— Интересно, — проговорил Кемпион, — что это будет за сцена: «Явление убийцы» или «Оскорбленная невинность встает на свою защиту»? Однако времени для комментариев не оставалось. Маркус поднялся, чтобы приветствовать нового гостя, потому что дверь отворилась и в комнату торопливо вошел дядя Вильям. Кемпион представлял его себе совсем другим. Мистеру Вильяму Фарадею было около пятидесяти пяти лет. Это был невысокий мужчина полной комплекции с розовым лицом, ярко-голубыми жадными глазками, желтовато-седыми волосами и усиками, подстриженными на офицерский манер, которые, увы, не производили того впечатления, на которое были рассчитаны. Он был одет в нарядный жилет того фасона, который предназначен для пожилых джентльменов. У него были пухлые руки, а его ноги, обутые в лаковые штиблеты с квадратными носами, каким-то образом подчеркивали самодовольный вид их владельца. Он быстро прошел через комнату, обменялся рукопожатием с Маркусом и повернулся к Кемпиону, который тоже поднялся с места. Было забавно наблюдать, как приветливое выражение его голубых глаз сменилось искренним удивлением, когда он увидел молодого человека. Чтобы разглядеть Кемпиона как следует, он даже надел пенсне, висевшее на широкой черной ленте. Маркус представил их друг другу, и пожилой человек удивился еще больше. — Кемпион? — спросил он. — Кемпион? Не из этих ли… хм… Кемпионов? — Из них, конечно, — дурачась, подтвердил молодой человек. Фарадей вынужденно кашлянул. — Как поживаете? — спросил он миролюбиво и протянул руку, после чего снова повернулся к Маркусу. — Только что приехала ваша милая Джойс, — порывисто начал он, — и я узнал от нее, что, возможно, вы будете дома сегодня вечером, поэтому я… хм… рискнул к вам зайти. Спасибо, мой мальчик, — сказал он Маркусу, усаживаясь в придвинутое им кресло, а затем громко проговорил вслед Кемпиону, который из вежливости направился к двери: — Нет, нет, не уходите, пожалуйста, сэр. Мне нечего скрывать. Я пришел поговорить с Маркусом об этом отвратительном скандальном деле. При любых других обстоятельствах его напористый тон показался бы комичным, но бравада не могла скрыть страх, затаившийся в его голубых глазках, и общее впечатление, производимое этим напышенным и суетливым пожилым человеком, было довольно жалким. — Плохо, Маркус, мой мальчик, — продолжал он после того, как все расселись по местам. Маркус расположился в центре на кресле с высокой спинкой, Фун улегся у его ног. — Очень плохо. Нам нужно хорошенько подумать, как выпутаться из этой истории, не став предметом сплетен для всего графства. До чего же это похоже на Эндрю, — добавил он, неожиданно повысив голос, — даже покинув этот свет, он доставляет нам всем массу хлопот. Меня сегодня продержали в полицейском участке битый час, расспрашивая об этом деле. Он бросил вопросительный взгляд на Кемпиона, явно сомневаясь в том, что этот молодой человек может быть полезным в такой сложной и непривычной ситуации. — Так вот, мой мальчик, — сказал он, — ваш отец еще не вернулся и, кроме того, он здорово сдал за последнее время, не так ли? Что же нам следует делать? Я рассказал полиции все, что знаю, хотя знаю я, между нами говоря, чертовски мало, и было похоже, что их это не удовлетворило. Если бы я считал это возможным, я бы даже подумал, что они усомнились в моем рассказе. Как это похоже на Эндрю, — повторил он. — Я так и вижу, как он смотрит с того света, или оттуда, где он сейчас находится, и посмеивается над тем, в какое неприятное положение мы все из-за него попали. Маркус, шокированный подобным открытым выражением неприязни, на всякий случай кашлянул. Но дядя Вильям был не тот человек, которому можно было помешать высказать то, о чем он намеревался высказаться. — Я