удивленной улыбкой. — Эмили совершенно права, — сказала она. — Вы умный молодой человек. Я очень вами довольна. Вы справляетесь с этим ужасным делом прекрасно, особенно в отношении Вильяма. Бедный Вильям очень тяжелый человек, и очень глупый человек. Некоторые из братьев моего мужа были в точности такими же глупыми, как и он. Полиция, конечно, все еще его подозревает. — Она пристально посмотрела на Кемпиона, и он ответил на ее взгляд. — Думаю, что да, — начал он и умолк в нерешительности. Она улыбнулась ему. — Мой дорогой мальчик, — сказала она, — вы можете говорить мне все, что угодно, я все пойму. Кемпион снял очки, и на его лице впервые проступила усталость. Он улыбнулся ей. — Я должен помнить о том, что мое присутствие здесь вызывает не самые добрые чувства, как вы понимаете, и поэтому я чувствую себя довольно неловко. Но сегодня утром я узнал то, что, по моему мнению, полностью доказывает невиновность мистера Фарадея. Я об этом еще никому не говорил и не хочу пока говорить, потому что считаю, что для всех заинтересованных лиц будет лучше, если полиция пока будет идти своим собственным путем. На лице старой дамы появилось загадочное выражение. — Это очень хорошая новость, — сказала она. — Больше я ни о чем не буду спрашивать. Кстати, боюсь, что я поступила неблагоразумно. Я скрыла улику. Увидев выражение его лица, она еще шире улыбнулась, и продолжала говорить своим мягким тихим голосом: — У меня есть письмо для Эндрю, которое пришло через два-три дня после его исчезновения. Я знаю, что должна была передать его полиции, но, к счастью, я его сначала прочитала. Поскольку женщина, написавшая это письмо, занимает определенное положение в обществе и дорожит им, а письмо не показалось мне особенно важным, я подумала, что незачем впутывать ее в это дело. Поэтому я держала это письмо у себя, но оно обременяло мою совесть. Вот оно. Она открыла небольшой ящичек в бюро и вынула оттуда толстый белый конверт, на котором четким женским почерком было написано: «Эндрю Сили, эсквайру». Тетя Каролина развернула письмо тонкими костлявыми пальцами, почти такими же белыми, как бумага. — Не знаю, насколько вы знакомы с университетскими кругами, — сказала она, — но автором этого письма является мисс Маргарет Лисл-Шеврез, глава Темпльтонского женского колледжа в Йорке, одна из наиболее известных фигур в этой области в стране. Вы понимаете, что в ее положении дурная молва ей совершенно не к чему. Она старая дева и, поскольку я знакома с ней около двадцати пяти лет, ей сейчас, я думаю, около пятидесяти. Не хотите ли прочесть это письмо? Я думаю, оно говорит само за себя. Я и понятия не имела, что она была так хорошо знакома с Эндрю. Кемпион с некоторой долей смущения взял письмо и начал его читать. Мой дорогой Эндрю! Я вздрогнула, увидев сегодня утром письмо, написанное вашей рукой. Мой дорогой, вы очень красиво извинились передо мной, хотя я и не понимаю, какая была в этом нужда по прошествии пятнадцати лет. Я очень рада слышать, что вы собираетесь приехать в Норт, и совершенно искренне хочу вас повидать. Вы говорите, что вы очень переменились, но я боюсь и думать о том, какие перемены вы увидите во мне. Нет, я уже не укладываю волосы валиками вокруг ушей! Мои девочки решили бы, что я сошла с ума, если бы я вдруг снова начала носить эту прическу. Что же касается остального, о чем говорится в вашем письме, то что я могу вам ответить? Было время, когда я думала, что вы разбили мое сердце, но с возрастом такие вещи, к счастью, забываются. Дождитесь того момента, когда вы меня увидите. Не могу вам передать, как рада я была получить ваше письмо. Я вас не забыла. Мне жаль, что вашу жизнь в доме ваших кузин нельзя назвать счастливой. С родственниками всегда нелегко. Однако, как вы сами пишете, еще немалый отрезок жизни ждет нас впереди. Приходите ко мне сразу же, как только приедете, мой дорогой друг. Преданная вам, Маргарет. Закончив чтение, Кемпион с задумчивым видом сложил письмо. Тетя Каролина пришла ему на выручку. — Она, должно быть, прочла о его смерти в газетах, бедняжка, — сказала она. — Несчастный Эндрю! Похоже, он единственный раз в жизни решил повести себя как джентльмен — если только он не заботился о своем будущем. Но будем великодушными. Я надеюсь, вы не осудите меня за то, что я не отдала это письмо полиции, «мистер Кемпион». Ну так как мы с ним поступим? Молодой человек многозначительно посмотрел на пылающий в камине огонь. Старая дама кивнула. — Я тоже так считаю, — сказала она. Когда остатки конверта и его содержимого поглотил огонь, миссис Фарадей вздохнула. — Когда вы состаритесь, молодой человек, — сказала она, — вы с немалым удивлением обнаружите, что даже самый никудышный мужчина может оставить неизгладимый след в сердце какой-нибудь бедной женщины. Ну, хорошо, больше мне не в чем сознаваться. И я очень рада тому, что вы мне сказали насчет бедного Вильяма. Видите ли, я-то знаю, что он, вне всяких сомнений, невиновен. Она произнесла последние слова с такой уверенностью, что Кемпион вздрогнул. Маленькая старая женщина смотрела на него своими улыбающимися и очень проницательными черными глазами. — До свидания, встретимся за ужином, — сказала она. — Вы не могли бы прислать ко мне Элис? Мне кажется, звонок не работает. Я просто не знаю, что бы я без нее делала? 