Викинг оглядел в зеркале свое лицо. Ему пятьдесят семь лет. Насколько он изменился с тех пор, как ему исполнилось восемнадцать? Если бы он тогда встретил свое нынешнее «я», узнал бы он сам себя? Откуда ему это знать? И к чему он сейчас об этом задумался? Он надел кобуру, затянул ремни поверх рубашки. Проверил пистолет – Sig Sauer P226 калибра 9×19, пятнадцать патронов в магазине. Пожалуй, самое надежное оружие из всех, какие когда-либо производились. Положил его в кобуру, закрепил в кожаном футляре. Надел пиджак, оглядел себя в зеркало. Застегнул пиджак. Непривычно ощущать оружие под левой подмышкой, но снаружи его не видно. Он сделал глубокий вдох. Закрыл глаза. Его дочь Элин вошла в его спальню, заспанная и взлохмаченная. Окинула критическим взглядом его пиджак и толстые брюки. – Ты чего так рано поднялся? Куда-то идешь? – На Рождественскую службу, – ответил он, поцеловал дочь в лоб, вышел из комнаты и направился к входной двери. Она побежала за ним. – Подожди, я хочу с тобой! – Нет, – отрезал он и накинул на плечи куртку. – Только не сегодня, Элин. На эту службу тебе со мной нельзя. Он закрыл и запер за собой дверь. Фатима Аль-Азиз и Роланд Ларссон уже ждали его у ворот церкви, оба в форме. Эвелина Андерссон, ночевавшая в Stone Swamp Inn, тоже присоединилась к ним. Церковный сторож принес ключи. – В пансионате она не останавливалась? – тихо спросил Викинг. Прокурор покачала головой. Викинг удостоверился, что боковые выходы на время службы будут заперты. Люди начали прибывать – в толстых лыжных брюках и меховых шапках. В помещении церкви сегодня будет жарко. Викинг подошел к ризнице и поприветствовал пастора Херманссона. Это был статный мужчина лет шестидесяти, то есть чуть старше его самого, очень компетентный духовный пастырь. Уже много лет он сожительствовал с Леонардом Комаровски, системным администратором муниципалитета. В середине 1970-х на парковке посреди Стентрэска был жестоко избит молодой гей, и последовавшие за этим происшествием дебаты по поводу насилия и терпимости полностью изменили местное сообщество. Калле Херманссона и его мужа все безоговорочно принимали. Викинг освободился от толстой куртки и положил ее на диван священника. – Надеюсь, ты обретешь то, чего ищешь, – проговорил пастор. – Если нет, то мы поступим, как договорились. Я встану под кафедрой после последнего псалма. – «Когда заблещет утро…» – произнес Калле Херманссон. – Будем надеяться, что до этого не дойдет. Викинг кивнул и вышел, поприветствовал кантора, направлявшегося вверх по лестнице к органу. Народ повалил валом. Викинг пытался оглядывать всех вновь прибывших, но это оказалось невыполнимой задачей. Он кивал и здоровался направо и налево. Практически все знали, кто он, однако сам он многих не знал. Некоторые молодые успели незаметно повзрослеть и даже состариться, но большинство все же составляли люди постарше. Женщин очень много. Проклятие. Оставаться возле двери он не мог, ему пришлось отступить назад к скамьям. Обычно скамьи вмещали до пятисот человек, но вскоре в церкви столпилось примерно в два раза больше народу. Викинг почувствовал, как пот ручьями течет по спине. Кобура в подмышке давила и мешала. В интернете не удалось обнаружить никаких снимков Агнеты Мякитало, кроме фотографии профиля в Facebook. Она была снята солнечным летним днем, в солнцезащитных очках, против солнца, светлые волосы растрепались на ветру. Лицо серьезно, немного грустное – очень в ее духе. Он никак не мог быть уверен, что узнает ее, при этом он – единственный из коллег имеет на это шансы. Правда, Роланд Ларссон тоже из этих мест, но он на семь лет моложе. Ему было всего одиннадцать, когда она уехала, – для ребенка это вечность. Если она вообще появится… Прибыла Карина Бюрстранд со своей матерью и всей семьей, вместе с Сусанной Шильц, Сив Юханссон и Гитте Ланде́н-Батрачкой. Гитте тяжело хромала, Сусанна поддерживала ее. Для них зарезервировали места на первом ряду, поскольку Сусанна собиралась выступать. Она заметила его поверх голов собравшихся, начала энергично махать. Он поднял ладонь в ответном приветствии. Воздух в церкви, обычно прохладный и немного сырой, был уже перенасыщен запахами шерсти, кожаной обуви и человеческим дыханием. Ровно в семь часов двери закрылись, и церковные колокола загрохотали прямо у них над головами. Звон заполнил помещение, несколько минут все трепетало. Потом наступила звенящая тишина. И вот зазвучал орган, и вся община поднялась в едином порыве – шуршание ботинок по полу, бормотание и покашливания. Музыка обрушилась на всех, словно бомбардировка, от которой не скрыться. Благословен будь, утра час, Что нам святой пророков глас Провозвестил однажды… Викинг пристроился на стуле неподалеку от алтаря, в тени колонны. Пастор взошел на кафедру, отпил глоток воды из поставленного туда заранее стакана и открыл «Рождественское евангелие». – «В те дни вышло от кесаря Августа повеление сделать перепись по всей земле. Эта перепись была первая в правление Квириния Сириею…» Отсюда Викинг хорошо видел внутреннее