Я подавляю стон. Неужели кто-нибудь другой не может справиться с этим одну чертову ночь? Я как раз собираюсь сказать именно это, когда Росси продолжает, и от слов, которые слетают с его губ, у меня по спине пробегает холодок. — У них София. ЛУКА В доках пахнет рыбой и мусором. Я шагаю по причалу к складу, чувствуя, как напрягаюсь, приближаясь к нему. Я чувствую перемены в себе, в человеке, которым я становлюсь, когда требуется выполнить эту часть работы. Я не получаю удовольствия от пыток, но Братва отняла у меня слишком много, чтобы с моей стороны могли быть какие-то настоящие колебания. Я видел тело моего отца перед похоронами. Это должен был быть закрытый гроб для всех остальных. Вот насколько ужасны были вещи, которые они с ним делали. Сегодня вечером мне все давалось ни капельки не сложно. Все, что для этого потребовалось, это эти три слова: у них София. Меня не так уж сильно волнует сама девушка. Я не видел ее с тех пор, как ей было двенадцать. Но мой отец умер, мстя за нее. Он дал клятву, и будь я проклят, если позволю этим гребаным русским устроить смерть моего отца, и отца Софии напрасно. Жениться на Софии Ферретти, это последнее, что я хочу сделать. Но я еще ни разу не нарушал обещаний и не собираюсь начинать сейчас. Внутри склада на стуле сидит мужчина со связанными за спиной руками. Его рот уже окровавлен, глаза опухли и чернеют, и я вижу Росси, стоящего там с несколькими его людьми, окружившими кресло. У мужчины смирившееся выражение лица, как будто он уже знает, чем все это закончится. Он знает, что не выйдет отсюда живым. То, что он говорит или не говорит, зависит от того, сколько боли лежит между настоящим моментом и этим концом. — Лука. — Голос Росси сух и невозмутим. — Рад тебя видеть. — Я добрался сюда так быстро, как только мог. Кто это? Один из людей Росси сплевывает на пол. — Его зовут Лео. Он один из псов Братвы. Но мы уже знали это. — Мы больше ничего от него не добились, — мрачно говорит Росси. — Несмотря на работу, которую мои люди проделали с его лицом. Поскольку это так лично для тебя, Лука, я подумал, что, возможно, здесь могло бы пригодиться твое мастерство. Я хмурюсь, направляясь к стулу. У мужчины отчетливо русские черты лица, его седеющие светлые волосы стали жесткими от засохшего пота и крови у линии роста волос. Он поднимает голову, когда я подхожу к нему, на его лице явно написано отвращение. — Итак, Лео, это правда? — Я сажусь на корточки перед ним. — Ты из Братвы? Ты подчиняешься Виктору Андрееву? — Пошел нахуй, — говорит он своим голосом с сильным акцентом, сплевывая на землю. — И твои дети тоже. Удар наносится прежде, чем он успевает это увидеть, мой кулак соприкасается с его щекой с тошнотворным стуком и звуком ломающихся зубов. Из уголка его рта сочится кровь, он прикусил язык. — У меня нет детей, — хладнокровно говорю я. — Но я могу быть уверен, что и у тебя их никогда не будет, если ты не будешь говорить. — Ты собираешься убить меня. Так что поторопись и сделай это. Я не скажу ни слова. — Он выплевывает еще один глоток крови. — Может быть, и нет, — говорю я непринужденно. — Может быть, я отрежу тебе яйца и отрежу несколько пальцев, а затем позволю тебе вернуться к своему хозяину, как кастрированному коту. Может быть, я позволяю тебе жить такой жизнью, вместо того чтобы милосердно убить тебя. Ты не заслуживаешь доброй смерти, Лео. Но ты можешь ее заслужить. Краем глаза я вижу мрачную, удовлетворенную улыбку Росси. Он позвал меня сюда не просто так, я лучший в этой игре. Даже