Он зашагал дальше, и Глафира снова устремилась вслед за ним, словно это было само собой разумеющимся – выполнять его распоряжения. – Я заскочила в беседку по дороге из флигеля. Мы с Павлом и его женой нашли рукопись Цветаевой. Поиски заняли у нас какое-то время, потом мы еще вместе ее разглядывали и искали в интернете информацию, сколько она может стоить. Пожалуй, мы провели во флигеле около получаса, и за это время начался очень сильный дождь. Когда я вышла на улицу, то он лил стеной, но я все равно решила, что добегу до дома, а на полдороге поняла, что переоценила свои силы, и нырнула в беседку. – Ты была одна? – Да, Павел и Марианна остались во флигеле, они еще хотели что-то разобрать. Ну, как основные наследники. – Понятно, воронье слетелось. Резанову очень нужны деньги на бизнес, проявлять стеснительность в поисках он не будет. На вешалке у входной двери висело несколько дождевиков. Глеб сорвал один, укутал Глафиру с головы до ног, даже капюшон на голову натянул. Во второй такой же дождевик облачился сам. На мгновение ее захлестнула волна благодарности за проявленную заботу. Мелочь, а все равно приятно. И очень характерно. Дождевики были пластиковые, дешевенькие, но рядом висел один брезентовый, темный от воды. Глафира вздрогнула, потому что именно в таком был человек, топивший ее в ванне. Получается, он все еще был здесь? В доме? Она тронула Глеба за рукав, кивком головы указав на дождевик. – Вижу, но это позже. Рассказывай дальше. Он толкнул дверь, и они вышли под дождь, который, правда, стал чуть меньше. По крайней мере, просвет теперь был, и в нем вдалеке была заметна беседка и толпа людей рядом с ней. – Все затоптали, – сквозь зубы процедил Глеб. – Меня Воронов пришибет, когда приедет. Дальше. Светлана была не одна, а с Осипом. Это я помню. – Да, там был Осип, и мне показалось, что они что-то обсуждали, но, когда я вбежала, оба оборвали разговор, как будто он не предназначался для моих ушей. И еще мне показалось, что Светлана была то ли напугана, то ли встревожена. По крайней мере, происходящее ей не нравилось. Она спросила, сильно ли я промокла, а я в ответ рассказала про Цветаеву и наши изыскания с Резановыми. Потом Осип ушел, и мы остались вдвоем. За разговором они приблизились к беседке настолько, что теперь их было слышно тем, кто у нее собрался. – Так, стоп. Остальное потом. У беседки стоял Осип, обнимающий рыдающую Клавдию, над головой которой он держал раскрытый зонт. Рядом с непокрытой головой стоял Кирилл Резанов, лицо у него было потерянное. Он все время озирался, словно кого-то искал. Увидев Глеба и Глафиру, лицо которой скрывал капюшон, он дернулся было в их сторону, но тут же остановился. Видимо, думал, что с отцом пришла Тася, но, разглядев, разочаровался. Кажется, эти двое явно симпатизировали друг другу. На пороге беседки, но все-таки под крышей, прижавшись друг к другу, стояли Павел и Марианна. Она тоже плакала, приложив ладони к щекам и неотрывно глядя на мужа. Бледный насупленный Павел тяжело вздыхал, стараясь не смотреть куда-то вниз и чуть вбок. Именно там, рядом с креслом, на котором она до этого сидела, скрючившись лежала на полу Светлана. Глафира подошла поближе и заглянула внутрь, но тут же отвернулась. Все съеденное за завтраком настойчиво попыталось вырваться наружу. Мелькнула мысль, что Глеб был неправ, когда сказал, что Светлану ударили ножом. Нет, ей перерезали горло, и кровавая рана была хорошо видна. Рядом алела огромная лужа крови, гораздо больше той, что разлили у Глафиры в комнате. Отчего-то она сразу поняла, что именно эта кровь и вдохновила убийцу на то, чтобы устроить в ее комнате дьявольскую имитацию такой же лужи, и передернулась. Дьявол, а не человек, кто бы он ни был. – Выйдите все! – с непререкаемой интонацией сказал Ермолаев. – Вы тут и так все затоптали. Полиция не одобрит. – Вы вызвали, да? – дрожащим