— Ваш сын, Дмитрий, сейчас дома? — Николай задал вопрос, отчеканивая каждое слово. — Мой сын, Дмитрий, сейчас дома, — напрягся Борискин. — Вам он зачем? — Он будет задержан в рамках уголовного дела по факту исчезновения Алины Кноль. — Голос лейтенанта звенел, как только что поднятый на деревенскую церковь набатный колокол. — Дима? Задержан? — Казалось, Борискин не столько напуган, сколько изумлен происходящим. — Вы что, идиоты? — Мы из полиции. — Кольт пришел на помощь растерявшемуся от подобной наглости товарищу. — Это непринципиально, — отверг возражения Михаил Анатольевич. — Я попросил бы, — пришел наконец в себя Макаров, — мы все же при исполнении. — Ну, простите. — Борискин шагнул вперед и теперь стоял всего в метре от оперативников. — Признаю свою ошибку. Просто идиоты и идиоты из полиции — это принципиально разные идиоты. Возмущенно засопев, Кноль по-бычьи наклонил голову вперед и двинулся на обидчика, но был тут же остановлен вовремя подоспевшим Зубаревым, стальной хваткой вцепившимся лейтенанту в плечо. — Граждане, давайте правовую полянку покидать не будем! — рявкнул Вадим, раздвигая в стороны молодых оперативников. — Михаил Анатольевич, у нас имеется постановление следователя, — он выхватил бумагу из рук Макарова и сунул ее под нос Борискину, — вашего сына сейчас доставят в опорный пункт, где с ним пообщается следователь. Дальнейшее, как говорится, будет зависеть от результатов общения. А вам я напоминаю, что препятствовать сотрудникам полиции при исполнении весьма чревато. Должны знать, все же сами в системе служите. Несколько мгновений заместитель Кноля стоял неподвижно, не отрывая взгляда от лица оперативника, затем вдруг послышался странный шипящий звук. Илья не сразу понял, что это был долгий, мучительный вздох отца, не способного защитить своего ребенка. — Пойдемте. — Борискин первым начал подниматься по ступеням. Коснувшись рукой дверной ручки, он обернулся и жалобно взглянул на Зубарева: — Я надеюсь, обойдется без этих ваших… методов, — кадык на шее Михаила Анатольевича судорожно дернулся, — ведь это ребенок. — Не беспокойтесь, — отозвался подошедший к крыльцу Лунин, — с вашим сыном будут вести себя максимально корректно. — Не беспокойтесь, — повторил Борискин, изумленно вздернув начавшие седеть брови. — Как тут не беспокоиться, когда такое творится? Первым в дом вошел Михаил Анатольевич, вплотную за ним следовал Зубарев. Затем по ступеням крыльца легко взбежали и скрылись внутри коттеджа Кольт и Макаров. Илья взглянул на стоящего у калитки участкового. — Вы пойдете? — Нет, здесь подожду, — мотнул головой Колычев, — там и без меня тесно. Да и мало ли, вдруг кто сюда сунется, а время-то для гостей не шибко удачное. Так что постою, покараулю. — Хорошо. — Кивнув, Илья поднялся по ступеням. Еще не войдя в дом, он услышал громкий, встревоженный голос Борискина-старшего: — Дима! Димочка! Спустись вниз, пожалуйста. Войдя в тесную, заполненную людьми прихожую, Илья протиснулся к лестнице, по которой медленно, словно боясь упасть, спускался Дима Борискин. Михаил Анатольевич стоял, поставив одну ногу на нижнюю ступень и крепко ухватившись рукой за перила, словно пытаясь выстроить последний, пусть и безнадежно хлипкий рубеж обороны между своим сыном и людьми, которые почему-то пытаются его забрать. Подросток в нерешительности остановился всего в двух ступенях от отца. — Димочка, — начал было что-то говорить Борискин, но тут же остановился, ощутив прикосновение к своему плечу чьей-то руки. Обернувшись, он увидел стоящего рядом Лунина. — Дима, я у тебя хотел спросить еще в школе, — не зная зачем, соврал Илья, — что у тебя с рукой? — Вы же спрашивали, — Дима испуганно взглянул на следователя, — кошка оцарапала. — Да, я помню, персидская, — кивнул Лунин, — но я говорю про другую руку. — Другую? — Другую, Дима, другую, — мягко отозвался Лунин, и тут же в его голосе зазвучали командные ноты, — на левой руке подтяни рукав. — На левой? — Правая рука метнулась к левому запястью, закрывая его, а затем бессильно повисла вдоль туловища. — На левой, — настойчиво подтвердил просьбу Лунин. — Ты же сам это можешь сделать? Или… — Он сам, конечно, он