– Двадцать второй, – задумчиво сказал Монссон. – Какой дурак пытается убить человека из двадцать второго? Мартин Бек откашлялся. Как обычно, он простудился в самую жару. – Сирхан Сирхан убил Роберта Кеннеди из «Ивера Джонсона» двадцать второго калибра, – сказал Скакке, стоявший в глубине кабинета. – Это верно, – произнес Бек. – Но он был вне себя и выпустил всю обойму. Стрелял как попало. – Этот же человек целился точно и сделал всего один выстрел, – вставил Монссон. – Судя по всему, он нажал на курок большим пальцем. – Правой руки, – добавил Бек. – Но это почти все, что мы знаем. Монссон помолчал раздумывая. Потом сказал: – Я думаю, что он действовал как профессионал. Особенно в обращении с оружием. И точно знал, в кого будет стрелять. Стали изучать отчет технического отдела, обследовавшего пулю. Если есть пуля, пустая гильза и оружие, то для любого специалиста проще простого установить, была ли данная пуля выпущена из данного оружия или нет. А если в распоряжении два компонента – чаще всего пуля и гильза, то в большинстве случаев довольно легко установить тип оружия: разное оружие оставляет характерные отпечатки на пуле и гильзе, когда боек бьет по пистону и пуля летит по стволу. С начала тридцатых годов в Швеции медленно, но верно стал создаваться своего рода справочник с бесконечными таблицами, из которых можно было узнать, как различные типы оружия влияют на патрон. Но в нынешнем случае наука споткнулась о тот факт, что тут была только пуля, и к тому же деформированная. И все же баллистики составили список предполагаемых типов использованного оружия. Беку и Монссону самим надлежало уточнить этот список. Для этого требовалась лишь малая толика здравого смысла. Прежде всего можно было исключить все автоматические пистолеты – они выбрасывают пустую гильзу, когда ствол откатывается, а тут гильза не была найдена. Решающее значение имели в данном случае свидетельские показания. Хотя свидетели и мало понимали в оружии, все они твердили одно и то же: убийца стрелял из револьвера. А револьвер, как известно, не выбрасывает пустые гильзы, они остаются в барабане, пока их оттуда не вытащат. Баллистический отчет был очень длинен, и даже после того, как Бек и Монссон потратили целый час своего драгоценного времени, вычеркивая из него все лишнее, он словно не стал короче. – Ну и ну, – удивился Монссон, почесывая затылок. – Эта бумажка нам не поможет до тех пор, пока мы не установим вид оружия или не найдем еще чего-нибудь. Мартин Бек вытер пот со лба сложенным носовым платком, потом развернул его и высморкался. Взял список револьверов и уныло забубнил: – Кольт «Кобра», «Смит энд Вессон» модель 34. Четырехствольный международный, «Гаррингтон и Рикардсон 900», «Гаррингтон и Рикардсон 622», «Гаррингтон и Рикардсон 926», «Гаррингтон и Рикардсон „Сайд-Кик“, „Гаррингтон и Рикардсон 49“, „Гаррингтон и Рикардсон спортивный“… – Спортивный, – повторил Монссон. – Хотел бы я потолковать с этими ребятами – Гаррингтоном и Рикардсоном. И чего им было мало одной модели? – заметил Мартин Бек, перевернул страницу и продолжал бубнить: – «Ивер Джонсон „Сайдвиндер“», «Ивер Джонсон „Кадет“», «Ивер Джонсон „Викинг“», «Ивер Джонсон „Викинг“ с укороченным стволом»… Этот можно вычеркнуть. Все говорят, что дуло было длинное. Монссон подошел к окну и задумчиво смотрел на полицейский двор. Он уже не слушал. Голос Мартина Бека звучал где-то вдалеке. – «Хертерс-22», «Лама», «Астра Кадикс», «Арминиус», «Росси», «Хауэс Тексас Маршал», «Хауэс Монтана Маршал», «Рик Биг 7»… Господи Боже мой, конца не видно. Интересно, сколько револьверов в этом городе… На этот вопрос ответить было трудно. Конечно, бесчисленное множество: полученных по наследству, украденных, привезенных контрабандой, запрятанных в шкафы или в ящики столов и старые чемоданы. Разумеется, это незаконно, но владельцы про то не думают. Есть правда, люди, имеющие разрешения, но их не так много. Единственно, у кого наверняка нет револьверов или кто, во всяком случае, их не носит – это полицейские. Шведская полиция вооружена пистолетами «Вальтер-7,65». Глупо, конечно: хотя в автоматических пистолетах легче менять магазин, они обладают неприятной особенностью застревать в одежде, когда их вытаскиваешь, причем, естественно, торопишься. Их размышления прервал Скакке: – Кто-то из вас должен поговорить с Колльбергом. Он не знает, что делать с этой парочкой в Стокгольме. XXI На вопрос о том, что