16 Черное воскресенье Несокрушимый дух тети Каролины заставил ее отправиться на следующее утро в церковь, хотя она, конечно, понимала, что ее появление привлечет внимание толпы. Дядя Вильям и тетя Китти остались в своих комнатах, чтобы избежать участия в этом ритуале, и сопровождать старую даму в церковь поневоле пришлось Кемпиону и Джойс. Следуя за полновластной владелицей «Сократес Клоуз» на ее место в церкви, Кемпион услышал слабый шум среди прихожан, шелест молитвенников, шуршанье юбок. Но тетя Каролина медленно шествовала по боковому проходу церкви с невозмутимым выражением лица, постукивая по каменному полу черной тростью. Служба была кошмаром для Джойс, поэтому она была благодарна Кемпиону за его присутствие. Он держался превосходно и находил нужные места в молитвеннике тети Каролины с таким видом, как будто с детства только этим и занимался. Самое удивительное, что он вряд ли отдавал себе отчет в том, что происходит в большом и безликом здании церкви. Его голова была занята обдумыванием предположения, которое было столь пугающим, что он настойчиво отгонял от себя эти мысли. Когда идея окончательно сформировалась, и он тщательно сопоставил друг с другом все детали, само по себе это предположение повергло его в изумление и ужас. В данный момент оно было еще слишком смутным, чтобы говорить о нем вслух. Он представил себе выражение лица Станислауса Оатса в тот момент, когда он ему все скажет. И тем не менее, если его чудовищное предположение было верным, если оно не было привидевшимся ему страшным сном, он содрогался при мысли о том, какой опасности подвергались все обитатели «Сократес Клоуз». Маркус Фезерстоун дожидался в доме их возвращения из церкви. Дядя Вильям тоже чувствовал себя уже достаточно окрепшим, чтобы спуститься вниз. Когда Джойс и Кемпион вошли в утреннюю гостиную, мужчины сидели у камина, и, судя по всему, разговор между ними был не из приятных. Надувшийся дядя Вильям ссутулился в кресле и рассеянно посасывал пустую трубку, а Маркус, на котором начало сказываться напряжение трех последних дней, был все еще красным от возбуждения. При их появлении Маркус встал, подошел к девушке и поцеловал ее, и это неожиданное проявление нежности почти испугало их обоих и повергло в шок дядю Вильяма. Джойс была в восторге, и Кемпион отметил, что сильные переживания, какими бы трагическими они ни были, все-таки вывели Маркуса из того летаргического состояния, в котором он пребывал, судя по его письму. Дядя Вильям поспешил воспользоваться своим преимуществом. — Мне кажется, вы всех смутили, — заметил он. — Целоваться до обеда — это такой же дурной тон, как пить спиртное до завтрака. Моральный облик этого дома полностью изменился. Если в таких старых семьях, как наша, начинается процесс разложения, он идет очень быстро. Полагаю, моя мать тоже произвела сегодня утром в церкви то скандальное впечатление, которого она добивалась. Что же касается меня, то я намереваюсь оставаться по утрам в постели до тех пор, пока все это не закончится. Кемпион обратил внимание на то, что он уже расстался с лентой, при помощи которой его рука была подвязана к шее, и что, сведя повязку до минимума, дядя Вильям старался держать раненую руку в кармане. — Этот молодой идиот, — продолжал пожилой человек, кивнув упрямой головой в сторону Маркуса, — все еще настаивает, чтобы я признался в том, что на меня было совершено какое-то мифическое нападение. Он говорит, что побывал у Леврока, и узнал, что Джулию действительно отравили. В бедняжке нашли Бог знает сколько кониума! Если бы Леврок был приличным человеком, он оставил бы эти сведения при себе. — Мистер Фарадей, — лицо Маркуса побагровело. — Я ведь рассказал вам об этом по секрету, что, боюсь, было очень неосмотрительно с моей стороны. И сделал я это только потому, что искренне хотел объяснить вам, в какой опасности вы находитесь. Эта информация была передана мне конфиденциально, и я просил бы вас с этим считаться. — Это тем более глупо с вашей стороны, — непростительно грубо ответил ему дядя Вильям. — Когда человек окружен со всех сторон подозрительными дураками, он сам окажется в дураках, если будет хранить чьи-то секреты. С самого начала вы вели это дело скандальным образом. И когда оно закончится, вы окажетесь в очень неприятном положении. Ваша репутация обязательно пострадает. Маркус открыл было рот для ответа, но передумал и позволил Джойс увести себя из комнаты. Дядя Вильям хихикнул. — Его пора поставить на место. Он должен выполнять обязанности нашего адвоката, а не прокурора. Скажите, Кемпион, — продолжал он, и от его неожиданной бравады не осталось и следа, — что же теперь со мной будет?