сам все сделает, — поспешно вмешался Михаил Анатольевич. — Димочка, сделай, как тебе говорят. Чем быстрее все выяснится, тем быстрее тебя оставят в покое. Помедлив еще несколько показавшихся Лунину неимоверно долгими мгновений, Дима потянул вверх левый рукав толстовки. Илья, боясь ошибиться, задержал дыхание и облегченно выдохнул, увидев на запястье подростка яркую разноцветную полоску ткани. — Если не ошибаюсь, — как ни старался Лунин, он не смог сдержать торжествующую улыбку, — эта манжетка принадлежит Алине Кноль. Или, правильнее будет сказать, ранее принадлежала? Выходили из дома Борискиных в обратном порядке. Первым на крыльце появился Лунин. Улыбнувшись в ответ бьющему прямо в глаза низкому ноябрьскому солнцу, он сбежал по ступенькам вниз и подмигнул стоящему у калитки участковому. — Вот и все, — похвастался Илья, даже не пытаясь согнать с лица счастливую улыбку, — вот и все, — повторил он, услышав шаги у себя за спиной. Дима Борискин, бледный, растерянный, медленно спускался с крыльца, зажатый с двух сторон молодыми оперативниками. Наручники после короткого обмена взглядами между Ильей и Зубаревым было решено пока не надевать, и все же достаточно было даже одного короткого взгляда, чтобы понять — этот человек несвободен. Замыкал процессию Вадим. Выйдя на крыльцо, он обернулся и что-то произнес, обращаясь к Борискину-старшему. Слов Илья расслышать не мог, но решил, что, скорее всего, Зубарев посоветовал Михаилу Анатольевичу остаться дома, и облегченно улыбнулся, когда увидел, что Борискин последовал полученному совету. Хорошее было бы зрелище — четверо мужиков, конвоирующие по поселку одного подростка, и бегущий следом, размазывающий по лицу слезы несчастный отец! — Надо было машину пригнать, — словно услышал мысли Лунина участковый, — а то так и пойдем по деревне. Клином! Как с пленным. — Григорич, а ты лицо повеселее сделай али песню какую спой, — посоветовал ему Зубарев. — Идти-то хоть далеко? — Не шибко, — покачал головой Колычев и, оглядев подростка с ног до головы, печально вздохнул: — Ох, сынок, занесло тебя на повороте. Смотри, как бы о стенку не размазало. Шесть человек нестройно зашагали прочь от дома Борискиных. К их счастью, улица в это время суток была совершенно пустынна, лишь совсем далеко, в трех сотнях метров несколько темных фигурок с едва различимыми с такого расстояния лопатами старательно счищали снег с тротуара. Дойдя до поворота, Дима замедлил шаг и попытался было обернуться в надежде увидеть если не отца, машущего ему в окно рукой, то хотя бы само окно родного дома, но тут же получил мощный тычок в спину от шедшего позади него Зубарева. Около часа спустя Лунин вместе с Вадимом вышел на крыльцо опорного пункта. Некоторое время они оба стояли неподвижно, молча уставившись на медленно подползающее к поселку тяжелое пепельно-серое облако, обещающее усыпать Нерыбь очередной порцией снежных хлопьев. Достав из кармана сигареты, Зубарев закурил. Сделав пару быстрых затяжек, он выпустил изо рта кольцо дыма, а затем ухитрился, выдохнув еще раз, пропустить сквозь него белесую тонкую струю, после чего удовлетворенно хмыкнул и взглянул на застывшего рядом следователя. — Дурак ты, Лунин, что не куришь, — изрек, делая очередную затяжку, оперативник. — Обоснуй, — не поворачивая головы, отозвался Илья. — Вот смотри, стоишь ты как дурак, и сам ты себя дураком чувствуешь, и у тебя на лице при этом написано, что ты дурак. А вот если ты вышел да закурил, сразу другое дело. — Что, чувствуешь себя иначе? — Нет, чувствуешь себя так же, — признал Вадим, — но хотя бы со стороны не так заметно. — Умно, — холодно бросил в ответ Лунин и зябко поежился, — ты, если такой умный, скажи, что теперь делать будем? — С парнем или вообще? — уточнил оперативник. — Если вообще, то я бы перекусил, а то что-то в желудке у меня подвывает. — С парнем, Вадик, с парнем! — Выйдя из себя, Илья резко повернулся к Зубареву и, выхватив у него изо рта недокуренную сигарету, швырнул окурок в сугроб. — Отпускать, что ли? — Как все печально, — невозмутимо покачав головой, Вадим извлек из пачки новую сигарету, — тебе, дружок, нервы подлечить надо бы. Сейчас здесь