Сив Юханссон: По радио как раз выступал Лассе Бергхаген. Ведущая: Что? Сив Юханссон: В тот день. Лассе Бергхаген. Рассказывал о своем детстве и какую чудесную музыку играл! Ах, до чего же он мил! Хочешь еще кофе, Карин? И пирога? Карин Стормберг: Да-да, спасибо от такого пирога грех отказываться. (звон посуды) Ведущая: Карин, возвращаясь к Софии Хельстен – что ты о ней помнишь? Карин (бормочет с набитым ртом): На самом деле ничего особенного. Пока она была жива. Маленькая такая девочка с хвостиком на затылке, так и цеплялась за мамину юбку, хотя лет ей было уже немало. Хильдинг, ее папаша, был мэром, а Густав полицмейстером, так что мы часто встречались семьями, хотя это все равно происходило больше по долгу службы, так сказать. Она была тихая и неприметная, тоненькая как спичка. Что все вот так закончится – этого уж никак нельзя было себе представить. Сив Юханссон: Сейчас они все рассказывают только о своих детских травмах, а музыку вообще слушать невозможно. Ведущая: Мама, хватит про радиопрограммы, хорошо? Сив Юханссон: (неслышно). Ведущая: Карин, тогда, сорок лет назад, ты находилась в эпицентре событий. Как бы ты описала настроение в городе после того, как пропала София Хельстен? Карин Стормберг: Боже, что тут скажешь? Густав – его уже нет в живых – он руководил поисками. Как мы ее искали! Все вышли как один. Прочесывали лес, обследовали дно реки, собаки, вертолеты, но мы ее так и не нашли. Ее словно ветром сдуло с поверхности земли. Сив Юханссон: Во второй половине дня началась гроза – такая сухая гроза, без дождя. Опасались лесных пожаров, ведь раньше горело, так что в выпуске новостей по Норрботтену предупреждали об опасности пожаров… Ведущая: Вы помните, как в то лето строили мост? Сив Юханссон: Тогда тоже много говорили о безработице – я имею в виду в 80-е годы, но вы ведь все нашли работу. У всех, кто ходил тогда в тот ваш книжный клуб, все сложилось хорошо – в смысле, кроме Софии. Ведущая: Карин, так как строили мост? Карин Стормберг: Ясное дело, такое не забудешь. У нас в городке это было большим событием. Начали строить, едва отмерзла земля, и продолжали до глубокой осени. Строили очень быстро, прямо на удивление. Им надо было во что бы то ни стало закончить до Рождества, потому что тогда возвращались американцы, а те собирались что-то там перевозить по земле. Хотя у них с этой их базой сам черт не разберет. Сив Юханссон: Карина, ее не оставили в то лето в муниципалитете, но Густав взял ее осенью на коммутатор в участке. Так она потом там и осталась. А та, которая заикалась, как бишь ее, она звонила мне потом и просила послать ей выписку из церковной книги для паспорта, она изучала экономику в Карлстаде, да-да, Агнета, вот именно… Ведущая: Каким образом София могла оказаться там? Замурованная в опоре моста? Карин Стормберг: Приходится думать, что случилось нечто ужасное. Но кто-нибудь должен что-то знать. Как она там оказалась? Ведущая: Что происходило в городе потом, как бы ты это охарактеризовала? (пауза) Карин Стормберг (тихо): С людьми определенно что-то случилось. Народ начал запирать двери. Многие повесили плотные шторы и стали занавешивать окна. Казалось, все перестали доверять друг другу. (пауза) Ведущая: Как вы думаете, кто это сделал? Кто убил Софию? (долгая пауза) Сив Юханссон: Ну, знаешь ли… Должно быть, это кто-то со стороны. Кто-нибудь с базы. Наверняка. Никто из местных такого бы не сделал. Из тех, кто живет в Стентрэске. Ведущая: Карин, а ты как думаешь? (долгая пауза) Карин Стормберг: А я вот совсем не уверена, что это кто-то со стороны. Это вполне может оказаться кто-то из наших. Кто-то, кого мы все знаем. И он по-прежнему ходит среди нас. * * * Карина сидела по другую сторону соснового стола и ела запеченную фалунскую колбасу. Столешница между ними была такая узкая, что они время от времени соприкасались коленями. Пиджак она сбросила на спинку стула, он висел наперекосяк. Один рукав лежал на полу. Ее взгляд был прикован к тарелке, и она жевала без сомнений или размышлений, как всегда и делала. Сусанна по другую сторону стола ела медленно и собранно, в первую очередь сосредоточившись на том, чтобы не допустить срыва. Впервые она оказалась в Стентрэске без Кристера, ничем не защищенная от полного равнодушия Карины. – Хочешь еще, Сусси? Она улыбнулась младшему брату, подняла ладонь, жестом отвергая миску с картошкой. – Спасибо, очень вкусно. Давно я не ела фалунской колбасы. Ужин приготовил Поросенок. Запеченная колбаса, нарезанная до половины, заполненная в разрезах сыром и горчицей. Банка томатов без кожи и рассола, выложенная в огнеупорную форму. Лук кольцами, плавающий в растопленном масле. Вареный миндалевидный картофель в мундире, который каждый чистил в своей тарелке, складывая кожуру на край. Твердые хлебцы без тарелки, крошки собирались в кучку на термосалфетке. За едой пили «Йокк» – из концентрата, купленного в супермаркете, который разводили водой из-под крана, – за исключением Адама, который пил молоко. От «Йокка» Сусанна отказалась, подозревая, что в нем есть сахар, не пожелала сбивать свой уровень инсулина. По правде говоря, фалунскую колбасу она теперь вообще не ела, уже много лет как не готовила. Сама уже успела забыть, почему. И правда, вкус у этого блюда потрясающий: вкус детства и белых ночей. Его обычно готовила мама – рецепт она нашла в газетке продуктовой сети Ica. Хокан поставил миску с картошкой рядом с Сусанной на случай, если она передумает. Сервиз Сусанна хорошо знала: Карина получила его в качестве премии, когда привела в книжный клуб издательства Bonnier двух новых членов – свою маму и ее. Маме пришлось купить огромное количество книг, прежде чем она смогла выйти из клуба, Сусанна ощущала ее раздражение, не острое, но явное. Судя по всему, купленные тогда романы окупились – сервиз используется до сих пор, глазурь не поблекла и не откололась. Вот Карина доела. Отодвинула тарелку и выпила свой «Йокк». – Кто-нибудь хочет кофе? И Хокан, и Сусанна отказались. Все же жаль, что Карина состригла свои роскошные волосы. После нескольких экспериментов в салоне Гины в городе она остановилась на варианте прически, при котором волосы торчали во все стороны, слишком явно крашенные в каштановый цвет. Видимо, она не бывала там некоторое время – у корней проступила седина.