не знаю, рассказали ли вы уже мистеру… хм… Кемпиону то, что я говорил вам сегодня днем у нас дома об идиотском решении Эндрю вернуться из церкви пешком. Я немного задержался, разговаривая со знакомой в галерее — это была мисс Берри, очень красивая девушка — и, когда я вышел на улицу, оказалось, что он уже отослал машину. Если бы не это обстоятельство, я настоял бы на том, чтобы вернуться домой на машине, и тогда бы никакого несчастья не случилось. Однако, я не понимаю, почему полиция считает, что все произошло именно в это время; ведь никаких улик на этот счет у нее нет. Вам уже известно о перепалке между мною и этим дураком, ведь так? Я в полиции об этом все рассказал, конечно. Удивительно! Они считают, что это небывалый случай, чтобы двое людей нашего возраста повздорили по поводу того, какой путь домой короче. Но, черт возьми, я объяснил этому болтуну в полицейской форме, что никакому мужчине не понравится, когда ему открыто возражают, какого бы возраста он ни был. Кроме того, от этой прогулки пострадали бы мои, а не его ноги. У Эндрю ведь не такой вес, как у меня. Он был довольно худосочный, этот Эндрю. Но будем относиться к покойнику с уважением. Он замолчал, сердито глядя на молодых людей. Маркус, очевидно, не счел необходимым комментировать его слова. Что же касается Кемпиона, то он сидел с задумчивым и отстраненным видом, положив свои узкие длинные ладони на колено, а бледное лицо ничего не выражало. Дядя Вильям заговорил, видимо, чувствуя, что пора переходить к сути дела: — Я пришел сюда сегодня вечером по трем причинам, Маркус, — сказал он. — Во-первых, дело касается нашей девочки, которая дорога и вам и нам. Я считаю, что сейчас Клоуз не самое подходящее для нее место. Конечно, я не имею никакой власти над вами, молодыми людьми, но мне кажется, что если бы вы, мой мальчик, вмешались, мы могли бы уговорить ее на время переехать в город к ее хорошенькой американской подруге. Маркуса, видимо, поразил намек на то, что он каким-то образом пренебрегает своими обязанностями по отношению к невесте, и дядя Вильям, воспользовавшись достигнутым преимуществом, продолжал: — Если бы я был молодым человеком, я ни за что не позволил бы даме, которой оказал честь, предложив ей стать моей женой, оказаться каким-то образом замешанной в подобной истории. Завтра мы об этом позаботимся. Это во-первых. Вторая причина моего прихода заключается в том, что я кое-что забыл сказать в полиции, или, вернее, я начал рассказывать, но они переменили тему разговора, так уж вышло. Вопрос касается предположительного времени смерти Эндрю — мне кажется, это важно, не так ли? Задавая этот вопрос, он повернул свое грубоватое розовое лицо к Кемпиону. Молодой человек дружелюбно улыбнулся ему в ответ. — Разумеется, — сказал Кемпион. — Вне всякого сомнения. — Ну, так вот, — ворчливо продолжил дядя Вильям, — они почему-то вбили себе в голову, что Эндрю умер, или, во всяком случае, был брошен в воду в десять минут второго в воскресенье. Они пришли к этому выводу потому, что его часы остановились в десять минут второго. Ну, а я им сказал, или по меньшей мере должен был сказать, если бы это их заинтересовало, что у него часы всегда показывали десять минут второго — или, может быть, какое-то другое время. Дело в том, что эти часы были сломаны и всегда показывали одно и то же время. Это были плохие часы. Я не знаю, зачем он их надел. Он не носил их годами. Я знаю об этом, потому что не раз посмеивался над ним по поводу этих часов. — Вы уверены, что на нем были найдены именно эти часы? — вдруг спросил Маркус. — О, да. Я узнал их в морге. Кроме того, на них ведь было написано его имя. Это были подарочные часы. Когда старый Эндрю потерял все свои деньги в одной