все разрулим и пойдем, водочки тяпнем, грамм по двести-триста, тебе сразу и полегчает. — А Борискин? — Неожиданная вспышка ярости у Ильи уже успела погаснуть, поэтому голос его теперь звучал ровно, напускным равнодушием прикрывая охватившую Лунина растерянность. — Дался тебе этот Борискин, — возмущенно фыркнул оперативник, — пусть посидит до завтра, а там разберемся. — Ты что, думаешь, что он все выдумал? — Я и думать ничего не хочу, — пренебрежительно отозвался Зубарев. — Завтра проверим все его показания, допросим его дружков как следует. Если все подтвердится — выпустим, хотя ему полезно было бы посидеть недельку-другую. — Это почему? — Илья покосился в сторону приятеля. — А чтоб знал: ментам врать нельзя, — голос Зубарева звучал жестко, — сразу бы рассказал все как есть, так ничего этого и не было бы. А так, и нам лишние хлопоты, и у него новые впечатления. Ничего, пусть посидит, на будущее умнее будет. Ментам врать нельзя! — выставив вперед указательный палец, глубокомысленно заключил Вадим. — У него для этого отец имеется. Вот пусть на нем и отрывается, если тот терпит. — Ну да, в отцов все и упирается, — задумчиво пробормотал Лунин и тут же с любопытством повернулся к оперативнику: — Вадик, ты представляешь, у тебя свои дети будут? — Стараюсь об этом не думать, — усмехнулся оперативник, — берегу нервы. Подойдет время, конечно, будут. И что? — Думаешь, они тебе всю правду расскажут? Особенно когда такими станут, с тебя ростом. — Куда они денутся с подводной лодки? — уверенно заявил Зубарев. — У меня уже все продумано. Узнал, что отца дурит, — сразу ремнем по заднице. Разок ее раздует, так что штаны налезать не будут, вмиг врать отучится. — Радикально, — вздохнул Лунин, — не уверен, что эффективно, но радикально, это точно. В Швеции тебя бы родительских прав лишили, причем заранее, еще до рождения ребенка. — Ну мы, слава богу, не в Швеции, — усмехнулся Вадим. — А что, у тебя есть другие идеи? — Пока нет, — признался Илья. — Ну что, господа, — раздался голос неслышно подошедшего сзади Колычева, — что с пацаненком решим? Уж больно он убедительную историю рассказал. История, рассказанная Димой Борискиным, и впрямь звучала вполне правдоподобно. Встречаться с Алиной он начал около года назад. Тогда же, чтобы не привлекать к себе лишнего внимания, они решили сидеть за разными партами. Действительно, трудно себя ничем не выдать, постоянно находясь буквально в нескольких сантиметрах от объекта своего обожания. Почему скрывали? А какие были варианты? Отец Алины был твердо убежден, что, во-первых, его дочери в принципе рано заводить какие-то отношения с лицами противоположного пола, а во-вторых, даже если когда-то и настанет тот день, когда Алина представит ему своего жениха, то это точно не будет парень из их поселка. Оба пункта имели солидный багаж предоставленных Аркадием Викторовичем логических обоснований, из которых самым весомым было сказанное жестким, не предполагающим возражений тоном: «Я так сказал!» Обременять своего отца излишней информацией Дима тоже не торопился, прежде всего, потому, что характер данной информации, по мнению подростка, вовсе не предполагал какого-либо обсуждения на семейном совете. Да и потом, Дима знал, что его отец Кноля откровенно побаивается и мечтает лишь об одном: спокойно доработать остающиеся ему месяцы и выйти на пенсию. — Ничего ты, пацан, в карьерном росте не смыслишь, — прокомментировал слушавший рассказ подростка Зубарев, — породниться с шефом — это прямой путь к счастливой жизни и материальному благополучию. Кем бы тогда у вас отцы стали? Кумовья? — Сваты, — подсказал сидящий на стуле в углу кабинета Колычев. — Точно, сваты, — подхватил Вадим, — а сват свату глаз не выколет! После того как обсуждение темы потенциального родства с начальником исправительной колонии было исчерпано, Дима продолжил свое повествование. В тот день, тридцатого октября, Алина пришла к нему домой в первой половине дня, еще не было и одиннадцати. Примерно три часа они провели, не выходя из комнаты, после чего Алина пошла принимать душ, а Дима, намотав полотенце на бедра, отправился на кухню ставить чайник и делать бутерброды.