лучше, чем он, и он это знает, потому что получает слишком много удовольствия от пыток. Он не знает, когда остановиться, но я умею останавливаться. Я делаю ровно столько, чтобы заставить их говорить, и как только они понимают это, то выкладывают все, что знают, от секретов босса до рецепта бабушкиного печенья. Этот парень собирается сделать то же самое. Он просто еще не знает этого. Тридцать минут спустя мужчина рыдает. У него разбита губа, два зуба на бетоне, и один из его ногтей торчит рядом с ними. И я все еще стою перед ним, невозмутимый и собранный, даже несмотря на его кровь и плевки на моей рубашке и куртке, с плоскогубцами в руках. — Мне все еще продолжать? — Спрашиваю я его, ухмыляясь. — Может ты хотел бы потерять еще один ноготь? Может быть, кончик пальца ноги. Я также не забыл об угрозе твоим яйцам. Мужчина насмехается надо мной. — Вы, итальянцы, думаете, что вы такие неприкасаемые. Ты думаешь, что держишь этот город в железном кулаке. Но ты не можешь удерживать это вечно. Мы идем за вами, за вашими женами, за вашими сыновьями и дочерями, за всей вашей пропитанной кровью семьей. — На твоих руках столько же крови. — Я щелкаю плоскогубцами, но, к чести мужчины, он не дрогнул. На его лице в крови видны следы слез, но выражение лица по-прежнему вызывающее. — Вы годами пытаетесь захватить власть, но у вас не получается. Этот город — наш. Вам повезло, что у вас есть территория, которую мы вам позволяем. Я наклоняюсь, закрепляя плоскогубцы на большом пальце большого пальца мужчины. Когда он снова ничего не говорит, я дергаю. Крик эхом разносится по складу. Когда мужчина снова может дышать, он пристально смотрит на меня. — Мы ближе, чем вы думаете. Мы проникаем в ваш верхний эшелон, а вы даже не знаете об этом. И вы ни черта не узнаете, пока не станет слишком поздно. Я снова щелкаю плоскогубцами, и он вздрагивает. — Что ты хочешь этим сказать? Росси прочищает горло, и я перефразирую, возвращаясь к первому вопросу, который я задал. — Где София Ферретти? — Спрашиваю я. — Это имя мне ничего не говорит. Я издаю многострадальный вздох и снова присаживаюсь на корточки, так что мои глаза оказываются на одном уровне с Лео. От него воняет мочой, неудивительно, после того, через что он прошел сегодня вечером. — Видишь ли, Лео, вот откуда я знаю, что ты морочишь мне голову. Потому что каждый член Братвы, от Виктора до твоей последней дворняги, знает, кто такая София Ферретти. Теперь она пропала, и все, что мне нужно знать от тебя, это где она находится. И если я еще не убедил тебя в том, что не остановлюсь ни перед чем, чтобы выяснить, возможно, это поможет. Схватив его запястье одной рукой, я беру палец, на котором теперь не хватает ногтя, и дергаю его назад. К тому времени, как Лео перестает кричать, он снова обмочился. Я морщу нос от отвращения. — Мне нужно сломать еще один? — Я не знаю, кто… Тыльная сторона моей ладони сильно опускается на одно из его яичек. — Я устал слышать, как ты кричишь, Лео, — говорю я громко, перекрикивая шум. — Но от чего я больше всего устал, так это от того, что мне лгут. Есть много кусочков, которые я могу оторвать от тебя и при этом оставлять тебя достаточно живым, чтобы рассказать нам, где София. Избавь себя от лишней боли и скажи мне сейчас. Потому что я обещаю тебе, я не позволю тебе умереть, пока ты этого не сделаешь. Когда плоскогубцы цепляются за другой палец, он начинает плакать. — Я скажу тебе! — Кричит он. — Пожалуйста, просто не надо. Только не еще один, пожалуйста… Я