– Реконструкция окончена! – объявил я. – Шершнева, – позвал следователь, – подойдите ко мне. – Почему ее смерть не поможет Паше? – не сдвинулась с места Валентина. – За что его теперь судить, если Луизы нет, она умерла? – Преступление, совершенное Волковым, было окончено в момент причинения телесных повреждений Каретиной, – объяснил я. – Жива Луиза или нет – для суда над Волковым это не имеет никакого значения. Шершнева опустилась на пол и завыла, как по покойнику: душераздирающе жалобно, тонко, протяжно. – Света, что с тобой? – спросила за моей спиной Чистякова. Я обернулся. У Кутиковой от напряжения пошла носом кровь. Лапшина несколько секунд, не отрываясь, смотрела на нее, потом побледнела и стала заваливаться на стоявшего рядом Долженко. Он успел подхватить девушку и опустить ее на пол. – Обморок! – догадался эксперт. – Чем бы ее в сознание привести? – Сейчас сделаем! – ответил Чистяков. Он сел рядом с девушкой и несколько раз со всей силы ударил ее ладошками по щекам. – Оригинально, конечно, – оценил я действия Чистякова и пошел на выход. – Что оригинального? – поинтересовался еле поспевающий за мной Айдар. – К вечеру у Лапшиной синяки выступят, а к Чистякову не подкопаешься. Красиво за сестру отомстил, ничего не скажешь! – Сволочи! – истерично закричала опомнившаяся Шершнева. – Вы все – сволочи! Я люблю его… Продолжения мы не слышали. Оперативник Садыкова закрыл за нами дверь в спортзал. На улице я спросил Далайханова: – Ты водку достал? Поехали в отдел. Меня всего трясет после этой реконструкции… Ты, кстати, красиво появился. Натурально так, как будто только что приехал. – Я вокруг спорткомплекса по морозцу обежал, потом, как стрела, по лестнице промчался. Двери распахнул и чувствую, что задыхаюсь. Курить надо бросать. – Мне такие глупости тоже иногда на ум приходят. В райотделе мы выпили, дождались Горбунова, выпили еще. Поздравить нас с удачным окончанием дела зашел Васильев. – Если бы ты знал, как я рад, что вы наконец-то разделались с Каретиной! – сказал он. – Теперь всеми силами навалитесь на окончание года, а то мы немного отстаем от общегородских показателей. – Наверстаем, – пообещал я. – Время еще есть. Вечером, ближе к окончанию рабочего дня, спиртное закончилось, и мы всей компанией нагрянули к Садыкову. В уголовном розыске Центрального РОВД также отмечали успешное окончание дела. – Садитесь! – пригласил нас к столу Федор. Мы выпили, обменялись мнениями о реконструкции. – После вашего отъезда все прошло без сучка без задоринки! – рассказывал Садыков. – Шершнева на допросе у прокурора города подтвердила, что убийство совершила она. Меринов отправил ее в ИВС. Завтра в тюрьму переведут, поближе к любимому. Он, кстати, как? – Плевал он на Валюшу! – Я припомнил последнюю встречу с Волковым. – Выйдет и не вспомнит о ней. Но к черту любовь! Как с юбкой прокатило? – Я сгонял на обыск домой к Шершневой, изъял настоящую юбку, отдал следователю. На ней, кстати, кровь не светится. Меринов поворчал, что мы без мухлежа не можем, но потом все оформил правильно: время обыска под реконструкцию подогнал, и теперь комар носа не подточит. – Вы где кровь для юбки взяли? – спросил заместитель Садыкова. – Это я на мясокомбинате разжился, – похвалился Айдар. – Кровь бычья, первый сорт! Когда я при начальнике цеха хорошую юбку кровью обрызгал, тот подумал, что я умом тронулся. – Не проболтается? – забеспокоился Федор. – Он сосед моей тетки, надежный мужик. Каждый праздник тетку колбасой снабжает. – Ну, еще по одной! – предложил Садыков. – За удачу! Мы выпили, и только тут, в Центральном РОВД, я почувствовал, что меня