жульнической компании двадцать лет тому назад, эта компания подарила ему эти часы и кучу хвалебных отзывов, и это все, что он получил за свои деньги. Чертовски дорогие часы, говорил я ему. Это всегда его злило. — Он улыбнулся, на минуту погрузившись в воспоминания. — Ну вот. Теперь все ясно, правда? — добавил он. — Третья причина моего прихода гораздо более серьезна. — Он кашлянул и оглянулся по сторонам. Было видно, что он собирается сделать важное заявление. — Если вас интересует мое мнение, то мне ясно, как божий день, кто виновник его смерти, — сказал он. Если он намеревался огорошить их своим заявлением, то в отношении Маркуса это ему, безусловно, удалось. Молодой человек выпрямился в кресле, побледнел и лицо его стало напряженным. Дядя Вильям откинулся на спинку кресла. — Это кузен Джордж, — сказал он, явно довольный произведенным впечатлением. — Я об этом не говорил ни одной живой душе. Нехорошо, когда мужчина обвиняет своего родственника в преступлении — даже если это родство, слава Богу, отдаленное — и, кроме того, это не понравится моей матери. Она его терпеть не может. Даже не хочет, чтобы при ней упоминалось его имя. И я вполне могу ее понять. Он настоящий мерзавец. Кстати, я хотел бы просить вас не говорить ей о моих словах, если до него доберется полиция. Пусть старая дама не знает, что это я навел вас на его след. Моя мать — женщина с очень сильным характером, и даже в моем далеко не юном возрасте я не хотел бы вступать с ней какие-либо противоречия. Маркус и Кемпион молчали в ожидании разъяснений, и он снова повторил названное имя. — Кузен Джордж. Джордж Мейкпис Фарадей. Сын беспутного брата моего отца и постоянный источник стыда и беспокойства для нашей семьи со времени смерти моего отца, царство ему небесное. Маркус в смущении взглянул на Кемпиона. — Я никогда о нем не слышал, — сказал он. — И не могли слышать. — Дядя Вильям засмеялся. — В таких старых семьях, как наша, есть свои секреты, свои, так сказать, скелеты в шкафу. Я думаю, что ваш отец о нем знает. Правда, не знаю, от кого. Моя мать никогда бы не открыла рот для упоминания его имени. Он самый настоящий шантажист и жулик. — Вам нужно рассказать о нем поподробнее, — сказал Маркус довольно резко. Дядя Вильям прочистил горло. — Мне особенно нечего рассказывать, кроме самых очевидных вещей. С именем этого человека связан какой-то скандал. Какой именно, я никогда не слышал. Эндрю — тоже. Конечно, я нечасто разговаривал с Кэтрин или Джулией на эту тему, но я уверен, что у Кэтрин куриные мозги, а у Джулии слишком зловредная натура, чтобы скрывать какие-то неприятные сведения более двух минут. Матери об этом скандале известно, я думаю, но она хранит это в секрете. Я и не слышал об этом малом до тех пор, пока мне не пришлось вернуться в дом после того… гм… прискорбного случая, когда проклятый Эндрю уговорил меня вложить мои небольшие средства в его чертову компанию. — Он громко высморкался и продолжил свой рассказ: — Когда я вернулся в наш дом, оказалось, что этот тип имеет обыкновение посещать нашу семью примерно раз в полгода или даже реже. Я не знаю, что именно происходило во время этих визитов, но он обычно проводил полчаса или около того с моею матерью за закрытыми дверями, после чего удалялся, довольный, как петух, победивший в драке. Я только могу предположить, что он шантажировал мою мать, или каким-то иным образом выклянчивал у нее деньги. Что там в точности происходило, я не пытался узнать. Я не знаю, как это ему удавалось. — Ворчливый тон дяди Вильяма явно говорил о его досаде. Маркус прервал его. — Все это очень интересно, сэр, — сказал он, — но даже если допустить, что Джордж Фарадей является — ну, скажем так — темной личностью, что заставляет вас