– Да, в принципе кое-какие соображения есть, – озабоченно нахмурился Лев, – но только самые общие. Во-первых, я по большей части уже уверен в том, что это не какая-то там банальная «мокруха». Это заранее спланированное убийство. Правда, пока непонятно – оно или ритуального характера, или уголовщина, но замешанная на чем-то наподобие карточной игры. Помнишь дело еще середины нулевых, когда банда Мутанта развлекалась тем, что они играли в карты на деньги, а расплатой за проигрыш становилась жизнь случайных прохожих? – А-а, этих? Помню… – Крячко вздохнул и стиснул пальцы рук. – Они, кажется, человек пятнадцать, скоты, успели убить? Но тут есть одно «но»! Мутантовские вначале свою жертву грабили. Здесь же ничего не было взято. – Вот это-то и вызывает вопросы… Да, тогда было убито полтора десятка человек менее чем за полгода… Но нам здорово повезло, когда мы опознали и взяли за шкирку Чушка, если помнишь, правую руку Мутанта… По совести, вся эта шайка заслуживала «вышки» или хотя бы пожизненного. Но пожизненно сели только трое. А вот остальные получили от десяти до пятнадцати. Вот такая она бывает, «справедливость»… – Ну, главное-то, в чем нас убеждают, – неотвратимость наказания! – саркастично проворчал Станислав. – Наверняка почти все, кто со сроками, уже на свободе…. Задержание банды Мутанта (по паспорту – Геннадия Муталова) стало возможным после упорной и напряженной работы, проведенной Гуровым и Крячко в достаточно короткие сроки. Вопреки мнениям своих оппонентов, которые были уверены в том, что убийства – это или цепочка совпадений, или деятельность новой, пока еще никому не известной изуверской секты, приятели разработали для некоторых своих коллег довольно неожиданную версию. Они сумели выявить в длинной череде непонятных убийств случайных прохожих некую общую закономерность, что и позволило сделать вывод: все это – дело рук криминальных отморозков, ищущих острых ощущений. Лишь Гуров и Крячко обратили внимание на то обстоятельство, что убийства совершались по средам и воскресеньям – на третий и седьмой день недели, а также каждого четырнадцатого числа (тройка, семерка, туз). Как позже стало известно, помимо всего прочего, банда Мутанта стремилась вызвать панику среди населения, чтобы люди даже днем боялись выйти на улицу. Подонки упивались своим всемогуществом и чьим-то страхом. В ходе расследования также было установлено, что, помимо негодяя, которому по причине его проигрыша в карты предстояло кого-то убить, в этом участвовал еще и, так сказать, «видеооператор» – член банды, снимавший происходящее видеокамерой. Потом эта запись прокручивалась в бандитском притоне, каковым был один из подвалов с «качалками», что служило подтверждением погашения карточного долга. Впрочем, именно благодаря этой видеотеке потом удалось доказать почти все совершенные мерзавцами убийства. Спустя час опера в сопровождении своих местных коллег прибыли в достаточно глухую часть парка «Северцово». Как явствовало из свидетельских показаний, девушку нашли метрах в пятнадцати от центральной аллеи среди деревьев, на просторной травянистой лужайке. Она лежала навзничь, и со стороны могло бы показаться, что просто мирно спала, если бы не страшный железный штырь, пронзивший ее голову насквозь, от виска до виска. Гуров и Крячко, уже успевшие ознакомиться с фото и видео места происшествия, с актами и протоколами, первые несколько минут молча осматривали поляну. Затем, задавая лаконичные вопросы по тем или иным деталям, замеченным местной опергруппой, быстро составили возможную картину случившегося. Как явствовало из едва заметных следов на траве и земле, девушка пришла сюда сама, без принуждения, в сопровождении некоего мужчины. Впрочем, там, где был край дорожки и начиналась лужайка, Гуров заметил следы еще чьей-то обуви, причем мужской, но они могли принадлежать и каким-то другим посетителям парка. Почему в поздний час девушка оказалась здесь – еще предстояло выяснить, но, скорее всего, она никак не ожидала того, что здесь с ней могло случиться. Вероятнее всего, нападение убийцы было внезапным. Опера согласились с мнением местных коллег, что жертва перед смертью, вероятнее всего, была оглушена электрошокером – не было никаких следов борьбы, никаких признаков сопротивления жертвы. Оглушив девушку, убийца вогнал ей в голову заранее заготовленный гвоздь, после чего немедленно скрылся. Прибывший в парк уже знакомый операм кинолог Анатолий со своим