встаю, бросая плоскогубцы на ближайший стол. — Хорошо. Следующим я собирался перейти к твоим зубам. Лео вздрагивает. — Я дам тебе адрес. Они держат ее в принадлежащем им отеле с другими девушками, теми, кто… — Мы знаем все о бизнесе Виктора, Лео. Мы здесь сегодня не для этого. — Я киваю мужчине, стоящему рядом с Росси, моя челюсть напряжена. — Узнай адрес, заткни ему рот кляпом и свяжи его. Он идет с нами на случай, если он все еще лжет и нам придется срезать еще несколько ногтей, чтобы докопаться до правды. Я разворачиваюсь на каблуках, выходя на прохладный ночной воздух. Я вдыхаю, и даже вонь доков предпочтительнее близости к потеющему, истекающему кровью, писающему мужчине на складе. Позади меня раздаются шаги Дона Росси, и я оборачиваюсь. — Ну? Выражение его лица не читаемо. — Если она в том гостиничном номере и все еще жива, ты знаешь, что это значит. — Я выполню свой долг. — Ты уверен в этом? Знаешь, всегда есть выход. Тебе не обязательно жениться на этой девушке. Я думаю об альтернативе. Росси не оставит ее в живых, чтобы русские снова попытались использовать ее в качестве рычага давления. Если я откажусь жениться на ней, София станет не более чем обузой, от который нужно будет избавиться. Я очень хорошо знаю Дона Росси, он не дрогнет при этом. Я все, что стоит между ней и двумя одинаково ужасными выборами: быть проданной русскими или убитой человеком, который когда-то нанял ее отца. Самое последнее, чего я хочу, это жена. Но я не буду нести ответственность за нарушение обещания моего отца. Плотно сжав губы, я мотаю головой в сторону "таун кара", где связанного Лео с кляпом во рту запихивают на заднее сиденье. В машине прямо перед ним скапливается группа вооруженных до зубов солдат, готовых взять штурмом отель, в котором удерживается София. — Поехали, — натянуто говорю я, не глядя на Росси, направляясь к машине. Теперь ее жизнь в моих руках. И я точно знаю, что планирую с этим делать. СОФИЯ Я просыпаюсь в постели. Первая мысль, которая приходит мне в голову, когда я открываю глаза, это то, что я чувствую себя более комфортно, чем можно было ожидать. Подушки и пуховое одеяло на ощупь мягкие, а в комнате пахнет лавандой. Мое тело, надо сказать, болит на протяжении каждого дюйма. Я пытаюсь сесть, откидываясь на подушки, и именно тогда я полностью прихожу в себя, когда понимаю, что мои руки связаны над головой, привязаны к изголовью кровати. Боже мой. О, мой гребаный бог, меня похитили… Я кричу, звук наполняет комнату, когда я кричу во всю мощь своих легких, извиваясь так и этак, пытаясь ослабить путы на моих руках. Поворачиваясь направо, я вижу мужчину, сидящего в кресле с подголовником у окна, его лицо слегка забавляется, когда он наблюдает за моей борьбой. — В этом нет смысла, — говорит он с сильным акцентом, когда я на мгновение перестаю кричать, задыхаясь от шока. — Ты можешь кричать сколько угодно. Виктор владеет этим отелем и всеми, кто в нем находится. Все, чего ты добьешься, крича, это испортишь то, что, я уверен, является прекрасным голосом. И тогда твоя продажная цена будет намного ниже. Тебе это не понравится. Цена продажи? Мое сердце колотится в груди так сильно, что причиняет боль. Я осматриваю себя, страх пробегает по позвоночнику и превращает мою кровь в лед, но я все еще одета. Мужчина ухмыляется. — Никто тебя не трогал, малютка. Ты слишком ценна для этого. В его голосе слышится нотка разочарования, и это вызывает у меня еще одну дрожь. — Что вы имеете в виду, цена продажи? Кто меня продает? Куда?