Герцог вспомнил недавнее перемещение к пиратскому острову и истерично хихикнул. Похоже, у Гиза устойчивая тяга на привязку порталов ко всевозможным водным ориентирам, вроде так это у магов называется? – Оно там! – шёпот раздался почти рядом, и Дорд плотнее вжался в стену. Задел рукой выступ, что-то стукнулось о камень, и в мозгу вспыхнуло воспоминание: поверни камень! Интересно, а если попробовать? Браслет крутнулся с небольшим усилием, словно и не болтался до этого свободно на запястье, и в полутёмном гроте, подсвеченном лишь проникающим от входа солнцем, стало ещё темнее. Выступы и поверхность воды подёрнулись знакомым туманом, и в сердце вспыхнула надежда – получилось! Не переживая больше за то, что его услышат, герцог осторожно прокрался к выходу и обнаружил возле специально не стриженных зарослей самшита двоих встревоженных стражников, опасливо заглядывающих внутрь. Ну и почему они, интересно, бродят по этому саду? Если должны ходить по окружающим монастырь стенам или сидеть в сторожевых башенках? Один из стражников опасливо сделал несколько шагов, пройдя почти рядом с герцогом, оглядел овальную пещерку и уже смелее сообщил: – А тут никого и нет! – Дурак, смотри, следы! Мокрый след тянулся от источника к ногам Дорда, и он первым сообразил, что сейчас его разоблачат. Толкнул стоящего к нему боком стражника в воду и ринулся на того, который остался у входа. Пара заученных ударов под дых и по шее, и парень свалился в густое переплетение ветвей самшита. До дома Дорд добежал за считаные минуты, ещё в детстве, играя тут с Райтом, они обнаружили, что все дорожки специально так закручены вокруг кустов, беседок и клумб, чтобы можно было гулять часами. А на самом деле сад не так и велик, и от лестницы, ведущей к пляжу, до чёрного входа, которым пользуются слуги и любопытные мальчишки, можно очень быстро добраться напрямик. Если точно знать, в каком месте нырнуть в кусты, а где перепрыгнуть через клумбу. Возле пышных зарослей сирени, почти загораживающих дверь, к которой он стремился, герцог стянул сапоги, вылил из них воду и, немного подумав, забросил в кусты. Пусть сохнут, надевать на ноги мокрую обувь, когда вокруг так тепло и солнечно, – просто противно. Несколько шагов по вечнозелёной жестковатой травке – и знакомое крылечко радушно прикоснулось к стопам добела промытыми деревянными ступенями. Некоторое время он стоял, пытаясь сообразить, как объяснит деду своё появление, потом заметил, что с одежды натекли предательские лужицы, торопливо растёр их ногой и решительно рванул дверь. Она никогда не запиралась раньше, Гася, старшая кухарка деда, постоянно жившая в доме вместе с мужем, любила, сидя на этом крылечке, перебирать фасоль и чистить овощи. Её муж служил деду камердинером и дополнительно исполнял обязанности мажордома, а остальные слуги приходили днём из расположенного за стеной семейного монастыря. Вернее, весь этот остров принадлежал монастырю, кроме небольшого участка, где дед лет пятьдесят назад выстроил себе просторный и удобный дом, называвшийся летним дворцом. Дверь оказалась традиционно не заперта, и Дорд легко проскользнул в просторный коридор, ведущий к кухне, столовой и задней лестнице. Осторожно, стараясь не шлёпать босыми ногами, герцог прокрался мимо распахнутой на кухню двери, вдохнул запах горячих булочек и сбежавшего молока и метнулся к лестнице. Поскольку дед не изменял себе ни в чём, его комнаты и спальни для членов семьи находились на самом верхнем, третьем, этаже. Герцог допрыгал почти до площадки второго этажа, когда донёсшиеся снизу звуки заставили его резко замереть с занесённой над следующей ступенькой ногой и пошатнуться. Нет, не может быть. Показалось. Мало ли женщин поют эту песню… Но откуда тут вообще женщины?! Дед, хотя и выглядел ещё очень привлекательно, даже слышать не хотел ни о каких женщинах. В их роду все мужчины однолюбы. Герцог решительно развернулся и пошёл вниз. Коридор закончился дверью в небольшой приёмный зал, и стоило её открыть, звуки пения стали слышнее. А голос… Дорданд на несколько мгновений прислонился к стене и зажмурился, пережидая резанувшую душу боль. …солнце ясное встаёт… Спать малышке не даёт… Несколько шагов, потребовавшихся, чтобы пересечь зал, он сделал как в бреду, шагнул под арку, отделяющую зал от кабинета, и снова замер. Не осталось ни малейшего сомнения, ни крошечной надежды на ошибку. Эту женскую фигуру он узнал бы и со спины, и издали, и в многотысячной толпе. А сейчас она сидела вполоборота, и он прекрасно разглядел и знакомый до мельчайших чёрточек профиль, и свисавшую на лоб лёгкую прядку, всегда выбивавшуюся у неё из причёски. Боль стала просто нестерпимой. Но теперь к ней примешивалась и жгучая обида – за что? За какую провинность они так жестоко поступили с ним?! И с Райтом?! Зачем разыграли эту комедию?! И даже… если так было нужно, почему не предупредили, не намекнули хотя бы словечком?! Неужели бы он не понял, не