голосом спросила Клавдия. – Вызвал, – проинформировал Глеб. – Павел, Марианна, вы меня слышите? – Дождь идет, – сказал Резанов неуверенно. – Во-первых, у вас в руках зонт, а во-вторых, не сахарные, не растаете. Держите, вот, для вашей супруги. Он стащил с себя дождевик и протянул его Павлу. Тот машинально взял, накинул на плечи жены, обняв, свел ее по ступенькам вниз. Она шла, автоматически передвигая ноги, как кукла. – Елка, где Елка? – воскликнула вдруг Марианна и начала оглядываться как безумная. – В библиотеке, у нее там онлайн-урок китайского, – успокоил ее Кирилл. – Когда Клавдия прибежала в дом с сообщением, что Светлану убили, я как раз был в библиотеке, зашел за нужной мне книгой. Услышал шум, вышел в кухню, а Еленка осталась. Вы не волнуйтесь, она была в наушниках, думаю, что до сих пор не знает, что случилось. – Мы должны ей сказать, – Павел снова обнял жену за плечи и увлек за собой. – Марьяша, пойдем, дорогая, промокнешь и простудишься. Пойдем, надо подготовить Елку. В ее возрасте все такие впечатлительные. – Простите, Глеб, а где ваша дочь? – спросил Кирилл. – Наверное, ей тоже нужно сказать. – В своей комнате. Я запретил ей выходить без моего разрешения. Так что она вам не откроет. – И вы уверены, что она не ослушается? – Уверен, – коротко сказал Ермолаев. – Но вы можете попробовать, конечно. Резановы, все трое, двинулись в сторону дома. Осип и Клавдия продолжали неподвижно стоять под дождем. Глеб зашел внутрь беседки, не подходя близко к телу Светланы, присел на корточки, словно что-то разглядывая, тихо присвистнул. – Что? – спросила Глафира. Смотреть внутрь она по-прежнему не могла, но мельчайшие перемены во всем, что было связано с Ермолаевым, подмечала. – Тобольцева попыталась оставить нам послание. – Какое послание? – Она начала писать своей кровью какое-то слово, – безучастно сказал до этого молчавший, как каменное изваяние, Осип. – Какое слово? – шепотом спросила Глафира, у которой, кажется, встали дыбом волосы. Она представила, как умирающая Светлана макает палец в собственную кровь и что-то пишет, и твердо приказала себе не сметь падать в обморок. – Не знаю какое, она смогла написать только две буквы. Н и И. – Или Н и А, – сообщил Глеб, выходя из беседки, – у нее рука соскочила, поэтому не очень понятно. Свой плащ он отдал Марианне, поэтому голые плечи, и грудь с теряющейся в густых волосах пулей, а он до сих пор был без футболки, которую получасом ранее отдал Глафире, тут же оказались покрыты каплями воды, струйками стекающей по мощному торсу. Осознавая всю неуместность подобной реакции, Глафира судорожно сглотнула, но тут же заставила себя сосредоточиться. Н и И – Николай, Никита, Нина и еще целая куча имен, которые ей ни о чем не говорят. Н и А – Наталья? Валериной жены, к слову, нигде не было видно. Казалось странным, что поднятый шум и суматоха не заставили ее выйти и поинтересоваться, что случилось. – Никого внутрь не пускайте, – распорядился Глеб. – Я сейчас оденусь и вернусь. Будем вместе полицию ждать. Понятно? Осип кивнул, словно этот человек и впрямь мог отдавать ему указания. – Клавдия, время обеденное. Людей надо покормить, пока у нас тут голодные обмороки не начались. Полиция приедет минут через сорок, нас ждут долгие разговоры, причем, как вы понимаете, опять не очень приятные. Займитесь делом, пожалуйста. Пошли, – последнее предназначалось Глафире, и она опять послушно засеменила за Ермолаевым, признавая его право командовать. Клавдия, как она видела, тоже отмерла и двинулась в сторону дома, вытирая красное лицо руками. В молчании они дошли до особняка и поднялись на второй этаж. Ермолаев остановился перед дверью Таисии, где на полу сидел Кирилл Резанов. Сидел и разговаривал с девушкой через дверь. – Что, не открывает? – насмешливо спросил Глеб. – Нет. Вы были правы. – Я всегда прав. Ты привыкай, парень, – посоветовал