помещение церкви – насколько это вообще возможно. Освещение было скудное, снаружи царила плотная тьма. Он заметил не сколько фотографов, крадущихся вдоль стен с фотоаппаратами наготове, снимали и две команды с телевидения. Он потихоньку достал из кармана театральный бинокль мамы Карин и стал оглядывать усталые лица. Одно за другим, ряд за рядом. Останавливался на женщинах своего возраста: искал стройных синеглазых блондинок. – «Когда Ангелы отошли от них на небо, пастухи сказали друг другу: пойдем в Вифлеем и посмотрим, чтó там случилось, о чем возвестил нам Господь…» Впрочем, кто сказал, что она до сих пор стройная? Биргитта тоже когда-то была тоненькой. Руки у него вспотели, на шее стучал пульс. Господи, сколько же народу! Пастор дошел до конца библейского текста, зазвучал новый псалом. Роза из корня и рода Давидова, Отцами воспета, роза иудейская…[57] Викинг слез со стула, медленно двинулся мимо скамеек. Народ терпеливо пропускал его. Большинство женщин своего возраста он знал. Они были местные, так что их он сразу мог отсортировать. С более молодыми дело обстояло хуже, но это в данном случае не имело значения. Две возможные кандидатки оказались журналистками, они сидели с блокнотами и записывающей техникой на коленях. Он внимательно оглядел женщину в бежевом пальто и ботинках на толстой подошве. Нет, не она – слишком молода. Пастор начал свою проповедь. – Рождественское послание говорит нам о любви. Это рассказ для нас, людей, о том, как Господь рождается от женщины, которая одна из нас. Мария производит на свет сына, как наши матери во все времена рожали детей, со всем страданием и счастьем… По оценке Эвелины, преступница будет вооружена, и она не намерена попасться. Накануне поздно вечером им удалось достучаться до вольнонаемного сотрудника в полиции Копенгагена, и подозрения подтвердились: Агнета Мякитало состояла в стрелковом клубе, имея лицензии на три вида огнестрельного оружия. В помещении церкви стало совсем душно, казалось, что кислород вот-вот закончится. Давление снаружи нарастало, возникало чувство клаустрофобии. Исключительно велик риск, что она возьмет заложников, если почувствует себя припертой в угол, – так считала Эвелина. Они не должны оплошать. Нельзя допустить кровавой бойни. – Наше истинное «я» создано Богом. Это щедрый человек, не боящийся испытывать искреннюю любовь, способный простить того, кто его обманул, который достаточно крепок в своей вере, чтобы верить в добрую суть человека. Пророк Исаия говорит нам, бродящим впотьмах… На лбу у Викинга выступил пот. Он поискал глазами Эвелину, она сидела позади, возле центрального прохода. Вопросительно посмотрела на него – он покачал головой. – Требуется сила и смелость, чтобы дать сиять своему свету. Бесстрашие – редкий дар в современном обществе. Зыбкость бытия заставляет нас замолчать… Викинг остановился у одного из боковых выходов. Здесь стоял церковный староста Эрьян Элофссон, держа наготове кружку для пожертвований. – Как ты думаешь, мы можем приоткрыть дверь? Всего на минуту, перевести дух? – тихо спросил Викинг, кивнув на боковую дверь. Староста кивнул, достал из кармана ключ, отпер дверь и приоткрыл ее. В щель тут же залетела горсть мелкого снега. Роланд Ларссон, делавший обход снаружи, с вопросительным видом заглянул внутрь. Викинг покачал головой – пока ничего. Он встал на сквозняке, вздохнул. Мороз, мерзлая земля – он с этим родился. Наверное, это сказалось на формировании его личности – только он не знал, как именно. Мама Карин занималась составлением родословной – их предок Улоф Нильссон Рен родился в Эйебю в 1460 году. Он был биркарлом. Своего рода сборщиком налогов. Черт, до чего крепко он тут сидит. По колено в вечной мерзлоте. Пастор Херманссон на кафедре воздел руки к потолку. – Маргарет Мид как-то сказала: «Никогда не сомневайтесь в том, что малая группа людей может изменить мир. Только они его когда-либо и изменяли!» Все мы люди – отражение Господне! Наш отец призывает нас. Иосиф и Мария указывают путь. Мы идем по их следу. Аминь. Пастор сложил руки и спустился с кафедры. Перед алтарем выставили штатив с микрофоном. Настала очередь Сусанны. Она вышла вперед с высоко поднятой головой, держа в руке листок бумаги. Несколько мгновений в зале царила полная тишина, потом Сусанна заговорила. – Талмуд говорит: тот, кто спасает одну жизнь, спасает весь мир… Она говорила прекрасно поставленным голосом, то громче, то тише. Как гордился бы Кристер, если бы увидел ее сейчас. Или же он видит их сейчас, откуда-то сверху? Что мы об этом знаем? Викинг изучал людей вокруг – казалось, слова Сусанны тронули их. – Все те вечера, когда мы собирались, чтобы обсудить прочитанные книги, – с ранних подростковых лет до окончания гимназии, те годы, когда формируется личность… Две девочки-подростка перед ним дружно всхлипнули. Возможно, не по поводу погибшей девушки, а из-за самих себя. Голос Сусанны парил над ними. – Мы падали и падали через все семь небес, и больно ударились при падении. Белые шрамы до сих пор видны на наших спинах.