отпустило, руки перестали предательски дрожать. – Мужики, – признался я, – если бы вы зна- ли, в каком напряжении я пребывал в последние секунды. Когда Шершнева заговорила, у меня камень с души упал. Я даже готов был расцеловать ее. Теперь-то она никуда не денется, а там, в спортзале… Сказала бы Валюша: «Идите, чуваки, на три буквы!», и мы бы пошли. Уперлась бы рогом: «Юбка не моя. Я подругу не убивала», и все, ничегошеньки бы мы не сделали. Доказательств-то прямых нет! – Забудь про то, что было! – загалдели коллеги. – Пьесу мы разыграли по высшему разряду, и результат просто не мог быть другим. Не может никакой убийца противостоять слаженной работе уголовного розыска. – За нас! – поднял я тост. – За оперов! 30 К концу недели руководству райотдела стали известны подробности реконструкции. Малышев долго не раздумывал: вызвал Бирюкова и посоветовал ему найти другое место работы. – Я не могу позволить, чтобы у меня в коллективе работал человек, чья племянница – воровка. Срок тебе – до Нового года. Не переведешься – уволю к чертовой матери! – Не сможете, нет такого закона, чтобы за племянницу из органов увольнять, – дерзко ответил участковый. – Племянница – это не дочь и не сын, я за нее не в ответе. – Вот ты как заговорил, – с угрозой процедил сквозь зубы начальник милиции. – Законы, значит, знаешь? – Николай Алексеевич! – остановил начальника милиции парторг отдела. – Товарищ Бирюков избрал неправильную линию поведения, и мы его поправим. Валерий Петрович, если до конца года вы не сниметесь с учета в нашей партийной организации, то в начале января я проведу партийное собрание и поставлю перед коммунистами отдела вопрос о вашем членстве в партии. – Партия-то здесь при чем? – насупился Бирюков. – Как коммунист вы несете моральную ответственность за племянницу. – Валерий Петрович, – вступил в разговор замполит отдела. – Вы, кажется, не осознали всю серьезность вашего положения. Во время проведения следственного эксперимента вашу племянницу обвинили в ряде краж, в том числе у преподавателя художественного училища Осмоловского. Прокурор города приказал провести проверку, и если факты подтвердятся, то вы не только партбилет на стол положите, но и погон лишитесь. Проклиная всех «лаптевых» на свете, Валерий Петрович помчался по знакомым начальникам искать новое место службы. В Заводском РОВД ему предложили должность дежурного в медвытрезвителе. Бирюков, не раздумывая, согласился. Служба в медицинском вытрезвителе считалась в милиции самой непрестижной. Перейти из участковых инспекторов в дежурные по вытрезвителю означало скатиться по карьерной лестнице в самый низ. Следующей стадией было только увольнение. Бирюков проработал в вытрезвителе до пенсии. Все его попытки восстановиться в должности участкового к успеху не привели. Дня через два после реконструкции я встретился с Кутиковой. – Как обещал, – я протянул ей фотографию, обнаруженную у Каретиной. Света взяла карточку, повертела в руках и вернула мне. – Оставьте у себя, на память. Мне эта фотография не нужна. Я довольно долго хранил фотографию Кутиковой – вначале на работе, в сейфе, потом дома, спрятав среди страниц любимой книги. Весной 1989 года я познакомился с Лизой и, перед тем как пригласить ее в гости, привел квартиру в порядок – ликвидировал все следы пребывания других женщин в моем жилище. Фотографию Кутиковой я сжег. Объяснять будущей супруге, кто эта голая пионерка и когда я ее видел в последний раз, мне совершенно не хотелось. * * * notes Примечания 1 Подробнее о событиях во время службы А. Лаптева в поселке Верх-Иланск – в книге Г. Сорокина «Лагерь обреченных».