Ермолаев и стукнул в дверь каким-то особым, явно условным стуком. – Тайка, это я. Тут же послышался звук поворачиваемого ключа, и на пороге появилась Тася. Глаза ее горели от возбуждения. – Папка, ты совершенно невозможен. Запер меня тут, как под домашний арест посадил, а в поместье такие дела творятся. Мне же интересно. Хорошо Кирилл рассказал, а то бы я так и маялась в неизвестности. – Кирилл, вы сейчас идите, – велел Глеб, проходя к дочери в комнату и втягивая за собой Глафиру. – Мне нужно поговорить с этой прекрасной дамой, – он кивнул в ее сторону, – и сделать это я намереваюсь здесь, потому что только здесь могу быть за них обеих спокоен. Там Клавдия обед накрывает, так что подкрепитесь пока. Резанов-младший не успел ответить, потому что Ермолаев быстро захлопнул дверь перед его носом и повернул ключ. – Так, Тайка, все вопросы потом. Времени мало. Пока я просто информирую тебя, что кто-то убил Светлану Тобольцеву, перерезав ей горло в беседке, – с дочерью он не был так щепетилен, как с Глафирой, – а потом напал на Глафиру в ее комнате и попытался ее утопить. – Что-о-о-о? – Тая! Некогда! Скоро приедет полиция, и мне надо успеть хотя бы приблизительно понять, что случилось, потому что раздвоиться и находиться одновременно в нескольких местах я не могу, а Глаше угрожает опасность. Девушка кивнула в знак того, что поняла. – Итак, Глаша случайно стала носителем какой-то опасной для убийцы тайны. И нам надо понять какой. Рассказывай дальше, – повернулся он к Глафире, – ты остановилась на том, что Осип ушел из беседки. Ты точно больше, кроме него, никого не видела? – Нет, дождь лил стеной. Можно было в двух шагах стоять, слышать наш разговор и оставаться невидимым. – О чем вы потом говорили? – Об Игоре и Лизе, подростках, которые попали на камеру, установленную в бакене. Мне показалось, что Светлана в какой-то момент решила, что они могли видеть убийцу, и ее это напугало. Мне кажется, что она могла знать, чьих это рук дело. Или хотя бы догадываться. Потом она успокоилась, решив, что подростки ничего не видели, и стала язвить, что из-за смерти Резановой накрылся мой контракт на написание книги. Она как будто радовалась этому обстоятельству. – Возможно. Тобольцева относилась к числу людей, которых радует муха в чужом супе. Вот только к убийству и нападению на тебя это вряд ли имеет отношение. Хотя с книгой что-то нечисто. – Что может быть нечисто с ненаписанной книгой? – возразила Глафира. – Потом я сказала, что мне жалко, что я ее не напишу, потому что, похоже, у Инессы Леонардовны была очень интересная жизнь, и именно в ее прошлом стоит искать корни случившегося преступления. – Во-о-от, это уже теплее, – воскликнул Глеб. – Светлана рассердилась, что я подслушиваю чужие разговоры, так что в том, что я сказала, действительно, крылось что-то важное. Хотя нет, рассердилась она не в этот момент, а позже, когда я спросила про Мурзика. – Про какого Мурзика? – воскликнула Тася. Глеб тоже выглядел озадаченным. – Послушай, – сказал он сердито, и Глафира тут же расстроилась, что дала повод на себя рассердиться, – мы так не договаривались. Ты должна рассказывать максимально близко к тому, как все было. Ничего не выпускать и не скрывать. – Я ничего и не скрываю, – Глафира прижала руки к груди. – В первый же день, как все приехали, я случайно услышала через окно, как Светлана разговаривает с каким-то человеком. С кем-то, кого она называла Мурзиком. – Ты догадываешься, кто это был? Глафира покачала головой. – Нет, она говорила громко, а тот человек очень тихо. Я даже не знаю, мужчина это был или женщина. Я закрыла окно, потому что мне было неудобно подслушивать. Потом, уже после убийства Инессы Леонардовны я, тоже случайно, слышала другой телефонный разговор, в котором Светлана говорила, что-то вроде «с Мурзиком что-то не так». – И с кем она разговаривала, ты тоже не в курсе?