думать, что именно он мог быть убийцей Эндрю Сили? — Дело в том, — с торжествующим видом сказал дядя Вильям, — что он заходил в наш дом за день до того воскресенья, когда Эндрю был убит. Я хорошо это запомнил, потому что именно в этот день во время ужина свалился груз от часов. Это был очень неприятный случай. Джордж появился почти сразу же после того, как это произошло, и у него был долгий разговор наедине с моей матерью в гостиной, а потом он ушел. Но он все еще находился в Кембридже в воскресенье, потому что я его видел, когда ехал в церковь на машине. Он был мертвецки пьян, и вид у него был, как у совы в полдень. Я надеюсь, что все это не выйдет наружу. Здесь сочтут чуть ли не преступлением, если у вас есть родственник, который не имеет отношения к университету и к тому же представляет собой бочкообразного небритого субъекта в засаленном синем костюме и грязном котелке, слоняющегося по городу в компании самого настоящего бродяги. Кемпион встал, в его глазах за стеклами очков блеснула искорка интереса. Портрет кузена Джорджа в описании дяди Вильяма смутно напоминал ему кого-то. — Мистер Фарадей, — спросил он, — не хотите ли вы сказать, что ваш кузен сильно пьет? — Он пьет как сапожник, — ответил дядя Вильям, подчеркнув смысл сказанного своим тоном. — Я знавал подобных людей раньше, когда был в Южной Африке. Такие люди ни перед чем не останавливаются и непременно плохо кончают. Кроме того, он болтун и всегда носит галстук колледжа Св. Игнатия. Лицо Кемпиона приняло почти осмысленное выражение. — У него одутловатое красное лицо, яркие голубые глаза, в его внешности есть что-то от респектабельного господина, у него очень низкий голос и речь, как у образованного человека? Он ростом примерно в пять футов четыре дюйма и почти квадратного телосложения? — спросил он. Дядя Вильям взглянул на молодого человека с неподдельным восхищением. — Вот это да, ну и чудеса, — сказал он. — Я что-то слышал о том, что вы, детективы, даже без помощи бинокля способны угадать на расстоянии мили, является человек водопроводчиком или зеленщиком. Да, это вылитый портрет Джорджа Фарадея, в особенности точно сказано, что в его внешности есть что-то от респектабельного господина. На самом деле это полное заблуждение. В душе этого негодяя нет ни единого белого пятнышка. Что тут говорить, — благодушно добавил он, — в каждом стаде есть своя паршивая овца. Кемпион украдкой посмотрел на Маркуса. Молодой человек был так напуган, что Кемпиону не захотелось думать, что его мнимое ясновидение было единственной причиной состояния, в которое впал его друг. Кемпион удовлетворенно улыбнулся. Было ясно, что он сразу вырос во мнении этих людей в качестве искателя приключений. Дядя Вильям определенно встревожился. — От вас ничто не укроется, сэр, — произнес он почти со страхом. — У меня повсюду шпионы, — эти слова были готовы сорваться с уст Кемпиона, но он вовремя удержался от их произнесения. — А после этого дня никто не встречал Джорджа Фарадея в Кембридже? — поинтересовался он. Дядя Вильям наклонился вперед в своем кресле и заявил, как ему, очевидно, казалось, очень драматическим тоном: — Нет, — сказал он. — Этот негодяй бесследно исчез! Конечно, — продолжил он, и его голос выразил сомнение, — я не думаю, что у него был какой-либо повод для убийства. Я хочу сказать, что у него было не больше причин убивать дядю Эндрю, чем у любого из нас. Я вообще не понимаю, зачем кому-то могло понадобиться убивать старину Эндрю. Разве что кто-то не мог его больше выносить. Но если такова была причина его смерти, то убить его мог любой человек. Его все терпеть не могли. Он был ужасно неприятным и сварливым типом, этот Эндрю, и мне он осточертел еще в колледже Св. Игнатия тридцать пять