— У меня есть помощник. Ты мне мешаешь. Забирай этого молокососа и исчезни! Сасаока покраснел до ушей. — Это приказ главы департамента. — Какого департамента? Уголовного или административного? — Можешь считать, что обоих. Глава уголовного департамента не возражал. Высказавший все Сасаока стоял с торжествующим видом. Сики был вне себя от ярости. В то же время он чувствовал ужасную беспомощность. Не смог возразить? Получается, что уголовный департамент не имеет никакого авторитета? И если административный департамент, в руках которого и кадры, и деньги, примет решение ввести принудительные меры, он может бесцеремонно вторгаться даже в допросную комнату, святая святых уголовного отдела? Да пошли вы к черту! Сики плюхнулся на стул, предназначенный для следователя. — Через десять минут я начинаю допрос. Освободите помещение. — Да, я сейчас уйду, но Курита… — Я сказал, освободите! — не дослушав, заорал Сики. У следователя существовал определенный ритуал. Знавший об этом Ямадзаки быстро вышел из комнаты. Сасаока и Курита с удивленными лицами последовали за ним. В комнате снова стало тихо. Сики закрыл глаза. Сделал глубокий вдох. …Отключись… От всего… Он программировал себя, пытаясь выбросить из головы все посторонние мысли и сосредоточиться. …Вот так. Каждое расследование представляет собой книгу. А подозреваемые — герои этой книги. У каждого из них своя история. Однако герои не могут выйти из книги. Только когда мы раскроем ее, они смогут что-то рассказать нам. Иногда они хотят, чтобы мы заплакали. Иногда разжигают в нас ярость. Они всегда хотят что-то сказать. Просят, чтобы мы прочитали их историю. Нам достаточно лишь спокойно перелистывать страницы. Они ждут. Ждут, сгорая от нетерпения. Ведь пока мы не перелистнем страницу, они не могут начать говорить. Сики открыл глаза. Как раньше, у него не получилось. Но, по крайней мере, он смог успокоиться. Что ж, в таком состоянии уже можно начинать. Через обещанные десять минут Ямадзаки и Курита вошли в комнату и сели на свои места. Еще через минуту дверь за спиной Сики открылась. Не поворачивая головы, он ждал. Обойдя стол, перед ним предстал человек в костюме без галстука. Он стоял прямо перед Сики с другой стороны стола спиной к окну. Молодой конвойный снял наручники и веревку[9]; пальцы его чуть заметно дрожали. — Садитесь. Курита вытаращил глаза. Голос Сики был настолько мягким, что, казалось, это другой человек. Ямадзаки же совсем не волновался. Это тот самый «добивающийся признания Сики», которого он знает уже пять лет. Однако внутри у старшего следователя все кипело. Лицо поклонившегося в знак приветствия Кадзи Соитиро было более спокойным и умиротворенным, чем у Сики. Глаза абсолютно ясные. Как у убийцы может быть такой ясный взгляд? Он же убил собственную жену — и такие глаза… Сики посмотрел на часы. — Седьмое декабря, восемь часов двадцать три минуты. Начинаем допрос. Сики, старший следователь по особо важным делам первого отдела расследований главного управления. — Кадзи Соитиро. Очень приятно. Уверенный, четкий голос. Сообщая о праве не отвечать на вопросы, прирожденный следователь Сики почувствовал разгоравшееся в нем волнение. Какую же историю он начнет сейчас читать? Но времени мало. И всего лишь одну секунду он сожалел о том, что из-за этого придется начать читать с последней главы. 