Азартом немедленно приступил к делу. Пес деловито обнюхал место убийства и почти сразу же, подскуливая, отпрянул назад, замотав головой. Кинолог, быстро отведя в сторону своего помощника, сердито сообщил: – Лев Иванович, похоже, место происшествия кто-то обработал спецпрепаратом, вызывающим раздражение обоняния собак. Вот зараза! – Полчаса хватит на то, чтобы Азарт восстановился и смог работать дальше? – взглянув на часы, спросил Гуров. – Я думаю, минут десять будет достаточно… – ответил Анатолий и ободряюще потрепал пса по холке. Гуров и Крячко продолжили осмотр поляны, время от времени вполголоса обмениваясь своими выводами. Указав взглядом на то место, где была обнаружена убитая, Лев отметил: – Вот здесь она и лежала, причем головой точно на запад. Возможно, это не случайно. – Все-таки предполагаешь, что в убийстве могли быть замешаны какие-нибудь дьяволисты-сатанисты? – выжидающе прищурился Стас. – Допускаю. Но в реальности это может быть не более чем маскировка под этих самых сектантов. Сегодня эта тема на слуху, поэтому кто-то вполне мог банальную уголовщину «подмастырить» под сектантские ритуалы. Через какое-то время кинолог Анатолий снова повел своего четвероногого помощника по поляне. Они шли по спирали, охватывая поиском все большую и большую территорию. Неожиданно пес остановился и, что-то обнюхав в траве, издал сдержанное «Гав!». Упреждающе подняв руку, чтобы все оставались на своих местах, Гуров подошел к нему и, нагнувшись, что-то осторожно поднял. – Лев Иванович, какая-то улика? – поинтересовался капитан Маратов. – Чья-то зажигалка, выброшенная совсем недавно… – осторожно держа находку кончиками пальцев, сообщил Лев, после чего положил ее в пластиковый пакетик. – Улика ли это – еще надо разобраться. Судя по тому, как убийца заметал следы, просто так выкинуть зажигалку он вряд ли мог… Анатолий продолжил свои поиски и, подойдя к тому месту, где имелся пусть и едва заметный, но для острого собачьего нюха вполне различимый отпечаток подошвы мужской обуви, примерно сорок третьего размера, коротко скомандовал: – След! Обнюхав след туфли, пес побежал в сторону аллеи, но вдруг резко повернул вправо и повел к решетчатому ограждению парка, в котором обнаружился уже довольно давно проделанный кем-то лаз. Дыра в ограждении оказалась весьма существенной, поэтому предполагаемый убийца выбрался из парка без особых затруднений. Впрочем, Гурову удалось найти след подошвы на бетонном фундаменте ограждения, по которому он впопыхах чиркнул туфлей, и пару едва заметных глазу коротеньких волокон ткани. Возможно, подозреваемый в спешке задел плечом по грубоватому пруту решетки. И здесь, наткнувшись на едко пахнущее средство, Азарт вновь был вынужден прервать свой поиск. Подойдя к Гурову, Крячко мотнул головой в сторону лаза: – Он смылся через эту дыру? И здесь, скотина, опять применил средство против собак? – Да, похоже, это ставит крест на работе Азарта. – Лев вполголоса выругался. – Бедолага и так уже нанюхался химической дряни на сутки вперед. К тому же, обрати внимание, за ограждением, параллельно ему, тянется тротуар, опоясывающий парк. А по тротуару, как видишь, людей ходит предостаточно… Он указал на двух пожилых женщин, которые прошествовали мимо, скорее всего, даже не подозревая, какие ужасные события развернулись минувшей ночью на просторах этого милого, уютного столичного уголка живой природы. Склонившись над зеленым травяным ковром, он еще раз медленно прошел от ограждения к месту убийства, вглядываясь в еле приметные следы ног, оставленные, судя по всему, преступником. – Ну, и что там? – поинтересовался Стас. – Судя по следам, ростом убийца немного выше среднего – до ста семидесяти семи, весит максимум семьдесят три кило, левая нога немного косолапит – видимо, это следствие травмы тазобедренного сустава. – О! Это уже что-то существенное! – горячо одобрил Крячко. Вернувшись в главк, опера первым делом загрузили информотдел работой по самую завязку. Прежде всего им требовался максимум информации по отцу убитой. Помимо биографии, их интересовали особенности бизнеса депутата и его законотворческая деятельность. Гуров не исключал тот факт, что дочь Кипрасова могли убить из мести или чтобы таким образом оказать на него давление в ходе того или иного голосования по законопроектам. Крячко, отчасти соглашаясь с ним, все же считал, что в столице появился новый маньяк, который еще только открывает свой кровавый счет