делать с Хампусом Брубергом и Хеленой Ханссон, мягко говоря, ответить было трудно. К тому же пришлось решать эту проблему по телефону, что требовало времени. – Где они? – спросил Мартин Бек. – На Кунгсхольмсгатан. – Задержаны? – Да. – Можем ли мы их арестовать? – Прокурор думает, что можем. – Думает? Колльберг глубоко вздохнул. – Они задержаны за попытку вывоза валюты. Но пока никакого обвинения им не предъявлено. Доказано, впрочем, что у Бруберга в кармане был фальшивый паспорт и что он стрелял из стартового пистолета, когда Ларссон и тот полицейский, любитель стрельбы, должны были его задержать. И мадам призналась, что занимается проституцией. К тому же у нее найден чемодан, набитый ценными бумагами. Она говорит, что эти бумаги, билет и все остальное дал ей Бруберг, пообещав десять тысяч за то, что все это будет доставлено в Швейцарию. – И наверное, она не врет. – Конечно. Но все дело в том, что они не успели уехать. Если бы у нас с Ларссоном хватило ума, мы бы оставили их пока на свободе. Сообщили бы в таможню, в паспортную полицию, и их задержали бы на аэродроме. – Словом, ты считаешь, что доказательств недостаточно? – Вот именно. Прокурор предполагает, что судья может отменить арест и удовольствоваться подпиской о невыезде. – И выпустит их? – Вот именно. Если только ты не убедишь прокурора в Мальмё, что эта пара может дать решающие показания об убийстве Пальмгрена. В таком случае мы имеем право арестовать их и отправить к тебе. Таково мнение юристов. – А что ты сам думаешь? – Да ничего. Во всяком случае, совершенно ясно, что Бруберг собирался удрать и увезти с собой массу денег. Но если вести эту линию, дело придется передать в другой отдел. – А Бруберг имеет какое-нибудь отношение к убийству? – Предположим, что, начиная с пятницы, он действует именно так лишь потому, что в четверг вечером умер Пальмгрен. Это же ясно, как день, правда? – Да, пожалуй. – С другой стороны, у Бруберга великолепное алиби по поводу самого убийства. Так же, как и у Хелены Ханссон и у всех сидевших за столом. – А что говорит сам Бруберг? – Он изволил сказать «ай», когда врач чинил ему морду. А больше ни слова. – Подожди-ка, – сказал Мартин Бек. Телефонная трубка стала влажной от пота, и он вытер ее носовым платком. – Что ты делаешь? – подозрительно спросил Колльберг. – Потею. – Посмотрел бы ты на меня. Но вернемся к этому Брубергу. С ним договориться трудно. Насколько мне известно, все эти деньги и акции могут и на самом деле принадлежать ему. – Гм, – пробурчал Мартин Бек. – А откуда он их взял? – Не задавай мне таких вопросов. О деньгах я знаю только то, что у меня их нет. – Колльберг замолчал, по-видимому, обдумывая этот горестный факт. – А как с этой девчонкой? – Насколько я понимаю, тут все проще. Она болтает вовсю. Полиция нравов сейчас разматывает этот клубок и выявляет «девушек по вызову». Эта сеть явно охватывает всю страну. Я только что говорил с Сильвией Гранберг, она считает, что они без лишних разговоров могут арестовать Хелену Ханссон, во всяком случае, на время расследования. Сильвия Гранберг была первым помощником комиссара в полиции нравов и, в частности, начальницей Осы Турелль. – Ну, – проговорил Колльберг. – Так что мне делать? – Было бы, конечно, интересно провести очную ставку, – промямлил Мартин Бек. – Не слышу, что ты говоришь, – пожаловался Колльберг. – Мне нужно подумать над этим. Я позвоню тебе через полчаса. – Только не позже. В любую минуту на меня могут обрушиться и Мальм, и начальник полиции, и вся эта свора. – Полчаса. Обещаю, – сказал Мартин Бек и повесил трубку. Он долго сидел, положив локти на стол и сжав голову руками. Через какое-то время картина для него стала проясняться. Хампус Бруберг реализовал все свои ценности в Швеции и пытался бежать из страны. Он заранее отправил семью в безопасное место. Все это свидетельствует о том, что после смерти Пальмгрена его положение стало шатким. Почему? По всей вероятности, потому, что в течение долгих лет он присваивал себе крупные суммы из доходов тех предприятий Пальмгрена, которые контролировал. Виктор Пальмгрен полагался на Бруберга, поэтому он мог считать себя в относительной безопасности, пока директор концерна был жив. Но когда Пальмгрена не стало, Бруберг не решился оставаться в стране. Значит, он чувствовал опасность, если не для жизни, то, во всяком случае, для своего благосостояния, и, возможно, предвидел долгое тюремное заключение.