4 Звук пишущей ручки. Это Ямадзаки. И другой звук. Курита тоже начал писать? Сики положил руки на стол, переплел пальцы. — Инспектор Кадзи. Он назвал его имя с указанием должности из чистого сострадания. Как раз сейчас в главном управлении проходит заседание дисциплинарного комитета, на котором будет принято решение об отстранении Кадзи Соитиро от исполняемых обязанностей. Причина такой спешки — в желании объявить на пресс-конференции, что он является бывшим полицейским. С другой стороны, то, что Сики обратился к Кадзи, указав должность, тяжело отозвалось в его душе. Хотя он испытывал неприятные чувства оттого, что ему придется допрашивать сослуживца, нужно признать это: как бы то ни было, он его коллега. И неважно, общались они или нет. Но для начала нужно сообщить ему о том, что сейчас происходит. — Из-за того, что вы совершили, в полицейском управлении неспокойно. — Да… — Кадзи глубоко склонил голову. — Мне ужасно жаль, что я доставил всем столько беспокойства. Сики кивнул. — Поскольку преступление совершено сотрудником полиции, нужно продумать тактику общения со СМИ. В связи с этим, хотя с точки зрения процедуры допроса это и беспрецедентный случай, придется начать с вопроса о сути происшествия. Конечно, хорошо, что можно не задавать вопросы о месте рождения, послужном списке, судимости, биографии и других подобных вещах, предусмотренных процедурой допроса. При приеме на работу в полицию на человека собирают полное досье. Сики взглянул на лежащие перед ним документы. Кадзи Кэйко. 51 год. — Так почему вы убили свою жену Кадзи Кэйко? Кадзи выпрямился и, немного помолчав, произнес: — Потому что… мне было ее жаль. — Я слышал, что ваша жена была больна. Кадзи чуть заметно кивнул. — У Кэйко была диагностирована болезнь Альцгеймера? — Сики чувствовал сильное волнение. — Примерно два года назад появились симптомы… Частые головные боли, головокружения. Она пила лекарства, которые можно было купить в аптеке без рецепта. Но улучшения не было — скорее наоборот, становилось хуже, — поэтому где-то в апреле я насильно отвез ее в больницу. О результатах обследования Кэйко не сообщили, но, похоже, она что-то почувствовала. Стала изучать книги по медицине и постоянно спрашивала, не Альцгеймер ли у нее… По словам Кадзи, болезнь прогрессировала поразительно быстро. Жена часто путала числа и дни недели. Иногда, глядя на часы, не могла понять, который час. Стала очень забывчивой, забывала даже про важные дела. Начала писать напоминания, но забывала о том, что писала их. Потом, когда спохватывалась, очень переживала. Появилось чувство страха — сколько еще она сможет осознавать себя человеком… — Примерно летом она убедилась в том, что больна. Стала говорить, что хочет умереть. Я подбадривал ее. Говорил: «Если умрешь, что я буду делать? Если ты умрешь, кто будет приносить на могилу Тосии цветы?» Сики бросил взгляд в лежащее перед ним дело. Кадзи Тосия. Умер семь лет назад от острого лейкоза костного мозга. В возрасте 13 лет. — Может быть, напротив, не стоило так говорить… Это произошло три дня назад. Кадзи подошел к событиям дня, когда было совершено преступление. — Четвертого декабря, верно? — Да, в годовщину смерти Тосии. Он убил жену в годовщину смерти единственного сына… Сики сдавило грудь. — Днем мы ходили на кладбище. Кэйко убралась на могиле, тщательно вымыла могильную плиту, затем долго стояла, соединив ладони[10]. Если б он был жив, отмечали бы совершеннолетие[11]. Со слезами в глазах она говорила, как бы ей хотелось сфотографировать его на церемонии. Однако… Кадзи замолчал. Взгляд его стал рассеянным. В этот момент он, несомненно, представлял то, что случилось позже. Сики молча ждал. Пересохшие губы Кадзи зашевелились. — Вечером Кэйко заволновалась. Говорила, что мы не ходим на могилу. Я убеждал ее, что мы ходили туда много раз, но все было бесполезно. Она не помнила. И впала в полубезумное состояние. Сокрушалась, что даже забыла про день смерти Тосии. Кричала, что не мать, что уже не человек, что хочет умереть… Размахивала руками, топала ногами, каталась по полу, натыкалась на предметы, бросала вещи… Я отчаянно пытался остановить ее, но Кэйко рыдала и непрерывно умоляла убить ее. Кричала, что хочет умереть, пока еще помнит Тосию, пока еще не забыла, что она его мать… Она прикладывала мои руки к своей шее и умоляла, умоляла…