лет назад. Он дважды провалился на предварительном экзамене на звание бакалавра, дважды провалился на выпускных экзаменах, потом занялся было медицинскими науками, но и там потерпел неудачу, попытался пойти служить в армию, но для этого его психика была неподходящей. Ну и, конечно, после всего этого ему оставалось только пойти по церковной части, но он и слышать не хотел об этом. Если бы он слушал советы других людей, то наслаждался бы сейчас деревенской жизнью, а не лежал в морге, вызвав весь этот переполох. Он сердито замолчал. — Прошу прошения за столь резкие высказывания, но я просто терпеть его не мог. Проклятый неумеха во всем, за что бы он не брался. Когда он вступил во владение своими средствами, он потерял и их, и мои деньги в придачу, вложив их в какую-то гнусную компанию. При этом он был таким дураком, что после этой аферы у него не осталось ровным счетом ничего, кроме паршивых подарочных часов, да и от них была одна только морока. — Он встал. — Ну, ладно, Маркус, я сказал все, и теперь, если вы сочтете нужным сообщить о Джордже в полицию, сделайте это сами, потому что я не хочу огорчать старую даму своей болтовней о нашей семье. Надеюсь увидеться с вами завтра у нас в доме, и с вами тоже, сэр. Он повернулся к Кемпиону. Обмениваясь с ним рукопожатием, он грубовато и неуклюже попытался сгладить то, что вначале не оказал достаточного внимания молодому незнакомцу, который только что продемонстрировал ему свои поисгине удивительные способности. — Вы знаете, когда я сюда вошел, то немного смутился. Я не сообразил в тот момент, кто вы… у вас такой обманчивый вид. Только после того, как вы показали столь замечательный образец применения вашего метода, я понял, что значит быть настоящим специалистом. Маркус проводил его до дверей. Уже перед самым уходом дядя Вильям на минуту задержался, успев пробормотать молодому человеку: — Я еще зайду к вам как-нибудь, мой мальчик. Я хотел бы, чтобы вы помогли мне еще кое в чем. Но это потом… потом. Вернувшись в кабинет, Маркус увидел, что Кемпион вместе с Фуном задумчиво смотрели на огонь. — Ну, что ж, — сказал Маркус, занимая свое прежнее место, — возблагодарим Господа за этого кузена Джорджа. Вы здорово изобразили его портрет, Кемпион. Как это вам удалось? — В основном с помощью астрологии, — скромно признался Кемпион. Когда-то вы славились своим здравомыслием. Зачем же теперь уподобляться олухам? Ладно, так и быть, я вам все объясню. Я однажды видел этого человека. У него сильное фамильное сходство с Вильямом, вот почему я его узнал по описанию. Маркус посмотрел на него вопросительно, но Кемпион не сказал ему ни слова о том, что произошло днем в лондонском дворике. Вместо этого он спросил: — А вы слышали о кузене Джордже раньше? Маркус замешкался с ответом. — Я знал, что какой-то человек такого рода существует, — нерешительно сказал он. — Вообще-то, мне о нем рассказывала Джойс. Кемпион задумчиво посмотрел на него. Было явно затронуты деликатные материи. — А нет ли какой-либо причины, по которой Джойс не хотела бы, чтобы этот человек упоминался в связи с этой историей? — спросил он как бы невзначай. Маркуса, казалось, удивил его вопрос. — Я не думаю, чтобы у нее была такая причина, — сказал он. — Вряд ли она обменялась с ним и десятком слов за всю свою жизнь. — Он вздохнул с облегчением. — Как я благодарен судьбе за ее маленькие милости, — сказал он. — Конечно, как вы понимаете, Вильям и Сили не любили друг друга, но все-таки появление на сцене этого негодяя оставляет Вильяма в стороне, не так ли? В конце концов, если ни у кого не было серьезного повода для убийства, преступление скорее всего совершила какая-то порочная личность, верно? — Ну, что же, все возможно, — ответил Кемпион.