загубленных жизней. В подтверждение своей версии он не поленился залезть в интернет и нашел-таки два так и не раскрытых с прошлого года убийства девушек при схожих обстоятельствах (парк, ночь, поляна). Правда, те девушки были жестоко изнасилованы и ограблены, к тому же мерзавец (или мерзавцы) задушил их. Однако Стас все равно был уверен: это дело рук одного и того же человека. Вернее, одного и того же нелюдя. Загрузили работой и лабораторию – на исследование была передана зажигалка, соскоб с бетона следа подошвы, а также волокна ткани от чьей-то одежды, хотя не могло быть никакой уверенности в том, что все эти «артефакты» (как поименовал улики Крячко) не принадлежали совершенно посторонним людям, выбиравшимся из парка через этот проем в ограждении гораздо раньше происшедшего там убийства… Когда с этими вопросами было покончено, опера распределили направления поиска. Опрос родных и близких убитой взял на себя Станислав. Общением с однокашниками Лилии решил заняться Гуров. Но вначале нужно было ознакомиться с запрошенной ими информацией, очень оперативно присланной информационщиками. Открыв файл с биографией Кипрасова, сыщики узнали, что родом он из Калужской области, происходит из семьи потомственных интеллигентов. Его отец, заведовавший участковой поликлиникой, был медиком во втором поколении. Мать работала учительницей в сельской школе, пойдя по стопам своих матери и бабушки. А вот Виталий решил стать военным. Он окончил военное училище и стал командиром подразделения мотострелков. В эту пору рухнул Союз, началась война на Кавказе. Кипрасов участвовал в обеих чеченских войнах. Во время второй кампании был серьезно ранен, после чего уволился в запас. – Лева, он воевал в Чечне. Не эхо ли это той войны? – встрепенулся Стас. – Да, в какой-то мере это тоже может быть… – согласился Гуров. – Проверим! На гражданке Виталий подался в частный бизнес. Для начала он организовал ЧОП «Зоркий барс», куда вошло изрядное число его бывших подчиненных. ЧОП быстро разросся и стал крупной фирмой по оказанию охранных услуг. Его услугами, как очень качественными и надежными, пользовались не только частные лица, но и крупные госструктуры. Затем Кипрасов создал крупный холдинг, в который кроме охранной фирмы входили сеть оптовой торговли и одна столичная газета. В конце нулевых он решил попробовать себя в политике и стал депутатом Госдумы. Его позиции были прогосударственническими, с уклоном в старорусский традиционализм монархической направленности. Несколько лет назад Кипрасова приняли в дворянское сословие как отдаленного отпрыска графского рода Меркетовых-Замирских. В своей законодательной деятельности он весьма жестко отстаивал интересы российских фермеров, в которых видел прямых наследников старорусских однодворцев (крестьянствующих дворян). В контексте этого Кипрасов не раз конфликтовал с лобби латифундистских агрофирм, теснящих единоличников. Даже былые колхозы, несмотря на всю их, так сказать, «коммунистичность», он считал выразителями истинно русской общинности и выступал за всестороннюю поддержку ныне существующих сельхозкооперативов. Дойдя до этого места, Гуров сразу же отметил: – Вот – типичный конфликт интересов, причем с очень серьезным противником. А агрофирмы-латифундисты, я так думаю, не члены общества добрых Дедов Морозов. Некоторые из них, особенно связанные с криминалом, вполне могли явить серьезное недовольство его позицией и, скажем так, соответственно отреагировать. С этим надо будет хорошенько разобраться… – Лева, а не зарыта ли собака в работе его охранной фирмы? – задумчиво спросил Стас. – Ведь охрана людей и объектов – дело, согласись, щекотливое. На кого-то или на что-то могут напасть, а охрана при этом обязана действовать достаточно жестко. Например, применяя оружие. И кто-то при этом мог погибнуть… Как считаешь? – Интересный ход мысли, – согласился Гуров, утвердительно кивнув головой. – Да, надо будет изучить хронику последних событий на охраняемых объектах «Зоркого барса». Но давай посмотрим, что еще в этом досье. Впрочем, чего-то из ряда вон выходящего там не обнаружилось. Излагалась информация о семье Кипрасова – состав, род занятий ее членов, хобби и увлечения главы семейства. Среди главных увлечений Виталия значилась охота, на втором месте были бильярд, верховая езда и шахматы. По некоторым непроверенным сведениям, одно время Кипрасов проходил обучение русскому кулачному бою у кое-где еще имеющихся мастеров