поверил? И не сумел сыграть так, как нужно? Зачем было обрекать его на эту невыносимую боль, на многодневные метанья с амулетом по самым глухим топям и непроходимым трясинам? И неужели же они считали, будто больше никогда с ним не встретятся? И в таком случае, с какими лицами собирались смотреть ему в глаза, какие лживые оправдания приготовили?! И неужели надеялись, что он всему поверит?! Нет. Прочь. Немедленно прочь отсюда. Из монастыря ходит на материк какое-то судёнышко, добраться до него, залечь среди груза… Через пару дней он будет в порту, свободный и независимый от всех этикетов и условностей. И от всякой любви. Да её вообще нет. Просто тяга одинокого сердца к теплу и пониманию. А Райт… ну к нему можно будет сходить… проведать… но позже. И только. Отныне он одинокий волк, и никто ему не указ. Дорд решительно развернулся и шагнул в дверной проем, но в последний момент вдруг заколебался, поражённый внезапной догадкой. С сомнением оглянулся проверить… Наполненный болью и пронзительной тоской родной голос прозвучал в унисон его собственной горечи и отчаянью, потянул к себе, рождая сомнения и надежду. – Сыночек… – она уже стояла перед одним из висевших на стене портретов, ласково проводя тонкими пальцами по краю тяжёлой рамы, – как ты там? Волна нежности и раскаяния вмиг смыла все обвинения и злость, поменяла местами чувства и толкнула вперёд. В один миг Дорд оказался рядом, положил руки на плечи, тихо выдохнул: – Мама… – Вот… уже галлюцинации начались… – скосив глаза, жалобно пожаловалась она портрету сына, – а что дальше будет? – Всё будет хорошо, только в обморок не падай, ладно? – С тех пор, как считал себя взрослым, Дорданд всегда разговаривал с ней слегка покровительственно, и мать принимала это как должное. – Может, мне лучше сесть, – засомневалась миледи, – что-то голова кружится… и голоса слышатся… – Отличная идея, – герцог подвёл её к креслу и бережно усадил, – но это никакая не галлюцинация, а амулет невидимости, мне Гиз дал. Я его сейчас сниму, а ты постарайся не пугаться, ладно? – Дорд?! – Её рука метнулась вперёд и вверх, наткнулась на плечо, скользнула вниз, вернулась к подбородку… неверяще поднялась по щеке к волосам, нащупала на затылке шрам, про который не знал даже отец, и герцогиня схватилась второй рукой за лицо, стараясь сдержать крик. – Мама, ну мама! Я живой и невредимый, не нужно так переживать… мама! – А ты можешь… снять этот амулет? – Она ещё не верила, волновалась и сомневалась. – Могу, только ты не пугайся, ладно? Я мокрый и без сапог… у Гиза странные шутки, портал вывел меня в грот. Ну в тот, где мы с Райтом краску рассыпали. – О боги, Дорд! – Лаурина уже смеялась и плакала. – Да разве же это имеет значение! – Раньше имело, – чуть ворчливо сообщил он, поворачивая браслет, – дед обязательно сказал бы: неподобающий принцу вид! – А как они там?! – Герцогиня замерла, вглядываясь в проявляющееся лицо сына, и, видя его непонимание, уточнила: – Ран и дедушка? – Там?! Они?! – Дорд изумлённо уставился на мать, и в этот момент до него начало доходить. – А! Не переживай, там всё в порядке… а они под личиной… даже я не узнал. – Ты и не должен был узнать… – Вокруг её рта прорезались непривычно глубокие, скорбные складки. – Враги очень опасны… и безжалостны… Ох! Ты же, наверное, кушать хочешь? Я сейчас… – Потерплю… сначала ты мне всё расскажешь… – Дорд уселся на пол у ног матери, намереваясь узнать правду немедленно, и только теперь вспомнил ту мысль, которая вернула его назад. – Мам… а какую это песню ты тут пела? – Колыбельную… – неожиданно растерялась мать и, безошибочно угадав его порыв, крепко вцепилась худыми пальцами в плечи сына, – подожди, я объясню… это не то, о чём ты подумал… – Можно, я посмотрю? – Дорд глаз не сводил с накрытой лёгким покрывалом переносной колыбели, стоящей у окна. – Да, конечно… Это Мэлодис, твоя сестрёнка… – Её светлость метнулась с кресла, бережно приподняла пальцами край кисейной накидки, открывая взгляду Дорда раскинувшую ручки спящую малышку. – Сынок… не обижайся, так получилось… я так жалею… нужно было раньше с тобою поговорить. Ран всегда хотел, чтобы у нас было несколько детей… но моё здоровье не позволяло. Да и враги не оставляли отца в покое… Он раскопал какую-то очень скверную интригу и стал им опасен. Когда покушения стали повторяться всё чаще, Рану с дедом пришлось придумать план… как одурачить врагов. Расследование нужно было довести до конца. И тут обнаружилось… что я жду ребёнка. Подготовленный план пришлось срочно менять, дед Теорид нас сразу забрал… и сделал всё, чтобы убедить всех в нашей гибели… Но не позволил нам ничего говорить тебе. Враги могли в любой момент подвергнуть тебя проверке сознания. А появление твоей сестрички ничего не меняет… я люблю тебя ничуть не меньше, чем прежде… и Райта тоже. А где он? – Там остался, он теперь маг… правда, пока слабый, но врагов здорово разоружать наловчился… а сколько ей лет?