этого давнишнего вида единоборства. По слухам, свои знания и умения по этой части хозяин «Зоркого барса» передал ведущим сотрудникам своей охранной фирмы. Первой женой Виталия была Ангелина Веселецкина, балерина Большого театра. У них родилась дочь, которую они назвали Лилией, по названию любимого цветка Ангелины. Когда девочка была совсем маленькой, ее мама погибла в автокатастрофе. Второй женой Кипрасова стала сотрудница местной управы, по всем статьям деловая женщина, которая родила ему сына Святомира. Он учится в школе. В связи с гибелью дочери Виталий приказал взять его под круглосуточную охрану. Из досье также явствовало, что Лилия училась на четвертом курсе Московского университета экономической политики (МУЭП). Причем очень даже неплохо – по всем данным шла на красный диплом… – Ну, что тут еще можно сказать? – закончив чтение, произнес Лев. – Похоже, возможных причин убийства Лилии Кипрасовой набирается очень много. Как говорится, воз и маленькая тележка. Но, на мой взгляд, нам есть смысл сделать основной упор на те версии, которые завязаны на профессиональной и политической деятельности Кипрасова. Или ты все равно остаешься на своей позиции: убийца – маньяк-одиночка? Потерев кончик носа, Крячко, немного помедлив, предложил: – Давай так… Пусть у нас будет одна общая, рабочая версия. Ну а помимо нее – пара-тройка побочных. Работаем на основную, но не теряем из виду и дополнительные. Как смотришь? – Разумно! – одобрил Гуров, переводя компьютер в режим сна. – Ну что? Отправляемся по своим адресам? – Едем! – Стас помахал в воздухе листочком блокнота с выписанным на нем домашним адресом семьи Кипрасовых. Вызвав служебную машину, Гуров поехал на Конноармейскую, где в четырехэтажном здании времен еще шестидесятых (его построили для одного из подразделений Союзснабсбыта) несколько лет назад разместился ставший очень модным среди столичного родительского бомонда МУЭП, о котором даже западные СМИ высказывались лишь с почтительным придыханием («О-о-о, это такой университет!..»). Водитель, разбитной сержант Костя, зарулив на ведомственную стоянку, изобилующую престижными моделями импортных авто, жизнерадостно сообщил: – Лев Иванович, прибыли! Кстати, вход не в те двери жирафовских размеров, что за колоннами виднеются, а чуть правее, откуда только что вышли люди. Да, да, это там! – А ты откуда знаешь? – поинтересовался Гуров. – Да так… В голове застряло… Мне наши ребята как-то рассказывали, что, когда строилось это здание, была мода на все самое большое. Помните же анекдот: советские микросхемы – самые большие в мире? Вот и тут вроде того: у нас и двери – самые большие. Одним словом – гигантомания… Когда Лев вошел в здание, то сразу ощутил, что этот вуз не страдает от избытка учащихся (в самом деле – где их набраться, миллионерских чад?!). Студенты, профессора, преподаватели, еще какие-то люди шли по коридору жиденькими ручейками. На глухой стене зала, судя по всему, отведенной под информационные стенды, даже издалека был виден портрет очень симпатичной, жизнерадостно улыбающейся девушки. Судя по всему, это и был прижизненный портрет Лилии Кипрасовой в черной траурной рамке. Перед портретом на столе горела свеча и стояла ваза с черными тюльпанами. Показав охраннику, крупному мужчине средних лет, служебное удостоверение, Гуров отметил: – Похоже, у вас тут не слишком настроены на скорбь… У всех – дела, дела, дела… – Да, вы правы – у всех свои дела, – понимающе покачал тот головой. – И для них это главное. Лично мне девочку эту жалко – я ее сразу запомнил. Очень хорошая была – и умная, и доброжелательная, в отличие от многих других. Но… в наш век бешеных скоростей даже на скорбь времени не остается. Вон на днях похоронили профессора Мордвинцева. Спец высшей категории, по его учебникам даже американцы учатся. Он и умер прямо на лекции: на полуслове споткнулся, схватился за сердце, упал, и – все. «Скорая» помочь ничем уже не смогла. Позавчера похоронили. А уже вчера о нем никто и не вспомнил… Вот такая она, «вечная память»… Ну а вы, я так понимаю, занимаетесь расследованием убийства нашей студентки? – Занимаемся… – лаконично обронил Лев, сунув «корочку» в карман. – Мне бы увидеть куратора группы, в которой она училась. – Куратора? А-а-а! Доцента Окушева? Сейчас найдем… – Охранник снял трубку телефона и, набрав номер из трех цифр, попросил: – Будьте добры, Евгения Денисовича позовите. Через пару минут к турникету проходной быстрым шагом подошел моложавый шатен с уже начавшей редеть шевелюрой. Это и был куратор группы, в которой училась Лилия. Узнав, по какому вопросу прибыл сотрудник Главка угрозыска, он грустно вздохнул и пригласил Гурова в свой достаточно скромно обставленный кабинет. Они сели тет-а-тет за длинный стол, заваленный бумагами, и хозяин кабинета со сдержанной печалью в голосе предложил: – Спрашивайте! Кстати, может, чаю, кофе? – Нет, нет, спасибо, я постараюсь у вас не отнимать слишком много времени… Прежде всего меня интересуют друзья и враги Лилии Кипрасовой, если таковые у нее имелись. Понимающе кивнув, Окушев рассказал все, что ему было известно о личной жизни своей подопечной. По его словам, Лилия человеком была весьма скромным, и поэтому ни в группе, ни на курсе никаких особых напряжений не создавала. Она всегда держалась в тени и не имела склонности участвовать в традиционных студенческих проказах и авантюрах. Из тех, с кем достаточно близко дружила Кипрасова, Окушев смог назвать лишь Анастасию Велемирцеву – студентку из их группы. Эта девушка была полной противоположностью Лилии – заводной, шумной, даже несколько скандальной. По мнению куратора, Настя и одевается соответственно – хоть и с учетом установленного в их вузе определенного дресс-кода, но обязательно с чем-то вызывающим, эпатажным. В отличие от сдержанной в своем отношении к парням Лилии, Велемирцева являла собой эдакую светскую львицу, которая была окружена постоянным вниманием многочисленных ухажеров. Окушев особо отметил, что ни разу не слышал о том, что у Кипрасовой могли быть какие-то недоброжелатели и тем более реальные враги. – …Откуда им взяться? Лилия человеком была бесконфликтным, в каких-то междусобойчиках и разборках принципиально не участвовала. Она избегала всякой скандалистики и конфликтов в любом их проявлении. Нет, нет! Вот поэтому-то лично я уверен в том, что причины убийства Лилии надо искать вне стен нашего МУЭП… Как поведал куратор далее, приятельские отношения у Кипрасовой в какой-то мере имели место быть с еще двумя однокурсницами из других групп. Одна из них – Вера Чубатная (дочь крупного фермера, по сути, помещика) – была некоторым подобием самой Лилии. А вот другая – Янина Шаховская – представляла собой типичную мажорку. Эта взбалмошная и самовлюбленная особа была любительницей погонять на высокой скорости по улицам столицы на своем «гелике». Знавшие их обеих недоумевали: что вообще могло связывать скромняшку и тихоню Лилию с безбашенной эгоисткой Яниной, в сравнении с которой и Настя смотрелась комсомольской активисткой, приверженной моральному кодексу строителя коммунизма? – А как бы мне с ними побеседовать? – поинтересовался Лев, на что его собеседник пообещал разыскать потенциальных свидетельниц и даже предложил для общения с ними свой кабинет. Первой пришла, как с первого же взгляда догадался Гуров, Анастасия Велемирцева: одета она была несколько кричаще, ее походка и жестикуляция были словно срисованы с подиумных красоток. Впрочем, по лицу девушки можно было заметить, что внутренне она угнетена и расстроена. Скорее всего, это было связано со смертью подруги. Сев напротив Льва и суховато поздоровавшись, Велемирцева с ходу сообщила, что обо всем уже рассказывала операм из Коневского райотдела и добавить ей уже нечего. Согласно кивнув, Лев попросил ее рассказать о вчерашнем вечере еще раз. Хотя бы в пределах того, что она уже рассказывала его коллегам, но обязательно со всеми деталями и подробностями и с самого-самого начала. – Видите ли, нам очень важна каждая мелочь, каждая деталь… – пояснил он. – Тем более что в нашем деле пустяков и мелочей не бывает. Недовольно поморщившись, девушка неохотно заговорила: – Ну-у… Мы с Лилей сходить на этот показ собирались уже давно. Так-то, если откровенно, то пойти на Бруталлино ее уговорила я. Знаете, Лиля в свои двадцать два была как первоклашка какая-нибудь. Дикарка дикаркой. Вся в комплексах, вся в сомнениях, вся в каком-то своем придуманном мирке. Просто удивительно, как в центре Москвы могла вырасти такая дремучая деревня?! Как она собиралась работать по своей специальности – а экономическая политика штука жесткая, где надо быть чем-то вроде живой торпеды, – я не представляю. С парнями она почему-то не желала встречаться вообще – уже троих с нашего курса отфутболила… – Может быть, она видела в них не интерес к себе как к личности, а интерес к кошельку ее состоятельного папы?